Борис Сапожников - Звезда и шпага Страница 15

— Что же это делается, Кутасов? — спросил он у комбрига, вместо приветствия.

— О чём вы, Пётр Фёдорович, говорите? — переспросил у него Кутасов. — Если вы о поражениях ваших полковников, то к нам это не относится.

— Я про Сакмарскую мясорубку! — вскричал Пугачёв, хлопая кулаком по резной ручке своего кресла, временно назначенного «царским троном». — Ты обещал мне викторию, а вышло как? Солдат да казаков положили немеряно, а толку — ничуть!

— Отчего же? — удивился, несколько притворно, Кутасов. — Бригада князя Голицына уничтожена почти полностью. Наши же потери, хоть и велики, но не столь убийственны, как потери Голицына для армии вашей жены.

— Ты обещал викторию, — продолжал настаивать Пугачёв. — Викторию! А получилось — поражение! Твои солдаты «нового строя» сражались отчаянно, не спорю, но толку с того нет.

— Военная удача переменчива, — пожал плечами Кутасов. — Тем более, что Голицын — талантливый и смелый полководец. Поглядите, Пётр Фёдорович, на какой неслыханный стратегический ход он решился. Пехоту на коней сажали, так драгуны появились, в конце концов. Но спешивать кавалерию! До такого ещё никто додуматься не мог! Да и ваши полковники не справились с изменившейся ситуацией.

— О чём это ты? — удивился Пугачёв. — Что значит, не справились?

— Пока всё шло по плану, — объяснил Кутасов, — они командовали солдатами и казаками, как надо, но только что-то пошло не так, и они попросту не знали, что им делать. Вот от этого поражение и приключилось. Солдат «нового строя» выучить получается, а офицеров «нового склада» — нет.

— Так к чему же вообще всем этим заниматься? — развёл руками Пугачёв. — Эти твои солдатики ничего без офицеров не могут!

— Ещё как могут, — покачал головой Кутасов. — Сейчас, когда князь Голицын будет заново формировать свой корпус, у нас появилось время для того, чтобы подготовить нашу армию. И в начале лета выступить на север и нанести поражение Бибикову.

— Ну, гляди, Кутасов, — грозным тоном, какой получался у него очень хорошо, — не подведи меня со своими солдатиками снова. Не подведи.

Понимая, что дальше беседовать с «казацким царём» становится небезопасно, комбриг поспешно покинул «тронный зал» новых «царских хором» и направился в большой дом, который, как в былые времена, делил с комиссаром Омелиным. Теперь уже комиссар был ранен, хоть и не очень тяжело. Он по привычке сидел за столом, придвинутым к окну. Перед ним лежал проект новой речи и перо с чернильницей.

— О чём теперь вещать будешь? — весело поинтересовался комбриг.

— Это не моя, — оживился комиссар. — Правлю речь одного дарования из местных комиссаров. Он отправиться с нею по деревням, будет вести агитработу среди крестьян, митинги на ярмарках устраивать. Это у него очень хорошо получается.

— Кто такой? — спросил комбриг, чтобы немного рассеять нагнанную разговором с Пугачёвым тоску.

— Старший политрук Кондаков, — ответил Омелин. — Ты мне вот что скажи, Владислав. Зачем мы трепыхаемся, если всё идёт так, как шло. Пугачёва громят, и будут громить, что с Голицыным, что без него. Вот ты говоришь, мы вывели из войны князя, а ведь это не так. Князь сам засядет в Оренбурге на три месяца из-за того, что командующим назначат не его, а генерал-поручика Щербатова. Мы просто дали ему реальный повод для этого.

— Но при этом у него не будет войск, Андрей, — напомнил Кутасов. — Он не сможет адекватно участвовать в войне после трёх месяцев в Оренбурге. Мы, считай, вывели его из войны окончательно.

— Россия велика, Владислав, — покачал головой комиссар, — рекрутов много найдётся. Восстановит Голицын свой корпус.

— Но не за три месяца! — вскричал комбриг. — Да и дорого ли стоят полки из рекрутов и молодых парней, вместо толковых офицеров?!

— Примерно столько же, — мрачновато усмехнулся Омелин, — сколько и твои новые полки. Я вот думаю, что зря мы положили всех солдат «нового строя» в Сакмарском городке.

— Может, это была ошибка, — ответил на это Кутасов, — но на ошибках учатся. Ты хоть ведёшь работу на их примере?

— Веду, — кивнул Омелин. — Как ты и советовал мне, Владислав, активно работаю в контакте с церковью. С молодыми, ещё не закосневшими, попами. И ты знаешь, — несколько повеселел он, — это даже как-то интересно. Мы с ними теологические споры ведём, часами беседуем. Я им, конечно, постулаты научного атеизма не проповедую, сам понимаешь, но кое-какие идеи всё же проталкиваю.

— Это какие же? — заинтересовался Кутасов.

— Основные постулаты христианства вполне разумны и мало отличаются от того, к чему мы стремимся. Я внимательно прочёл Библию, выбрал нужные места и теперь уже апеллирую теми же понятиями. Так сказать, играю на их поле, как говорят футболисты, и, без ложной скромности скажу, вполне профессионально.

— Отлично, — усмехнулся комбриг. — Церковь нам надо перетягивать на свою сторону, особенно сейчас. Ты же, наверное, слышал, как нас называют верные Екатерине попы.

Омелин, конечно же, знал, какие слухи ходят о них. Слишком странно выглядели солдаты и офицеры «нового строя», о комиссарах, хоть и без «пыльных шлемов», но всё же смотревшихся весьма экзотично на взгляд обывателей восемнадцатого века, и говорить нечего. Так что нечего удивляться, что одетых в кожаные куртки и регланы комиссаров, за глаза называют чертями или чёртовыми детьми. А самого Пугачёва считали дьяволом, в которого переродился после смерти Пётр Третий, вышедшим из адских бездн, для того, чтобы мстить неверной жене. Однако, именно на этой, весьма спорной теории, Омелин строил некоторые свои беседы с молодыми священнослужителями. Этим соображением он поделился с Кутасовым.

— Вопрос, конечно, интересный, — протянул тот, — но такие разговоры могут далековато завести.

— Сам же говоришь, что надо перетягивать церковь на свою сторону, — ответил Омелин, — а это достаточно сильный аргумент. Это добавит Пугачёву популярности в народе, но есть и существенный минус. И он, возможно, перевешивает все плюсы, которые сулит моя теория.

— Как нам после победы восстания выходить на первые роли и строить государство рабочих и крестьян, вместо обещанного Пугачёвым яицким старшинам казацкого царства, — быстро догадался Кутасов. — Да уж, ходим по тонкому льду. И ведь создать части, верные нам, а не Пугачёву никак не удаётся. Мы ведь вроде серых кардиналов — всегда в тени, а вся слава — чудом воскресшему царю.

— У меня с этим немного лучше, — порадовался своим успехам Омелин. — Военно-политический состав новой армии безоговорочно предан идеям социализма. Мои комиссары уже медленно, но верно ведут с ними работу на тему того, что царизм, как явление, суть зло и со временем оно приведёт Россию на край гибели, показав свою несостоятельность. Благо, примеров вполне хватает. Всё это Междуцарствие, временщики и прочее. На эту же тему я осторожно начинаю беседовать со священниками, естественно, подкрепляя свои слова соответствующими цитатами из Библии.

— А, вообще, знаешь, что я скажу тебе, Владислав, — решительно заявил комиссар.

— Что именно? — заинтересовался комбриг.

— Я, конечно, не лезу в твою епархию, — Кутасов мысленно усмехнулся словам Омелина, лексика которого изменилась после, так сказать, «работы со священнослужителями», — однако, по-моему, гибель полков «нового строя» в Сакмарском городке была ошибкой ещё и потому, что эти солдаты были преданы тебе лично, Владислав. Ты водил их в бой, они выносили тебя, израненного, едва живого, из Сеитовой слободы. А вышло так, что ты, именно ты, Владислав, бросил их на верную гибель в городке. Даже те, кто вырвался из этой мясорубки, и теперь служат младшими командирами в новых полках, считают тебя предателем. Вот ты говоришь, что полки «нового строя» не удаётся перетянуть на свою сторону, а тут допускаешь такую промашку.

— Хватит об этом, Андрей, хватит, — вздохнул Кутасов. — Я признал, что гибель полков «нового строя» в Сакмарской мясорубке, была ошибкой.

— Как бы эта ошибка не оказалась для нас решающей, — мрачно заявил Омелин.

— Будем решать эту проблему, — пожал плечами комбриг. — Придётся восстанавливать своё доброе имя.

И Кутасов с присущей ему активностью решать вставшую перед ним проблему. Она была весьма велика. Если сначала комбригу лишь казалось, что на него бросают косые взгляды, списывал на странную форму, непривычную казакам и даже свежеиспечённым солдатам и офицерам «нового строя», то теперь, после слов Омелина, он начал более серьёзно относиться к этим взглядам. Для начала он вызвал к себе всех младших командиров, прошедших Сакмарскую мясорубку, на совещание и тут же ошарашил их предложением.

— Говорите обо мне всё, товарищи офицеры, всё, что думаете.

— Это как? — выдохнул первым пришедший в себя младший комвзвод Еремей Курыло.