Борис Сапожников - Звезда и шпага Страница 16

— Говорите обо мне всё, товарищи офицеры, всё, что думаете.

— Это как? — выдохнул первым пришедший в себя младший комвзвод Еремей Курыло.

— А вот так, — ответил Кутасов. — Думаете, я не вижу ваши косые взгляды, что на меня бросает каждый второй командир в армии «нового строя». Что вы, те, кто вынес меня из Сеитовой слободы на руках, считаете меня предателем, бросившим вас на верную смерть в Сакмарской мясорубке. Продолжать?

Никто не ответил ему. Младшие командиры молчали, кто-то ковырял ножом столешницу, другой рассматривал непривычные ещё квадратные носки новеньких хромовых сапог, третий весьма заинтересовался ручкой своей шашки, в которой не было ровным счётом ничего интересного.

— Молчите, товарищи младшие командиры, — вздохнул комбриг и вдруг крикнул во весь голос, так что те были вынуждены пригнуться. — Выполнять приказ!

— И так есть, — вспылил, наконец, старшина Балабуха. — Так! Как тут не думай, не крути, а бросил ты нас, товарищ полковник. На расправу оставил, на погибель.

— Верно, — загудели остальные младшие командиры. — Так и было. Бросил ты нас, товарищ полковник. Оставил.

— Бросил, значит, — снова тихо произнёс Кутасов. — Оставил на расправу. А вы, что же, товарищи младший комсостав, дети малые? Без меня ничего не умеете? — Снова все замолчали, глядя в пол. — Выходит, по-вашему, я должен был остаться с вами, израненный, едва живой, и сгинуть не за грош в Сакмарской мясорубке. Так, товарищи младшие командиры?

— Ты, это, товарищ полковник, — мрачно произнёс младший комвзвод Байдак, — уж не взыщи с нас, неразумных. Не подумавши, мы всё это… Прощенья просим…

— Совсем распустились, товарищи младший комсостав! — вскричал Кутасов, на душе у которого потеплело. — По уставу отвечать!

— Виноваты, товарищ полковник! — вскочив на ноги, гаркнули младшие офицеры. — Исправимся!

— Получите взыскания, — оттаяв душой окончательно, произнёс комбриг. — Свободны!

Младшие офицеры торопливо вышли из «штабной избы», где на громадном обеденном столе были расстелены карты, а пол, как бы часто и чисто его не мели, был вечно затоптан сапогами. Комбриг опустился на жёсткий стул и вытянул ноги. Формированию преданного лично ему офицерского корпуса положено начало.

Однако дни шли за днями. Где-то в Бугульме умер от холеры генерал-аншеф Бибиков, засел с остатками своего корпуса в Оренбурге князь Голицын, и Пугачёв, узнав эти новости, становился всё более нетерпеливым.

— Хватит муштровать солдат! — всё чаще говорил он Кутасову. — Солдат в бою военной науке учится! В бою, а не на плацу! Воевать твоим солдатикам пора! Да и казачки мои без дела скучают.

Придумывать некие «благовидные» предлоги для задержки наступления было сложно. Тем более что комбриг не очень-то хорошо умел выкручиваться. Помогал ему в этом Омелин, но и его «казацкий царь» слушал всё хуже. Значит, пора выводить армию из района Авзяно-Петровского завода, и вести туда, куда хотел Пугачёв. К Магнитной крепости.

Глава 6

Поручик Ирашин

Что-то назревало. Это витало в воздухе и настойчиво стучало в уши сотнями разных слухов. В офицерском собрании только и разговоров было, что о болезни генерал-аншефа, все обсуждали, кто станет главнокомандующим вместо него. На самом деле, никто не думал, что Бибиков столь скоропостижно скончается, однако все понимали, что заболевший холерой — а по иным слухам, отравленный не то пугачёвскими, не то вовсе, польскими шпионами — немолодой генерал, командовать армией не сможет.

— Голицына поставят, — безапелляционно заявлял Самохин. — Как бы то ни было, он князь, из столбовых, древнего рода. Какое тут имеет значение его звание. Ларионов вон тоже был и генерал-майор, и родственник самого Бибикова, а поставили вместо него нашего командира. А он-то премьер-майор, всего лишь.

— Никогда не слышал о столбовых дворянах Михельсонах, — усмехнулся секунд-майор Брюсов. — По мне, пример не слишком корректный.

— Я, вообще-то, о том, что звание тут не главное, — ответил на это Самохин. — Вон премьер-майор сменил генерал-майора и командует теперь корпусом. И опять же Гагрин, в том же чине и также корпусом командует.

Известие о разгроме казацкого полковника Туманова премьер-майором Гагриным уже достигло Оренбурга, куда мы вернулись после Сакмарской баталии. Называть её викторией ни у кого язык не поворачивался.

— Но ведь Щербатов генерал-поручик, — возразил Самохину я. — Звание уж очень велико. Он сейчас старший генерал в армии.

— Но и Голицын не премьер-майор, — покачал головой Коренин, вставший, в кои-то веки на сторону своего непримиримого противника. — Княжеский титул очень много значит.

— И обидчив наш генерал-майор, прямо как девица, — усмехнувшись, выдал опасную реплику Самохин, словно бы в пику ротмистру.

— Прекратите, поручик, — вздохнул Коренин. — Вы, к слову, повели себя ничуть не лучше.

История была, надо сказать, шумная и неприятная. Дело было в том, что Коренин написал рапорт командованию со скверной рекомендацией поручику Самохину. И после этого Самохина не поставили командовать четвёртым эскадроном, место ротмистра которого было свободно ещё с самых Чесноковок. Назначить его должны были по итогам битвы за Сакмарский городок, однако они оказались столь неутешительны, что об этом как-то позабыли. Тем более, рекомендации самому перспективному кандидату на эту должность, каковым был Самохин, оказались крайне нелестными. В общем, командовать четвёртым эскадроном остался поручик Парамонов, а Самохин поднял жуткий скандал. Он примчался к Михельсону, причём намерено, когда тот вёл совещание с командирами остальных подразделений, входивших в его корпус, и принялся выяснять, отчего его не назначили командовать четвёртым эскадроном и не повысили в звании. Премьер-майор в самых неласковых выражениях высказал ему причины этого и приказал покинуть палатку.

Напоминание об этой истории, породившей также море слухов о делах в нашем полку, заставило Самохина замолчать. Он провёл пальцами по стакану с вином и, выпив его одним глотком, вышел из офицерского собрания.

Однако его быстро сменил Пашка Озоровский. Он ворвался в собрание и закричал, как оглашенный:

— Генерал-аншеф умер!

— Что? Как? — вскочили все мы. — Рассказывай толком.

— Генерал-аншеф скончался по дороге сюда. В Бугульме. Скоропостижно.

— Ну вот и приплыли, — вздохнул Коренин, а Брюсов, как старший, пусть не по званию, но по должности, офицер в собрании, провозгласил тост:

— Вечная память генерал-аншефу Александру Ильичу Бибикову.

— Вечная память, — подхватили мы, поднимая стаканы. — Земля пухом.

Спустя несколько дней из Петербурга прибыл курьер Фельдъегерской службы со срочным пакетом. Уже спустя несколько минут весь Оренбург знал, что новым командующим назначен генерал-поручик Щербатов. А уже на следующий день князь Голицын объявил о том, что никуда из Оренбурга не уйдёт, «покуда должным порядком ряды вверенных Императрицею войск не пополнит».

— Только этого Пугачёву и надо, — цедил сквозь зубы Михельсон. — Пока мы будем в Оренбурге сидеть, он соберёт рассеянные отряды в новую армию.

— Но ведь в пехоте у нас, действительно, очень большие потери, — напомнил ему Брюсов. — Фактически, у корпуса нет пехоты.

— Зато кавалерия есть, — оборвал его Михельсон. — А пехоты у того же Мансурова хватает. Вполне можно было бы отправиться с корпусной кавалерией к нему, а пехоту оставить в Оренбурге, для пополнения.

— Приказ князя Голицына ясен, — пожал плечами Брюсов, — оставаться в Оренбурге до прибытия пополнения. Ничего не попишешь.

— Очень даже попишешь, — обратился к премьер-майору Самохин, присаживаясь за штаб-офицерский стол, что было нарушением традиции. Да ещё и без приглашения!

— А, это вы, скандальный поручик, — покачал головой Михельсон. — И что толкового вы можете предложить?

Сам тон, каким он произнёс слово «толкового» можно было счесть оскорбительным, однако Самохина это ничуть не смутило.

— Вы ведь, до того как наш полк, а после и весь корпус прикомандировали князю, были самостоятельным командиром, — начал объяснять он.

— И? — спросил заинтересовавшийся Михельсон.

— Обратитесь к генерал-поручику Щербатову напрямую, — ответил Самохин. — Формально, это не будет нарушением, ведь князь Голицын, вроде бы, наш временный командир.

— И я, опять же, вроде бы, и не обращаюсь через голову князя, — произнёс Михельсон. — Das ist ein vernЭnftiger Vorschlag, — задумавшись, он перешёл на язык предков. — Адъютант, кто-нибудь, бумагу, перо, чернила.

— И скатерть смените на чистую, — обратился рассудительный Брюсов к буфетчику офицерского собрания.

Когда эти требования были выполнены, премьер-майор принялся писать рапорт генерал-поручику Щербатову. Составив его «начерно» и, отдав бумагу адъютанту для оформления «чистового» варианта, Михельсон обратился к Самохину: