Евгений Прошкин - Война мертвых Страница 15

Женщина производила впечатление вечно усталой работницы с фермы для не слишком одаренных людей. Ее обветренное лицо в обрамлении рыжеватых кудрей не было ни дебильным, ни даже глупым, но взгляд, маниакально устремленный в какую-то пылинку на полу, побудил Тихона встать от дамочки подальше.

Марта топталась в другом углу, терпеливо ожидая, пока лейтенант распределит новобранцев по кабинам. Незнакомка заняла место Анастасии, из чего Тихон сделал вывод, что старушка наконец отправлена на Пост. Мелкий начальник неловко перевалился через борт капсулы и, устраиваясь на лежаке, что-то вполголоса забормотал. Тихон понял, что усатый земляк будет его соседом, и вконец огорчился. Когда настала очередь крепыша, в класс, смешно тряся животом, вбежала Зоя.

– Прости, Игорь, я опоздала, – выдохнула она, оглаживая взмокший лоб.

– У тебя было тридцать шесть минут, – монотонно произнес лейтенант.

– Последний раз, – жалобно молвила Зоя.

– Последний раз был в прошлый раз, – дурным стихом ответил Игорь. – От имени армии выражаю тебе благодарность за сотрудничество.

– Игорь... – Она уронила руки и стала еще ниже и еще толще. – Не надо, Игорь! Я согласна на кару, пусть будут все семь баллов, только...

– Только не клянчи. Ты боишься скорости, а медленный танк – это не танк.

– Зато маскировка... – с надеждой начала Зоя, но умолкла. Спорить с лейтенантом было бесполезно, и она это знала.

Филипп, паж удачливой Анастасии, также пытался уговорить Игоря, но все же вернулся домой, предварительно забыв и о Школе, и о самой войне. Узкие специалисты на Посту не нужны, тот, кто не может овладеть каждым элементом управления, никогда не станет оператором. Машина живет в бою недолго, поэтому она должна выдать максимум того, на что способна. Оба оператора, втиснутые в чип командного блока, отвечают одновременно за все. Филиппу не удалось упросить лейтенанта, не удастся этого и Зое. Чтобы предсказать финал ее карьеры, напрягать воображение Тихону не пришлось: “сброс до жопы” и платформа переноса. Из какой она колонии? А черт ее знает. После того знакомства в проходе они больше не общались. Но даже если б они стали близкими друзьями, что он мог от нее услышать? “В Школе с такого-то года...”

С первых же минут в чреве мертвой планеты курсант подвергается мягкому обезличиванию: никакого прошлого, никакого будущего – только настоящее, от которого зависит все. Родина вместе с воспоминаниями о ней осталась где-то там, под теплым солнцем. В капсуле для нее слишком мало места, в КБ боевой машины его еще меньше. И отсутствие привычного времяисчисления, и пронумерованные коридоры, для прогулок по которым требуется не память, а лишь знание арифметики, – все это было направлено на подавление связи с внешним миром.

Вместо мира им дали нечто другое – возможность уйти и вернуться. Тихон понимал, что двигало Владом, но взглядов его не разделял. Прерывая свою жизнь, человек теряет самое главное – шанс. В танке все по-другому. Ты ложишься в кабину и умираешь – за тебя начинает жить машина. Когда она становится не нужна, ты убиваешь и ее, и возрождаешься тем, кем был.

Возможность выбора – вот что им дали вместо предопределенности судьбы обычного человека. Их научили умирать, оставаясь в живых.

Это неважно, в какую колонию попадет Зоя. Она не будет помнить Школы, но никогда не утратит того ощущения власти над смертью, что получила во время влипания. Рано или поздно она повторит этот счастливый опыт, с той только разницей, что возврата уже не будет.

– Скорость, – сказала Зоя. – Однажды у меня получилось целых сто двадцать...

– Это не целых, курсант, – возразил Игорь. – Сто двадцать – это всего лишь. Иди и жди меня в кубрике. Да, и вот что. Отдай мне свой пояс.

Зоя покорно сняла ремень, и ее пузо из квадратной подушки превратилось в тяжелую, пружинящую каплю. Она так и не отдышалась после бега по коридорам, а теперь к вздыманиям ее мощной груди добавились еще и булькающие всхлипы.

Лысый смотрел на нее с таким сарказмом, что Тихон только за это возненавидел его раз и навсегда. Хотя, возможно, отчисление Филиппа он сам воспринял так же пренебрежительно, ведь он тогда был уверен в каких-то своих сверхспособностях. А Филипп всего-навсего не умел маскироваться на местности. По сравнению с провалом на стрельбах это такая ерунда...

– Тихон, – строго позвал лейтенант, и у него сжалось сердце – может быть, впервые за всю жизнь.

– Мы же его собирались... – неопределенно напомнил капитан, и Игорь, спохватившись, кивнул, отчего у Тихона бешено застучало в висках.

– Марта, давай. Задание получишь на месте. По-моему, Егор приготовил тебе что-то интересненькое. Так, Филипп, – обратился лейтенант к лысому. – Твоя кабина будет седьмой. Вон та, с краю. Ложись и расслабься, как будто хочешь заснуть.

Курсант перемахнул через полированный борт – у него это получилось ловко и даже слегка грациозно – и скрылся в закругленном вырезе капсулы.

Тихон проводил его настороженным взглядом. Филипп, конечно, имя популярное, но не до такой же степени. Минуту назад он думал о том Филиппе, которого списали, и вот еще один: улыбчивый, самоуверенный, вальяжный какой-то. Что он делает в Школе? Такому и среди людей неплохо.

Сыграв на клавиатуре длинную неслышную мелодию, капитан развернулся в кресле и заговорщически подмигнул Тихону:

– У этого перспектив мало. Драчун – еще не боец. Игорь повозился у кабины Филиппа и толкнул крышку вниз. Затем оглядел класс, словно убеждаясь, что они остались втроем, и присел на стул.

– Теперь ты, Тихон. Надежд на тебя было много, и начинал ты великолепно, а вышло...

– Переходи к делу, лейтенант, – сказал Егор. – Видишь, он белый весь. Загубишь парня, а у него ведь еще не все потеряно.

– Не все, – согласился Игорь. – Но ты, курсант, стоишь у самого обрыва, это тебе ясно? Столько сил на тебя потрачено, столько времени, а ты сраную блоху подстрелить не можешь. “Второй Алекс”, – передразнил он капитана. – Даже не десятый. Тот лупил конкуров так, что свои от страха прятались. Чего молчишь? Ясно?

– Ясно, – понуро вякнул Тихон.

– Короче, есть специальная программа, вроде курса для отстающих. Кого сразу выгонять жалко, тому дают последнюю возможность. Ты и сам знаешь, мы здесь никого не запугиваем. Годишься – добро пожаловать на Пост, не годишься – получи новую анкету и прощай. Ну что, попробуешь?

– Странный вопрос! Только, Игорь... – Тихон умоляюще посмотрел ему в глаза. – Если сразу не получится, не выдергивай меня, ладно? Я буду очень стараться!

– Ты уж правда постарайся, – сказал Егор. – Самое важное – жалеть их меньше, чем себя. Не жалей их, слышишь? Никого.

Тихон улегся поудобнее и, аккуратно взяв датчик, с особым тщанием надел его на голову.

– Приступим, – разнесся над полигоном голос лейтенанта. – Задания будут самые простые, проще уже некуда. Но вначале – разминка. Это вообще комедия. Суть в следующем: мишени сами притягивают разряды. Целиться за тебя будет симулятор, тебе остается только стрелять, ну и делать вид, что это ты такой молодец. В принципе можно выпустить несколько залпов наугад, все равно не промажешь, но желательно хотя бы соблюдать приличия. Представь, что ты на военном параде или еще где. Поехали.

Тихона окружил хоровод нескладных блох. Машины вяло перекатывались на огромных тугих колесах, и ему казалось, что вслед за знакомыми неровностями ландшафта повторяются и покачивания броневиков – сто раз виденные, заученные наизусть.

– Курсант, ты там не заснул?

– Сейчас, сейчас, – суетливо ответил Тихон. Симулятор будет целиться сам. Зачем? Чтобы он успокоился и поверил, что молотить ненавистных блох все-таки можно? Он и так верит...

Короткая голубая струя ударила в самый центр броневика. Из полуметрового отверстия смрадно полыхнуло, и блоха остановилась.

– Экономно, молодец. Продолжай. На этом уроде не зацикливайся, с него довольно.

Тихон перевел взгляд на другую машину. Чем-то она ему не понравилась, и он решил, что раздолбить ее второй будет справедливо.

Блоху немедленно разорвало пополам, и ее угловатые части, вертясь и разбрасывая мелкие детали, поднялись высоко вверх.

– Многовато, не свирепствуй. Набирай темп. Не надо целиться, просто стреляй. Расслабься, курсант! Война – это удовольствие.

И он набирал, и стрелял, и расслаблялся, и удовольствия поимел на всю катушку – за свою обиду, за невозмутимость блох, за то, что по их милости оказался подвешен на волосок. Школа его не интересовала, плевать он хотел на Школу, но танк – его танк! – ведь Тихон мог с ним расстаться!

Целиться не надо, упражнение для дураков: враг – злость – залп. В клочья. Еще один. Следующий. Тихон раскидывал огненные языки налево и направо, нисколько не заботясь о том, куда они летят, – лишь боковым зрением отмечая, что летят они именно туда, куда следует.

Земля шевелилась и дымила. Вокруг не осталось и травинки: все было либо сожжено, либо накрыто кусками обшивки. Длинные ртутные пушки, похожие на спортивные шесты, вырываясь из разбитых машин, подолгу вертелись в темном небе и втыкались в золу, как жуткие знаки смерти. В треснутых корпусах еще что-то жило – короткие толстые змеи, мучительно изгибаясь, хлестали и пытались выползти из пекла. Они протискивались в узкие дыры, но ранились о заусенцы и, выпустив на раскаленную броню густой кипящий ручей, замирали.