Олег Синицын - Спецхранилище Страница 16

Часа через полтора в небе раздался далекий стрекот. Я приложил ладонь ко лбу, закрываясь от слепящего солнца. За рекой над лесом, где над верхушками елей еще поднимался дым на месте крушения тарелки, появился болотно-серый Ми-8. Покружив несколько минут в районе пожара, он заложил вираж и двинул куда-то в сторону фермерского хозяйства Ипатова. Я наблюдал за винтокрылой машиной, пока ее не скрыли кроны Прилуга.

Еще через час со стороны Коровьина раздался рев моторов, и вскоре на вершине соседнего холма показалась колонна тентованных грузовиков «Урал». Они двигались по дороге, ведущей к спецхранилищу, и я с ужасом представил, следы каких размеров оставляют их громадные протекторы в ослабленном вчерашним ливнем грунте. Можно не сомневаться, дорога будет разбита навечно. По ней не то что на велосипеде не проедешь – пешком не пройдешь без риска поломать щиколотку в застывших колдобинах.

До спецхранилища колонна не доехала. Машины развернулись на холме и двинулись к реке, к тому месту, где находился речной перекат. Возле берега они остановились, выстроившись в ряд. Тенты раскрылись, и из кузовов высыпало порядка двух взводов. Один взвод, облаченный в противогазы и общевойсковые костюмы химзащиты, без заминки перебрался на другую сторону реки и исчез в лесу. Второй стал выгружать оборудование, разбивать палатки, выставлять охрану. Над местом падения появились еще два вертолета… В нашей глухомани становилось оживленно.

Дядя Саня невозмутимо строгал кухонным ножом какую-то деревяшку. Весь этот переполох с солдатами и вертолетами за рекой, казалось, совершенно его не волновал. Он лишь разок лениво глянул в ту сторону и вернулся к своему занятию. Как он сказал вчера? «Нас не трогай, мы сами разберемся, как нам службу нести». И действительно. Спецхрану ничто не угрожает. Так с какой стати ему волноваться?

Стрелки на часах приближались к часу дня. В качестве наглядного примера, чем надо заниматься в такое время, дядя Саня достал из спортивной сумки восьмисотграммовую банку с тушеной картошкой, отвинтил крышку и, сидя на крылечке караулки, стал потихоньку опустошать ее при помощи столовой ложки. Свое единственное и основное блюдо он закусывал черным хлебом и запивал молоком из другой банки. Глядя на него, я начал подумывать о картонной чашечке с лапшой быстрого приготовления, оставшейся еще со вчерашнего дня. Но тут вблизи спецхрана раздался усиливающийся клекот, воздух пришел в движение, и на площадку перед воротами КПП опустился болотно-серый Ми-8, который первым побывал на месте крушения НЛО.

Из открывшейся дверцы выбросили трап, по которому спустился человек в гражданском костюме. Ростом чуть выше среднего, поджарый, прямой как палка, жидкие волосы зачесаны набок, черты лица тонкие, отчасти благородные. В глазах читалось, что он наизусть знает Большую советскую энциклопедию и несколько иностранных языков.

– Капитан Стремнин! – представился я, когда человек подошел к воротам.

– Вместо Фомина, что ли?

– Так точно.

– Полковник Гордеев. Я представляю Институт. Точнее, одно его подразделение. – Продолжая говорить, он оценивающе меня разглядывал. Не люблю, когда на меня смотрят как на товар в магазине.

– Покажите бумагу.

Не спуская с меня прищуренных глаз, Гордеев достал из внутреннего кармана сложенные вчетверо листки, протянул мне. Один был пропуском для работы на территории спецхрана за подписью Гаджиева. Другой – приказ для меня с его же подписью.

– Удостоверение?

Мне под нос въехали корочки с фотографией и синей печатью. Полковник Гордеев, закрытый спецотдел Института. Исчерпывающая информация.

– Вчера за рекой произошла разгерметизация магистрального газопровода с последующим взрывом, – сказал он, наконец убрав от меня свои чертовы глаза-рентгены. – Видели взрыв?

– Одним глазком.

– Что-нибудь странное при этом наблюдали?

– Странное? Гм-м. Кое-что было. – Я махнул рукой, приглашая. – Пойдемте. – Гордеев замешкался. – Пойдемте, пойдемте.

Мы прошли сквозь ворота. Вертолет за нашими спинами заглушил двигатель. Лопасти несущего винта остановились и провисли.

Я провел Гордеева по территории, и мы спустились в бункер. «Семен» лежал на полу рядом с хирургическим столом, на котором покоился первый гуманоид, и за ночь успел покрыться тонким слом инея. Трупное окоченение застало его в весьма неудачной позе: голова склонилась к плечу, ноги переплелись, руки раскинулись – никакой степенности, как у соседа по морозильной камере. Но мне вчера было некогда его выкладывать как на выставку.

– Вот, поглядите на одежду этого мужика. Странная-а! А больше ничего не видел, товарищ полковник, уж извиняйте. Маленькие мы люди, умишко у нас слабый.

Гордеев посмотрел на меня. И засмеялся. Так засмеялся, что мне стало легче. Его оценивающий взгляд исчез, и я почувствовал, что между нами установился неуловимый контакт.

Пройдя мимо хирургического стола, Гордеев склонился над «Семеном».

– Что с ним случилось?

– Табурет на голову упал. Дважды.

– Табурет, говоришь? – Он восхищенно мотнул подбородком. – Хех!

– А теперь извините, товарищ полковник, но мне требуется от вас еще одно удостоверение. Выйдем наружу.

Он вопросительно глянул на меня, но подчинился. Мы покинули морозильную камеру, я закрыл дверь, снял свой респиратор, стянул респиратор с полковника и стал ощупывать его лицо. Нос, скулы, глазницы, череп. Вроде в порядке. Тактильные ощущения полностью соответствовали визуальным. То есть пальцы щупали именно то, что видели глаза. Обмана не было.

– Ну как? – спросил Гордеев.

– Скулы у вас ни к черту.

– Ладно, хорош. – Он отпихнул мои руки от лица. – Я не они… Вижу, ты за один день набрался опыта, как мы за двадцать лет.

– Наберешься тут с вами.

– Ты молодчик, капитан! Умница, просто! Для информации, этот трупик у тебя в морозилке – боевой разведчик с наивысшим уровнем пси-контроля. Не думаю, что шарахнуть его табуретом по черепу было просто. Перед этим он тебя обработал по полной программе – так, наверно, что у тебя сейчас голова раскалывается.

– Чешется маленько. В мозжечке.

Он снова засмеялся и хлопнул меня по плечу.

– Ладно, капитан, пойдем поговорим. Есть о чем.

Если к бункеру полковника Гордеева вел я, то обратно – уже он меня. Наш путь лежал к вертолету, перед которым лейтенант кавказской внешности соорудил раскладной столик и два стула.

Пока я возился со створками ворот, закрывая их за собой, ко мне подошел дядя Саня и поинтересовался с напускным безразличием:

– Начальник, куда у нас Клякса подевалась? Я ей косточек бараньих принес.

– А ты за караулку загляни.

– Зачем?

– Сходи, загляни.

– Прошу! – громко пригласил к столику Гордеев. – Располагайся.

Он уже устроился за ним. Я последовал предложению и занял свободный стул, а полковник тем временем с ностальгией разглядывал постройки спецхрана:

– Этот объект возводили под моим руководством. Сразу после инцидента в 1986-м. Построили за три месяца. Казармы, техника, склады – это все для прикрытия. Самое главное – бункер и то, что в нем хранится.

На желтой тряпичной скатерти, покрывавшей стол, не без помощи кавказца появилось блюдо со свежими, посыпанными кунжутом булочками, пластиковые коробочки с вареньем и джемами, кубики желтого масла, баночка сочной красной икры, нарезка сервелата, сырокопченой колбаски, ветчинки, трех сортов сыра, стальной термос, из горловины которого одуряюще потянуло кофе. У меня моментально скрутило желудок, а рот наполнился слюной.

– Угощайся, – указал на яства Гордеев и, в качестве примера, стал намазывать разрезанную булочку тонким слоем масла. – Извини, что так скромно.

Чую, лапше быстрого приготовления придется подождать до завтра.

Без всякого стеснения из ломтей хлеба, балычка, сырокопченой колбаски и сыра я соорудил высоченный бутерброд, который принялся безжалостно пожирать. Чтобы не мешать нам, кавказец деликатно удалился в вертолет. Из кабины пилотов доносился треск радиостанции и чьи-то переговоры.

– Я не вправе называть некоторые вещи своими именами, – начал Гордеев. – Поэтому давай условимся, что будем именовать представителей той стороны, скажем, «чебурашками». Не возражаешь? Твои детские воспоминания это не оскорбляет? Отлично… Так вот, чебурашки существовали всегда. В Северной Африке пещерные люди изображали их на наскальных рисунках, а первые письменные упоминания появились уже в шумерских летописях. Мы в Советском Союзе долго не обращали внимания на тарелочки. Летают, ну и пусть летают. Их стали воспринимать всерьез только в семидесятые—восьмидесятые годы двадцатого века, когда начались попытки проникновения на наши военные базы и аэродромы. В войсках ПВО был выпущен специальный приказ о регистрации всех случаев контактов третьего рода. Иногда тарелки терпели катастрофы. Иногда их сбивали истребители или ракетные установки. В особых НИИ занимались исследованием обломков и тел чебурашек, а наш Институт был головным предприятием по этому вопросу. Добились ли мы чего-нибудь – сказать тебе не могу, сам понимаешь, государственная тайна. Но, отмечу, добились немногого. Как и американцы. А потом случилась перестройка, и это дело увяло. В том, чтобы заниматься чебурашками, не стало экономической выгоды. Сейчас, правда, работа потихоньку возрождается.