Роман Злотников - Путь князя. Атака на будущее Страница 17

От всех этих предположений у него вновь разболелась голова, и Данька решил, что хватит уже торчать здесь посреди улицы истуканом, пора двинуть наконец... куда? Когда Данька утром покидал берлогу Гаджета, еще не было определено, где он будет квартировать сегодня. Родители Гаджета, приехавшие с дачи в воскресенье, довольно спокойно отнеслись к тому, что приятель сына у них переночует, но оставаться там еще на одну ночь было чревато лишними расспросами. Поэтому Данька, отойдя от разбитой машины, присел на лавочку и извлек мобильник (держать его все время отключенным уже как-то вошло у него в привычку). Включив телефон, он нерешительно замер, прикидывая кому бы позвонить. Гаджету? Или Вене? Решить этот вопрос он так и не успел – мобильник в его руках зазвонил сам.

– Да?..

– Джавецкий, слушай внимательно, диктую адрес...

От раздавшегося в телефоне звонкого девичьего голоска у Даньки стало так тепло на душе, что он едва не прослушал этот самый адрес.

– Все запомнил?

– Ну... да. Все.

– Повтори.

Когда Данька, запинаясь, повторил адрес и как добраться, все эти «первый вагон из центра» и «налево по переходу до второго выхода», Барабанщица снисходительно произнесла:

– Ох, Джавецкий, стукнет тебя когда-нибудь по голове кирпичом, может, тогда научишься быть внимательным. Ну ладно, принимается.

– А... кто там, чей адрес-то?

– Мой, – отрезала Барабанщица и отключилась, оставив Даньку уже второй раз за день с разинутым от удивления ртом.

Но сейчас он захлопнул его довольно быстро. Отключил мобильник. Вскочил на ноги. Поправил рюкзачок. И припустился в сторону метро...

По указанному адресу он добрался без приключений. Но вот перед самой дверью оробел и какое-то время переминался с ноги на ногу, не решаясь нажать на звонок.

Маша открыла сама. Окинув Даньку скептическим взглядом, она кивнула:

– Ладно, сойдет... Ванная здесь. Давай разувайся и мыть руки, а потом бегом на кухню, ужинать.

Квартира у Маши оказалась обычной, как это называется, «улучшенной планировки». Правда, чем она отличается от неулучшенной, Данька не представлял. Когда он шел из ванной на кухню, из большой комнаты выглянула миловидная женщина в шортах, футболке и шлепках на босу ногу.

– Привет, – она подмигнула Даньке, – как тебя зовут?

– Да... Даниил, – несколько стеснительно отозвался Данька.

– Хм... очень приятно, – и удовлетворенно вздохнула, – ну, слава богу, у моей оторвы хоть мальчики появляться начали.

Даньку словно накрыла жаркая волна. Он тупо потоптался, чувствуя, что как-то... нехорошо оставлять эту милую женщину с ошибочной информацией по поводу их с Барабанщицей отношений, и совершенно не представляя, как все это исправить, но тут из кухни выглянула Маша:

– Джавецкий, ну где ты там застрял? Стынет же все. Имей в виду, второй раз греть не буду!

Ужин оказался на редкость вкусным, а может все дело было в том, что у Даньки за весь день кроме варева, которым его напоил тот бомж, маковой росинки во рту не было...

Сама Маша ела мало. Только ему подкладывала и командовала:

– Давай ешь, нечего тут рассусоливать.

Под конец трапезы на кухню заглянула та самая женщина. Полюбовавшись пару минут на то, как Данька уписывает за обе щеки картошку с жареным мясом и овощным салатом, одобрительно кивнула:

– Хорошо ест, работник добрый будет.

Данька так и замер с вилкой, поднесенной ко рту, а у Барабанщицы слегка порозовели щеки, и она с упреком бросила:

– Ну, мама...

– Молчу-молчу, – мать скорчила потешную рожицу и вновь удалилась...

Когда Данька, отдуваясь, отодвинул от себя пустую тарелку и, мотнув головой, отказался от предложенного чая с сушками, Барабанщица вскочила с места и, быстро перекидав в мойку грязную посуду, махнула Даньке рукой.

– Ну, пошли ко мне, поговорим.

Данька остановился на пороге комнаты и восхищенно покачал головой. Это была... настоящая берлога первопроходца. Без всяких там рюшек, куколок Барби, мягких зайчиков и собачек. Шкаф, турник, кольца, несколько книжных полок, письменный стол и кресло у окна. Но главным были обои. Он таких никогда не видел. Данька повернулся вокруг своей оси. Казалось, что он стоял на поверхности Луны. Ноздревая лунная почва была под ногами. Вдали виднелись пики лунных цирков, справа и слева, а также над головой сияли необычайно крупные и... разноцветные звезды. Прямо перед ним в небесах висела Земля, едва подернутая дымкой облаков. А сзади над горизонтом полыхала и разрасталась заря. Это всходило солнце...

– Ну че встал как истукан, Джавецкий? Садись, – буркнула Барабанщица, но Данька почувствовал в ее голосе нотки гордости. Он послушно сел.

– Ну чего молчишь, Джавецкий? Рассказывай!

Тут Данька возмутился:

– Слушай, Маш, ну чего ты меня все время шпыняешь? Чем я тебе так не нравлюсь? Джавецкий да Джавецкий. Ты можешь со мной по-человечески разговаривать?

– А что у тебя все вечно не как у людей? – огрызнулась девушка, но затем сменила гнев на милость: – Ладно, проехали, давай... Даниил, рассказывай, как твои успехи?

– Никак, – вздохнул Данька, – никаких успехов. Одни сплошные неприятности...

Выслушав его рассказ, Маша какое-то время молчала, задумчиво теребя указательным пальцем кончик носа, а затем категорически заявила:

– Чепуха все.

– Что? – не понял Данька.

– Никакие они не фээсбэшники.

– А номера?

– А с такими номерами сейчас кто ни попадя катается. От депутатов до сутенеров. Куплено ж все... Да и номера эти уже отменили. Так, последыши остались... К тому же, будь они фээсбэшниками, на кой черт им тебе деньги предлагать? Забрали бы просто «в интересах государственной безопасности». Еще пока ты в больнице лежал.

– А если они того... связи отслеживали? – упрямо держался свой куцей версии Данька.

– И много отследили? – ехидно прищурилась Маша, но быстро посерьезнела. – А вот твой бомж мне совсем не нравится.

– Почему?

– Уж больно он все время к месту оказывается. Возможно, пытается втереться в доверие. Усыпить, так сказать, бдительность.

Втереться в доверие... Данька припомнил оба случая, когда бомж его выручил и мотнул головой.

– Не прокатывает. Для того чтобы втереться в доверие и усыпить бдительность, существуют тысячи гораздо более простых и, если честно, более надежных способов.

– Ну и что? – не уступала Маша. – А может, он предпочитает действовать нестандартно? С выдумкой?

– И завалить дело? – хмыкнул Данька.

В этот момент в прихожей вновь раздался звонок. Барабанщица спрыгнула с кровати.

– О, это Гаджет.

От этого известия Данька слегка погрустнел. Они так славно сидели вдвоем...

Но, как выяснилось, это был не один Гаджет. То есть сначала пришел он один. Дверь открыла мама.

– Здравствуй, Боря, – ласково сказала она, чем еще больше испортила Даньке настроение – оказывается, Гаджета в этом доме хорошо знают.

Не успел Гаджет раздеться и буркнуть: «А, Джавецкий, ты уже здесь, а я тебе все трезвоню...» – как вновь зазвенел звонок и в маленькой прихожей появился Лысый, а еще через какое-то время – Кот и Немоляева. Мама снова выглянула в коридор и, качнув головой, спросила:

– Маша, у тебя случайно не помолвка намечается?

– Мама! – округлив глаза, изумилась Барабанщица.

– Да это я так... – вновь мило улыбнулась мама, – на всякий случай, – и снова скрылась в комнате.

Кот усмехнулся.

– Ну и веселая у тебя маман.

Барабанщица тяжело вздохнула.

– Ох уж эти родители... Начиталась какой-то мути, где написано, что со своими детьми надо быть друзьями, вот и старается.

– А отец как? – поинтересовался Кот.

– Ничего, нормальный. Настоящий мужик. Он меня иногда бесит, но зато с ним все просто. Если сказал – будет так, значит, так и будет. Сколько хочешь психуй и бесись – толку никакого.

– Да уж... – неопределенно хмыкнул Гаджет, то ли просто так, то ли что-то вспомнив.

– И чего в этом хорошего? – пожала плечами Немоляева. – Я бы никогда не смогла по струночке ходить.

– Я и не хожу, – пожала плечами Барабанщица, – он, вообще-то добрый и нечасто в мою жизнь вмешивается. Тем более что его и дома-то почти никогда не бывает. Все время по командировкам. Вот сейчас тоже. Только... мы ж еще глупые, – как-то по-особенному серьезно сказала она, – нас же еще частенько заносит. А тормознуть некому. Потому как мы уже завоевали свою самостоятельность и ревностно ее оберегаем. Вот иной раз я знаю, что глупость делаю, но нет... все равно, назло, мол, я так решила – так тому и быть. А потом расхлебываю... А если папка рядом и скажет – «люминь», то тут уже и не забалуешь. Побешусь-побешусь, а потом, наоборот, думаю, как здорово, что он рядышком оказался, а то бы я такого наворотила.

И эти мысли как-то особенно перекликались с теми, что пришли в голову Даньке там, около универа, когда он пытался слинять от тех громил, что у него как-то даже потеплело на душе.