Алексей Гридин - Только хорошие умирают молодыми Страница 18

Олег каким-то невероятным рывком прыгнул в сторону, стараясь упасть так, чтобы между ним и гранатой оказалась груда битого кирпича, когда-то бывшая углом не устоявшей перед безжалостным временем трансформаторной будки. Холодный асфальт больно ударил по лицу, но Музыкант предпочел терпеть эту мимолетную боль и постарался еще больше вмяться в него, сжаться в комок, чтобы стать как можно меньшей мишенью для смертоносных осколков.

Близкий взрыв хлопнул по ушам. Не будь Олег уже глухим — наверняка потерял бы слух, хотя бы на время. Хищная стая зазубренных, рваных огрызков железа с визгом пронеслась над ним, мимоходом разорвав куртку и больно царапнув. По спине потекло горячее, но это уже было не страшно. Главное, что Музыкант остался жив, у него в руках было оружие, и он готов был драться дальше.

Снайпер осторожно приподнял голову.

Вновь никого.

Тогда он попытался встать, но вдруг правая щиколотка взорвалась острой болью, заставив Олега присесть и сдавленно охнуть. Этого еще не хватало! Похоже, совершив отчаянный прыжок, Музыкант подвернул ногу. И что теперь делать? На одной ноге не уковылять от преследователей, которые наверняка появятся, стоит лишь немного подождать.

Олег опять попытался встать. Это получалось плохо. Помогая себе, он оперся рукой на груду битого кирпича, послужившую ему укрытием. И тут груда сначала медленно, а затем все быстрее и быстрее начала обваливаться, превращаясь в настоящий оползень. Похоже, близкий взрыв гранаты нарушил многолетнее спокойствие полурассыпавшейся трансформаторной будки и она решила продолжить разваливаться. Музыкант в панике попытался увернуться от кирпичного града, забыв о поврежденной ноге, но только упал навзничь, здорово приложившись спиной. Слуховой аппарат опять отлетел в сторону.

Лежа на спине, он увидел, как медленно-медленно наклонилась стоявшая вертикально труба, явно служившая раньше опорой. Так же неторопливо она начала падать, нависая над Олегом. Снайпер, решив, что встать ему пока что не суждено, попытался выкатиться из-под опускающейся железяки, но не успел. Опора диаметром в обхват его ладоней прижала левую руку чуть выше локтя, вдавила в россыпь битого кирпича. Музыкант едва сдержал крик. Поднявшаяся пыль запорошила глаза, клубилась красноватым облачком, мешая дышать, забиваясь в ноздри, раздирая горло. Вот это да, потрясенно подумал угодивший в ловушку Олег. Что же это получается? Приходи и бери меня голыми руками?

Выпавший автомат лежал чуть в стороне. При всем желании дотянуться до него Музыкант не мог. Он попробовал той рукой, что не попала в западню, приподнять трубу, — но не тут-то было. Она и так была довольно увесистой, но еще, похоже, решившую упасть опору заклинило где-то у основания.

Как мышь в мышеловке, мелькнула невеселая мысль. Да нет, какая уж там мышь! Как человек в человеколовке. То ли подохну от голода, то ли добьет особо удачливая тварь.

Так прошло не меньше получаса. Злость утихла, ушел азарт боя, и осталось лишь чувство обиды, ощущение чудовищной несправедливости, которая приключилась с ним. Погоня давно уже умчалась куда-то в сторону «нашей территории». Олег от всей души желал Дмитрию и тем, кому посчастливилось не полечь под пулями и не попасть под колдовство крысиной флейты, успеть добраться до своих.

Вдавившееся в тело кирпичное крошево стало чем-то привычным, и, ворочаясь, Олег даже смог принять более-менее удобное положение. Но смотреть он мог только вверх и немного по сторонам. Справа и слева не было ничего интересного: чернеющие в предрассветном сумраке деревья, с которых ветер обрывал редкие жухлые листья, безмолвные дома, испещренные дырами давным-давно оставшихся без стекол окон, и квартиры, где хозяйничал холод, остатки скособочившегося рекламного щита, полусгоревшие шины, когда-то, наверное, служившие клумбами — на одной сохранились следы желтой краски, — остов небольшого грузовичка. Сверху на придавленного трубой Музыканта молча смотрело небо. Олег тоже молчал. Наверное, им с небом нечего было сказать друг другу. Кто там из героев классики лежал раненым на поле боя и пялился в облака? Андрей Болконский, кажется…

Потом снайперу почудился звук шагов, еле-еле различимый, почти на грани слышимости. Шаги становились все ближе — они были непривычно легкими и шуршащими. Музыкант вздохнул: так звучали шаги крыс. Значит, все. Его время пришло. Как и Сверзин, как и незнакомый ему Алик, о котором Олег узнал лишь несколько часов назад, как и многие другие, знакомые и незнакомые, он погибнет, и никто не узнает правды о том, кем же он был.

Крыса была одна, и Музыкант нашел в себе силы удивиться: обычно твари предпочитали даже по «серой зоне» ходить группами — самое меньшее по три-четыре особи. Она подошла к нему очень близко и наклонилась, внимательно рассматривая человека, над которым так жестоко подшутила судьба. Странно, что в лапах пришедшей к нему зверюги не было оружия. Но кто этих крыс разберет?

Олег чувствовал ее запах — острый, тошнотворно-кислый, и он мучил снайпера ничуть не меньше, чем осознание собственного бессилия.

— Ну же! — зло выдохнул Музыкант. — Бей, сука!

Снайпер лежал так неудачно, что в пределах досягаемости правой руки не оказалось ни единого мало-мальски серьезного куска кирпича. Больше всего на свете ему хотелось бы сейчас иметь возможность всего лишь один раз поднять левую руку. Тогда Олег взял бы один из валявшихся неподалеку от ладони обломков и изо всех оставшихся сил хрястнул наклонившуюся над ним тварь промеж глаз. Чтобы лоб вдребезги. Чтобы кровь — горячими алыми густыми брызгами. Чтобы осколки костей — в мозг. Потом можно и помереть, прихватив с собой напоследок еще одного врага. Чертовски обидно, что Бог не собирается позволить Музыканту это сделать.

Крыса не двигалась. Черные глаза-бусинки, между которыми снайпер наметил точку для удара кирпичом, глядели на него. Потом губы твари раздвинулись, показав желтоватые клыки.

Я не зажмурюсь, приказал себе Олег. Не закрою глаз. Я, сука, гордый. Хочу взглянуть в глаза собственной смерти, и в гробу я видел, что звучит это до противного пафосно и до отвращения банально. Я…

— Долг платежом красен. Так, кажется, говорят люди, — произнесла крыса.

Глухой снайпер опять прочитал ее слова по губам.

Они еще какое-то время молчали. Музыкант подумал, что для него все крысы — на одну морду, и совершенно непонятно, как же эта говорящая тварь отличает его от прочих людей, — ей-то все они тоже должны казаться на одно лицо. Воистину есть многое на свете…

— Где твоя флейта? — вдруг спросил Олег.

— Тебе зачем?

— Просто… Любопытно.

— Поверь, это не так важно. Тебе помочь? Учти, предлагать два раза я не собираюсь.

Принять помощь врага? Вот это по-рыцарски. Такого Музыкант от спасенной им крысы не ожидал. Воздаяние добром за добро? Удивительно в этом свихнувшемся мире. Впрочем, как раз тогда, когда мир сошел с ума, удивляться уже нечему. В этой пьесе актеры разом забыли отведенные им роли, а режиссер ушел в глубокий запой, и его не дозовешься, как ни зови. Так что каждый играет, во что горазд.

— Ну помоги, — наконец согласился Олег.

Зверюга наклонился и подергал тонкой лапой трубу, придавившую руку Музыканта. Как и следовало ожидать, труба не поддавалась.

— Тяжелая, — задумчиво пробормотала крыса.

— Конечно, — зло буркнул Олег. — Ты думал, я здесь просто так разлегся? Загораю?

— Если тебе не нравится, — глядя в сторону, флегматично сообщила серая тварь, — я могу уйти.

Музыканту вдруг стало стыдно. Он, как и любой в Городе, ничего не знал о жизни крыс, но предполагал, что его добровольный помощник может рисковать своей шкурой, помогая раненому человеку.

— Извини, — пробормотал он. — Чертовски противно валяться здесь вот так…

— Ничего-ничего, — успокоила его крыса. — Сейчас кое-что попробуем. Подожди, человек, я скоро вернусь.

Крыса полезла куда-то по куче осыпавшегося битого кирпича, подымая облака пыли. Интересно, подумал снайпер, не собирается же она, надеюсь, привести своих родичей. А то может как-то совсем некрасиво выйти.

Говорящая тварь действительно вернулась через несколько минут. В лапах она сжимала длинную железяку.

— Рычаг. — Она гордо продемонстрировала железяку Олегу. — Крепкий. Надеюсь…

Подсунув рычаг под трубу, крыса со всех сил налегла на него. С душераздирающим скрипом труба приподнялась, дернулась — и вдруг поползла вверх. Зверюга тяжело дышала, продолжая давить всем весом тела.

— Выбирайся, — выдохнула она. — Ну, живее!

Музыкант осторожно вытащил руку, стараясь как можно меньше задевать ею об осколки кирпичей.

— Хорошо, — удовлетворенно заметила серая тварь и, стараясь не шуметь, опустила трубу на место.

Раненый человек с трудом поднялся и огляделся. Ничего, кроме полуобрушившейся стены и груд битого кирпича. И, похоже, никого, кроме них двоих. Несколько бугорков, в которых угадывались очертания мертвых подстреленных или получивших порцию гранатных осколков крыс, не в счет. Он поднял с асфальта слуховой аппарат и привычным движением нацепил его дужку на ухо. Конечно, можно читать по губам, но с аппаратом, как ни крути, удобнее.