Рождение Клеста (СИ) - Ключников Анатолий Страница 18

— Потому, что жить хотим! — рявкнул тот. Потом сыто рыгнул и заговорил спокойней. — Если применишь, а враги город захватят — в плен никого не возьмут, всех порешат! И горожан… того… мучать будут. Договор есть, давно подписанный: если кто получит ожог от «негасимого огня», то имеет право любой расправы над врагом. Любой, — понимаешь ты, морда каторжная?! Понятно?! — шагом… арш!!!

Меня словно щёлкнуло, и я зашагал прямо к нашему вислоухому сотнику. По счастью, рыжей девицы рядом не было, и я, безо всяких предисловий, отрапортовал ему:

— Господин центурион, имею предложение по защите города!

Тот посмотрел на меня, удивлённо-насмешливо:

— И что за предложение такое, морда ты каторжная? Если ерунда — получишь десять плетей. Ну?..

Рядом кто-то заржал, издеваясь. Нет, ну что за люди, а? «Морда каторжная»! Нам, между прочим, прощение помиловано, — до первой крови. Мы — такие же люди, и не хуже вас! Ворота защищаем! — ключ к городу!

— Я скажу только Вам, без свидетелей! — я презрительно глянул на сидящих рядом.

Сухопарый сотник легко поднялся с подстилки и, не слушая насмешки, шагнув ко мне, хлопнул по плечу:

— Ну, отойдём. Если ерунду скажешь — получишь в репу.

Мы прогулялись по ближайшей городской улочке. Я излагал, он подначивал. Но всё-таки согласился со мной и повёл к командующему, расположившемуся в шикарном доме с фонтаном, — правда, не работающим.

Я узнал генерала: это оказался командующий моей же армии. Слава богу, я ему примелькаться не успел, и он меня не признал. Я не стал кидаться ему на шею с криком «отец родной, спаси: мне тут не верят!» и даже не сказал, что служил в его армии. На всякий случай. Верить он мне не мог тоже, но зато мог увеличить наказание — да кто ж его знает? Разрешил мою авантюру — и слава Пресветлому.

Ночью нас с Мальком спустили на верёвках за ворота. Я отмерил расстояние от их створок так, что, если адская колымага проедет по моей линии передними колёсами, и ловушка не сработает, то потом проедет и задними. На второй раз должно сработать.

Луна не светила, но летние ночи и так светлы. На углу ворот обычно горело чадное пламя в огромной чаше: вроде как подсветка для перехвата лазутчиков, но сегодня её перенесли подальше, чтобы ненароком нас не засветить нихельцам, со всеми потрохами. Так что света нам почти не доставалось.

Мы ковыряли дорогу выданными нам топорами, стараясь не стучать. Путь неоднократно подсыпали крупным щебнем, который с годами утаптывался в грязь, так что, наверное, этих камушков хранилось в земле на полтора локтя вглубь, не иначе. Нам требовалось вырыть поперечную канаву строго на ширину глиняного горшка и такой же глубины.

Опасно, но приятно: настороже стояло два десятка лучников, чтобы прикрыть нас в случае чего. Экая честь для штрафников…

Мы выгребали щебень и землю, загрязняя ногти и обдирая руки. Проклятый камень! Пожалуй, больше никогда в жизни мне не приходилось так усердно работать и бояться, что до рассвета не успеем. Рубить в полную силу — страшно: вдруг враги услышат? Ковырять щебень по камушку — муторно. Мы, кстати, копались совершенно голые, обмазанные жидкой грязью для маскировки, и вскоре стали полосатыми от стекавших с нас струек пота.

Успели…

Я осторожно выкладывал горшки один к одному. На дно канавки ставил две стальные пирамидки с острым верхом, на них пристраивал лёжа горшок — он не падал, сжатый стенками, а его горловина упиралась в днище следующего. И так клал один за другим, потом сверху замаскировал землёй.

Эти пирамидки, кстати, мне полковой кузнец выковал. Подошёл к нему наш сотник, отдал приказ от имени командующего — так тот все мечи побросал и за мой заказ принялся.

Горшки принимал со стены Малёк: их спускал на верёвочке с петлёй-удавкой лично сам сотник. Такое оружие требовало должного присмотра, осторожности и огромной ответственности. Доверить его нашим сотникам, уверен, было бы невероятным безумием.

В конце работы мы руками, что называется, всё разгладили, маскируя ловушку.

А на другой день штурма не было. И на третий — тоже.

Нихельцы, мы видели, подтягивали силы и не спешили. Я боялся, что канавка осыплется, что пройдёт дождь и всё откроет. Но обошлось.

Наконец, появилась долгожданная колымага. И не одна, а под прикрытием многих нихельцев. Их пришло под стены явно больше, чем в первый раз, и азарт у них был, я почувствовал, самый настоящий, а не притворный, как тогда.

Если ловушка не сработает — мне будет конец. Если нихельцы и не захватят город, то меня убьют свои же, скорее всего. Неприятное такое вот ощущение понимания тонкости момента…

А «сарай» всё катится и катится на ворота. Конечно, это самая заманчивая цель: единственные ворота на речном городе. Куда же ещё его катить???

Тяжёлые колёса пересекают линию…

Хрум! Хрум! Есть! Пирамидки раскололи два горшка.

Колымага резко присела на передок. Из-под колёс взметнулось красно-чёрное пламя. Хм, ничего необычного: я уж думал, что огонь будет дьявольского зелёного цвета. Интересно, как это так получается? Костры бы, наверное, было б хорошо разводить с такой смесью…

По стене прокатилась волна ликования. Солдаты заорали, начали неприятелю неприличные жесты показывать. Кого-то тут же срезали ловкие лучники, и наши немного угомонились.

Закаркали нихельские командиры. Их воины бросились тянуть застрявшую колымагу за верёвки, и даже стенобойцы наружу повыскакивали, чтобы облегчить её вес. Да что-то не получалось у них: похоже, горшечные черепки мешали. Снова команда — и пехотинцы кинулись копьями долбить стены канавки, чтобы облегчить вытягивание.

Мда, никто их не предупредил, что долбать-то тут нужно осторожно. Раскололи они ещё один горшок остриём копья — жаркое пламя метнулось из-под колёс, — солдаты невольно шарахнулись назад, бросив древки, и столкнулись спиной с теми, кто их щитами прикрывал. Крики, ругательства. Потеха.

Наконец, нихельцы поставили несколько человек выталкивать злополучную колымагу за передок. Эти уже сообразили, что на канавку наступать нельзя ни в коем случае, и обошлось без жутких ожогов. В конце-концов, потеряв несколько человек от наших стрел, враги откатили-таки своё стенобитное орудие, да только проку от этого было мало: брызги «негасимого огня» попали на незащищённое деревянное днище, высушенное временем — и как прикажете их там погасить, внизу? Они отчаянно хлестали рубахами по колёсам, обмазанным адской смесью на треть, и видели, что и от этого тоже никакого толку: сбитый огонь разгорался вновь, как проклятый. И как оттереть эти горящие колёса??? Рубахи, цепляя «вечный огонь», сами разгорались. Какой-то умник стал топтать свою горящую рубаху — и убежал от нас босиком.

Обозлённые враги кинулись штурмовать ворота с лестницами. Они бежали, держа лестницу над головами, а потом первые резко приседали, отходили в сторону — лестница упиралась рогами в землю. За верхнюю перекладину был привязан шест, который тоже держали несколько человек — вот эти, последние бегущие, напрягаясь, шестом поднимали задний конец лестницы, падавший затем на стену.

Три штурмовые лестницы одна за другой бухнулись на наши зубцы. Оно бы ничего, но оружие у нас было, — сами знаете, какое… И людишки подобрались ненадёжные. Я схватил друга за воротник и заорал ему в ухо:

— Малёк! Ты — на эту, я — на ту!

Он кивнул и бросился к приставленной лестнице, сражаться. Я, схватив щит и меч, отбежал к другой, вставшей вообще даже не на позицию нашего десятка.

— Камни! Камни, сукины дети! — это уже десятники взялись командовать.

Вам, уважаемый читатель, кажется, что кидать камни сверху вниз на наступающих — сущее удовольствие? Оно бы так, но, если проклятые вражеские лучники садят по вашим бойницам стрелы тучами, то удовольствие от такой войны резко падает. Они укрывались за большими деревянными щитами на опорах, несколько дней пролежавшими в воде и поэтому плохо горящими. Стреляли прицельно по бойницам, не давая нашим высунуться. Смерть непрерывно свистела у нас под ухом.