Учебник по химии (СИ) - Ключников Анатолий Страница 18

Потом в цеху с гордым названием «лаборатория № 2» появился молодой человек, бывший преподаватель химии. Он нанялся на эти секретные работы из желания подзаработать себе на свадьбу, так как его подружка уже давно стала намекать, что, мол, пора бы уже и официально их отношения оформить как-то… Ведит покрутила пальцем у виска и ввела его в курс дела; вскоре он уже вполне мог заменять её на рутинных работах, высвободив ей время для дальнейших научных изысканий.

Кое-как утряслись вот такие «научные» дела. Профессор повеселел: лаборатория № 2 стала давать вполне приличную продукцию, да и столичное начальство подобрело, увидев несколько успешных полевых испытаний. Девушка взялась за «бытовуху». Несколько раз долбила коменданта, чтобы назначил выдачу молока бабам, занятым на вредных для здоровья работах: завести корову обошлось бы для дела дешевле, чем постоянно обновлять контингент уголовниц и учить новеньких всему заново. Кое-как удалось всё-таки выбить по полстакана раз в два дня. Потом им назначили также выдачу свежих овощей, мелко порезанных вроде салата.

Такие хлопоты принесли Ведит уважение от Матушки, которая поглядывала на неё уже не так свирепо и охотнее гоняла девок по её указаниям. Но аспирантка со стилетом уже не расставалась. Это оружие она завела себе после случая, когда одна дурная набросилась на мастера с ножом. Тот случай произошёл, вообще-то, в другом цехе, и мужик сам спровоцировал нападение, так как слишком усиленно домогался внимания той уголовницы, но, как говорится у нас, наёмников: «Лишний нож карман не тянет». Работая среди тех, кто умело владеет холодным оружием и ухитряется его прятать, несмотря на внезапные обыски и угрозы жестокого наказания, поневоле и сам без ножа начнёшь чувствовать себя голым.

Стилет выковал кузнец, за «особое» вознаграждение в виде бутыли мутной жидкости, которая горела, но при этом вполне годилась и для внутреннего употребления. Ведит подозревала, что этот добродушный дяденька изготовлял ножи и заточки заодно и уголовницам, — за плату, не менее приятную для мужского тела. Так оно было или нет, но никто этого кузнеца так и не сдал.

Однажды произошёл случай, повлиявший на окончательное решение девушки сбежать из замка. К ней подошла хмурая Матушка и сказала:

— Там… эта… Вельке совсем плохо…

Ведит торопливо выбежала во двор. Девка лежала прямо на земле, в стороне от лениво дымивших котлов; возле неё уже сгрудилось несколько человек. Аспирантка их растолкала, подошла поближе, склонилась:

— Что, что с тобой?!

Та, лёжа на боку, повела мутными глазами, потом снова уронила голову на щёку и её вырвало. В рвотных массах виднелись следы крови.

— Так, быстро её к доктору! Хельга, Зорка — тащите сюда носилки. Возьмёте их в лазарете, — скомандовала Ведит.

Велька оказалась жизнелюбивой. Когда Ведит вечером зашла к доктору, она, хоть и бледная, глядела по сторонам вполне осмысленно.

— Что с ней? Жить будет?

Седой фельдшер покачал головой:

— Трудно сказать. Я ей промывание сделал, состояние — стабильное. Даю общие противоядия, какие знаю. Вы тут, душа моя, изобретаете такие страшные отравы, что медицина их лечить пока бессильна. Пока мы научимся лечить ЭТО, вы придумаете что-нибудь ещё более смертельное… — от него слегка разило, и отнюдь не отваром ромашки. В таком виде он мог рассуждать о трудностях современной медицины бесконечно.

— Чем ей можно помочь?

— Ну-у-у-у, питание ей нужно хорошее, особый рацион.

— Сделаем. Я похлопочу. Только скажите, доктор, чем её кормить-то?

— Да погодите Вы, голубушка, со своими хлопотами. Вы эту девицу отравили так хорошо, что я и сам не знаю даже, когда она работать сможет, и какие вообще работы не загонят её в могилу через неделю. Дай Бог, если хотя бы для подсобных сгодится, и то не факт: ей ничего тяжёлого нельзя будет таскать минимум год. Я так думаю. Вы поговорите сначала с господином комендантом: без него такой вопрос никак решить будет невозможно…

Ведит зашла к Подсолнуху. Тот обрадовался, как будто только её и ждал, гостеприимно распахнул объятия:

— А-а-а-а, вот и Вы, легка на помине! Я как раз Вас и дожидаюсь, только-только гонца за Вами послал. Присаживайтесь, пожалуйста: тут надо одну бумаженцию подмахнуть…

Ведит, сбитая с толку, присела за стол и начала чтение. По мере вникания у неё глаза полезли на лоб:

— Господин комендант, тут какая-то ошибка… У неё тяжёлое отравление, а у Вас написано — «нарушение трудового режима». За такое у нас положено немедленно возвращать заключённых обратно в тюрьму, а ей сейчас нужен постельный режим и хорошее питание!

— Да где же я Вам, дорогуша, найду для неё этот ваш «постельный режим»! У меня тут не больница, между прочим, и никаких врачей нет. Кроме одного полупьяного эскулапа, — прости, Господи, лик твой ясен! — Подсолнух оказался изумлён не меньше Ведит. — Если начальство увидит, что у меня тут заключённые в лазарете отдыхают — да меня ж самого закатают тачку катать в такие места, что и карте-то нет!

Случись это в первый месяц проживания Ведит в этом замке, она бы стала возмущаться: «Но ведь так же нельзя! Это же бесчеловечно! Вы обязаны помочь чем-нибудь! Неужели у Вас нет сердца?» Но, так как она, слава Пресветлому, обреталась тут уже год, то обрела похвальную краткость речи:

— Ну и гад же ты, начальник! За шкуру свою беспокоишься, значит? А на баб тебе начхать? — и, плюнув на бумагу, решительно встала, глядя Подсолнуху прямо в глаза.

Подсолнух мгновенно стал совсем пунцовый и тоже угрожающе приподнялся, — даже китель свой засаленный одёрнул для вящей солидности:

— А меня сюда, дорогуша, назначили не о шкуре своей думать, а только о производстве этих ваших треклятых составов!.. Которые нашей стране нужны, чтобы мир себе обеспечить и народу от войн дать отдых. И я ради этого обязан выжимать вас всех по полной: и уголовников, и «вольных». Нет у меня средств на долгое лечение, нет: не положено. И лишних рабочих рук — тоже нет. Пока эта ваша будет на кровати валяться, никто её не заменит, а планы столичное начальство из-за неё нам менять не будет. Мне самому, что ли, прикажешь возле котла встать?!

— Её с такой отпиской в тюрьме сразу со свету сживут, и даже на каторгу брать не станут. Неужели Вы этого не понимаете? — спросила девушка уже поспокойнее.

— Там, в тюрьме, тоже люди бывают. Чай, сообразят, что девка полудохлая никаких режимов нарушать не могла. У них там в тюремных лазаретах валяться можно хоть до конца срока — если правда болен, или сумел блат найти. А у нас — никак нельзя.

Подсолнух сел, отдуваясь. Вспышка гнева, казалось, сильно его обессилила. Он расстегнул ещё одну пуговицу своего мундира и, немного успокоившись, продолжил:

— Я, слава Богу, на государственной службе не первый год. Половину волос вон уже потерял. Уж никак не думал, что на старости лет всякая сопля зелёная будет меня учить и попрекать… Молчать! — он грозно рыкнул, заметив возмущённое движение Ведит. — Ты ещё многого не знаешь, деточка. Ты не знаешь, что наш доктор по приказу проверяющих всех больных заключённых мышьяком травил, чтобы, значит, закопали их без вопросов, и потом можно было бы новых набрать? Не знаешь. А я вот этой своей рукой подписывал бумаги о «естественной» смерти. И когда-нибудь ещё придётся подписать. И ты, если надо будет, ещё и не такую подпишешь? Ясно тебе?!

Ведит молчала.

— Ну, так как, хочешь, чтобы наш коновал и эту вашу Вельку к Пресветлому отправил? Или как??? Эта бумага, — комендант покровительственно похлопал по столешнице рядом с оплёванным листком, — даст ей хоть какой-никакой, но шанс. А от мышьяка никакого шанса ни у кого нет…

Ведит присела, взяла перо, макнула в чернила и размашисто вывела согласительную резолюцию. А плевок уже подсох; вроде как капелька воды попала.

Подсолнух взял подписанную бумагу, глянул мельком и бросил на край стола. Девушка молча вышла и хлопнула дверью.

— И не вздумай болтать там… кому ни попадя. А не то… — успел бросить её вдогонку комендант.