Виктор Моключенко - Ретроспект: Пепел Страница 19

Все закончилось так же внезапно, как и началось. Тени исчезли, и обессиленные люди привалились к стене. Упыри, сплошь исполосованные кровоточащими ранами, выглядели страшно, комбинезоны висели лохмотьями, но щелочки глаз горели неистовством. Лесники выглядели не лучше, лишь кеноиды отделались поверхностными ранами, сжигая бесплотного противника на подходах, прикрывая всех незримой стеной.

- Дай лапу, друг, на счастье мне – потрепал окровавленного Аргуса Призрак – молодец, сдержал. Неудивительно, что бандитов вырезали как мышат. Даже нам, несмотря на регенерацию, пришлось несладко.

- Что это было? – прилаживая аптечку к ране на животе, прошептал Кипарис.

- Называй, как хочешь – ответил один из упырей – вся честь первооткрывателю.

- В гробу я видал такую честь, если так будет и дальше…  аптечек не хватит. Ирис, как думаешь?

Но тот молчал, к чему-то прислушиваясь и все затихли. Вскоре было можно разобрать монотонное всхлипывание. Аргус поднял тяжелую голову с разорванным в кровавый лоскут ухом:

- Человек, еще недавно человек… теперь другой… теперь иначе…

Ирис поднялся и побрел в багровую полутьму навстречу плачу. Призрак окликнул, а потом, чертыхнувшись, пошел следом, на ходу заращивая кровоточащие раны на лице.

- Ирис, стой, да стой же… мало ли что это может быть. После такого я ничему уже не удивлюсь.

Лесник завернул за угол и упырь выругался. Ох уж это человеческое сострадание, применяемое там, где оно вовсе не нужно. Наносящее обиды близким, и вместе с тем соболезнующее чужим, совершенно незнакомым людям, подменяясь жалостью. Жалость губительна и бездейственна, вводит в уныние, а сострадание, порой, поступает жестоко, зато вырывает из состояния оцепенения и опустошенности, и дает стимул жить дальше вопреки всему. Призрак выпустил когти и усмехнулся про себя. Вот так вот и в жизни – опасности еще нет, а мы, как звери перед прыжком, уже выпускаем когти и заранее готовимся к схватке. Может оттого у нас и жизнь такая, скотская… нет бы, поступать по-человечески…

Он едва не врезался в спину лесника, но присуще исконным хищникам мягким кошачьим движением увернулся и застыл. Посреди пещеры, отходящей от ведущей вниз спирали, в пульсирующем мареве высилась исполинская статуя. Каждая мышца титанического тела была передана с потрясающей точностью: согбенная, словно у Роденовского мыслителя спина бугрилась клубками мышц, опущенные в бессилии руки лежали на коленях, голова тяжело поникла. Ирис подошел поближе, стараясь рассмотреть выражение лица, как глаза статуи внезапно раскрылись и плеснуло болью. Ирис от неожиданности попятился, даже Призрак растерялся, не допуская, что этот, отливающий металлическим блеском титан, нечто живое.

- Бог мой… - прошептал потрясенный лесник – это человек.

На звук его голоса статуя медленно подняла голову, их обдало потоком безысходности, и она промолвила:

- Поздно... слишком поздно... ушли без возврата…

- Кто ты? – прошептал Ирис, почувствовав, как к ноге прижался кеноид.

- Я? – статуя задумалась и подняла голову – не помню… так ли это важно…

- Не бывает путей без возврата – Призрак скосил глаза на приближающийся, ошарашенный видом ожившего колосса отряд – главное, не потерять себя, не застыть… я знаю, я сам терял, сам находил…

- Петр... – прохрипел Аргус – так тебя звали, так тебя зовут.

- Петр – пробуя имя на звук, задумчиво отвертила статуя – шахты…  помню, я был здесь раньше… мальчики… я ищу мальчиков… ты видел их…

-  Ты тот самый таксист – прошептал Призрак - да, я видел мальчиков еще сегодня. Шуня и Сергей. Мы идем за ними.

Титан встал и окинул притихших людей взглядом:

 - Я тоже пойду. Единственное что осталось - боль потери. Но если помнить лишь о боли, можно забыть себя самого.

Призрак осторожно погладил кеноида по израненной голове и подмигнул. С таким попутчиком безопаснее, весь запас патронов израсходовали при первой же атаке, и, похоже, здешние тени ему не страшны. Колосс прошел мимо них и направился вперед, в самую гущу багровой тьмы. Кипарис нагнал Призрака и толкнул в бок:

- Слушай, а что это за таксист такой?

- Да было дело – усмехнулся упырь – когда мы в Лабиринте незаметно сопровождали Браму и прибывшего Мистраля, там нашелся один из этих мальцов, Шуня, Саша то есть. Знатную историю рассказал: на той стороне к бандюкам попал, а они его в Зону пихнули. Таксист, подвозивший его к Периметру, был ранен, но как оказался здесь и стал вот таким…

Лесник понимающе кивнул: Зона вылепит из тебя лишь то, чем ты наполнен, и каждый получит то, что заслужил.

- 08 - 

Огромный, багрово-кровавый диск луны устало катился в скоротечную южную ночь. Рассвет нес с моря пробирающий до костей холод. Звездочет посмотрел на циферблат, фосфоресцирующие стрелки, догоняя друг друга, отсчитывали приближение восхода. Свернувшийся в углу мохнатой глыбой Аметист приоткрыл на миг огненный глаз, и спрятал нос в шерсть. Застывшая у входа фигура Вишневского, окрашенная багровыми отблесками, выглядела нереальной. Так и было, они находились в чуждом, неизмеримо далеком мире, для которого не существовало единиц определяющих чуждость и отдаленность. Почувствовав на себе взгляд, он обернулся, потирая озябшие руки:

- Скоро рассвет. Мертвый рассвет. Аллегория конца света.

- Надеюсь, не про нас – потирая затекшее тело, ответил Звездочет – хотя характер руин утверждает обратное.

- И давно ты догадался? – Вишневский, раскуривая сигарету, бросил на разведчика острый взгляд.

- Как только увидел. Агарти это мы сами. Нет никаких зеленых человечков, могучих космических цивилизаций, только бесконечная человеческая глупость. Бесконечная, одна на все варианты бытия. Возможно, они отстоят от нас на тысячи лет, но они не меньшие глупцы, нежели мы.

- А что ты хочешь? Пока вместо пророков и гениев человечество будет рождать диктаторов так и будет. И ничего не изменится, ни спустя тысячи, ни спустя миллионы лет. Нас ждет та же судьба, или повзрослеем, или та же, как они.

Збигнев заворочался, буркнул в адрес мешающих спать и засопел, вцепившись в теплую шерсть кеноида. Вишневский принялся будить остальных. По пути в город Звездочет успел убедиться, что весь приобретенный им в Зоне опыт, позволил бы ему выжить здесь в лучшем случае пять минут. Таких аномалий он никогда не видел: они могли появиться из ниоткуда, сгуститься из воздуха, ударить из-под выветренной скальной породы, заворочатся в пепле клубком бесформов. Впрочем, бесформов они опасались меньше всего. Аметист, не вдаваясь в долгие рассуждения, делал «мертвое» бесповоротно мертвым куда лучше пульсара. И, несмотря на то, что он на дух его не переносил, вызвался идти в Севастополь, а Грей отправился с Мистралем на плато, проверить версию о ириниевой червоточине. Каким-то образом она проникала на Землю, это было так же важно, как и поиски следов. После реконструкции памяти Мистраль изменился. Молчаливый и замкнутый, обходился за день парой слов, предпочитая не говорить, а действовать. Глядя, как он проходит по смертельной пустоши Звездочет завидовал белой завистью, понимая, что рядом с ним его опыт не стоит выеденного яйца, хотя совсем недавно наивный Лист совершал простейшие промахи. Но то было на Земле. Далекой, возможно, утерянной навсегда.

Звездочет вытолкнул археолога вперед и вышел из пещеры. Вне города ночи на Агарти смертельны, иных не бывает. Им повезло влететь в расщелину до того, как взлетевшая волна бесформов принялась глодать уступ. Шерсть на кеноиде вздыбилась, и он полночи отгонял кружащую стаю. Кроме мертвых на вид глыб они умели мимикрировать в некие летающие конструкции, иного обозначения угловатых форм найти было невозможно. Тогда становилось совсем плохо, мало что они ползли по земле, так еще норовили зайти с воздуха и приходилось ловить в прицел хаотично мечущийся зигзаг. Настоящий ад, идеальное место для проклятых душ. Археолог что-то показал на карте и махнул вперед. Куда указывал, понять было невозможно, во все стороны тянулись засыпанные слоем белесых хлопьев руины. Непонятно как сталкеры-кроты ориентировались среди мешанины пепла и бетона. Завалы шли, насколько хватало глаз, лишь изредка попадались уцелевшие проемы окон. Он невольно прикидывал сколько надо килотонн, что бы разрушить множество жизней, развеять в прах и пустить по ветру чьи-то мечты и судьбы? Не так уж и много. Всегда найдется должное оправдание для упреждающего удара. Но сила, ударившая по городу, была куда могущественнее, чем ядерное оружие, она сминала не только физическое пространство, усевая гибельной радиацией, она стирала любое проявление жизни. Называть жизнью бесформов язык не поворачивался даже у Аметиста.

- Возле города искать бесполезно - бросил Вишневский – «кроты» излазили тут вдоль и в поперек, но ничего даже отдаленно напоминающее чужие следы, не видели. Как-то не спокойно на душе, пора возвращаться на «Рузвельт». Стоит расспросить Мак-Грегора, он вполне мог видеть что-то подобное.