Андрей Мансуров - Три сказки о Городе Теней, и одна – о прекрасной принцессе Страница 19

Ну, как ты, наверное, уже догадался, к магрибцу-то этому они особого почтения и вежливости уже не выказывали. Как и к правителю города: Магриб сравняли с поверхностью земли сразу после того, как местный падишах, трезво оценивающий боеспособность войска-то своего дохленького, выдал им требуемого человека.

А в Магрибе тогда жило более пятидесяти тысяч ни в чём не повинных… Конечно, и женщины, и дети… Внутреннюю крепость-то, где заперся Магрибский падишах, штурмом брать не стали – возиться было лень. А вот город…

Город пограбили. Пожгли. Женщин – как обычно.

Правда, как я слышал, младенцев на пики не накалывали, и не сжигали в пламени. А резали только мужчин – тех, кто сопротивлялся. Протестовал, стало быть, что их жён насиловали, а дома – грабили… – он не хотел, чтоб парень слышал предательскую дрожь в его голосе. Или заметил, как при нарочито небрежном, вроде, тоне рассказа, у него до сих пор ходят на скулах желваки.

Потому что перед глазами, словно всё происходило лишь вчера, стоят картины: темнота, скрадываемая всполохами пламени и факелов нападающих. Земля на улицах и в переулках, столь обильно залитая кровью, что пыль превратилась в липкую чавкающую грязь. Со всех сторон ревёт метущееся пламя, и, заглушая иногда его гул, вязнут в ушах крики о помощи, и стоны раненных и насилуемых… Кишки Маруфа, соседа, вывалившиеся в пыль двора после того, как сардор, ждущий своей очереди, чтоб изнасиловать его жену Сабохат, отмахнулся, как от назойливой мухи, от тщедушного зеленщика… Вопли ещё живой тёти Камиллы, причитания старой Матлюб-опы, лишившейся в одночасье сына, снохи, внучки и правнука…

Но всё равно, он чувствовал, видел, как в расширенных глазах Хассана стоит страх. Ужас. Словно и правда, в бездонно-чёрных глазах рассказчика он видит сполохи этого самого пламени, а в уши ураганным рёвом отдаётся гул пламени, на зубах скрипит пепел и песок, ноздри забивает медный запах крови и копоть, да доносятся стоны раненных, насилуемых женщин, брошенных под копыта лошадей младенцев…

– Ладно, не об этом рассказ. А о Султане Абдунаби.

Но Магрибец-то, уезжая, конечно, увидел, конечно, что случилось с его городом…

Хотя проблем в дороге не доставил – ехал себе и ехал. Молча.

Вот привозят его к Султану, а тот ему и объясняет что да как. Приглашает и друга его – китайца. Тот объясняет, что нужны, дескать, его заклинания, а зелье, готовое, вот оно: уже ждёт!

Ну, магрибец-то артачиться не стал: поставил кубок прямо перед собой, воздел руки к Небу…

Да и стал читать заклинания.

От его голоса даже колонны резные, да потолок из толстенных балок, говорят, дрожали. А уж слова… Страшные, незнакомые! Словом – язык будто тот самый, что звучит в подземельях Мардука. Из уст демонов, или ифритов…

А снаружи ветер тут такой поднялся, гром, молнии засверкали – жители еле успели по домам попрятаться. Потому что над городом и дворцом откуда ни возьмись, разразилась буря! И страшная Гроза! Отродясь жители столицы такой не видали!.. Да и вряд ли увидят. Теперь.

Потому что когда Султан выпил напиток-то, всё это и случилось.

Город словно вывернуло наизнанку – как человека, перепившего молодого вина!

Провалилась великая Жараканда под землю, вместе со всеми домами, да людьми! Со стоном, гулом и рёвом провалилась, будто сама пустыня корчилась в муках великих!..

И даже животные, которые там были – ну, куры, козы, ишаки, бараны – тоже сгинули, и… Говорят, словно застыли там на века. Превратились в Тени.

Ждут.

Чего ждут? Да не знаю я. Я же скромный ученик мага, чародея в пятнадцатом поколении. Желающий только приобщиться мудрости веков. Вот в старом хранилище, в дальнем углу, я и нашёл полуистлевший свиток, где всё это и вычитал… Что? Не знаю.

Вот проверить, правда ли всё это – мы с тобой и идём. И за это, кстати, я и плачу тебе твои – немаленькие, между прочим, за такой пустяк! – деньги!..

Он долго смотрел на разгладившееся детское лицо, когда Хассан, напялившись вдоволь вначале на угли костерка, а затем и в глубокое звёздное небо, заснул. Словно хотел впитать, запомнить навсегда это наивно-умиротворённое выражение…

Неужели вот этот мальчишка, этот полунищий – тот, кто всё сделает как надо?

Верен ли его расчёт на этот раз?..

Ничего – скоро он узнает!

Когда Хассан начал спуск, он видел – мальчишке жутко непривычно!

Ничего, привыкнет.

А ему остаётся только ждать!

Через пять дней он понял – выбор оказался верным.

Когда башни проклятой Жараканды вознеслись в десяти милях, на которые он предусмотрительно отошёл, стало понятно: время пошло! Его время.

Стрела вонзилась прямо в горло!

А молодец придворный чиновник: ничего не напутал. Видать, действительно сильно «любит» Своего Повелителя! Да разве может быть по-другому?!

С замиранием сердца он глядел, и на своей шкуре ощущал, как вокруг него чёртов Город проваливается снова туда, куда ему предначертал его отец, отдавший за это дело Жизнь и Душу: в пучины Ада! Ну, вернее, всё же – в пещеру Безвременья!.. Сна наяву!

Он поднялся на ноги только тогда, когда прекратились дрожь и гул. Пооткрывал рот – звенеть в ушах перестало. Дело сделано.

Вот он и снова здесь. И добился того, чего хотел.

Молодости.

Бессмертия.

И пусть для того, чтобы помолодеть, приходится каждый раз убивать очередного возомнившего себя Султаном плебея, («Из грязи – да в Князи!») – ничего. Это – приемлемая цена. Жертва неизбежна. Всё равно смерть очередного самозванца-султана – почти мгновенна. Мучений тот не испытывает.

И не может, конечно, укол боли от стрелы сравниться с тем ужасом, тем испытанием, теми картинами, что он сам пережил и видел ребёнком в Магрибе.

Когда три дня копания могил, и перетаскивания вручную (Коней и даже ишаков увели!) трупов, тяжким бременем легли на его детские плечи. Густой и ничем не перебиваемый запах разлагающейся плоти и горелого дерева, облепленные тысячами злобных мух трупы, тела… Отличная детская память, откладывающая словно в самые сокровенные уголки памяти эти дикие после десяти лет наивно-радостной беззаботности, картины.

Три дня крови, копоти и горючих слёз калённым железом впечатали эти самые картины в голову! Не забыть никогда ему этого – как скидывали во рвы, и закапывали, скидывали и закапывали, выбиваясь из последних сил…

И долгие годы вставали перед его детским взором каждую ночь в кошмарах эти картины… Никогда он не забудет, как рыдали мать и та из сестёр, что выжила.

И как им пришлось всё равно бежать – когда в опустошённом городе с засыпанными колодцами и сожжёнными или разрушенными домами, началась эпидемия.

Город, конечно, позже всё-таки восстановили. Уж больно удобное место. Но…

Нет, сердце всё равно каждый раз трепещет, замирая: он мстил, и мстит за них!

Мать, брат, сёстры, родные, близкие, соседи – все, с кем он делил, вольно или невольно, жизнь в прекрасном Магрибе, пока туда не вломились, словно стая саранчи, или степной пожар, сардоры проклятого Абдунаби.

Возжелавшего, видите ли, бессмертия для своей драгоценной персоны… Ну, отец ему и показал. Чего стоит Бессмертие.

Теперь дух Абдунаби бессмертен. Обречён вечно обитать в Городе теней.

И обречён ВЕЧНО видеть, корчась от бессильной злобы, как сын Магрибца приводит ко входу в подземелье очередного кандидата-плебея. Как этот безродный сопляк проходит все стадии: от наивного подростка, до прожжённого хитреца и самовлюблённого «Пупа Вселенной». Как плетутся заговоры и интриги. И как, наконец, сын наложившего Заклятье мага, убивает Султана-марионетку, когда настаёт предначертанный Роком миг.

Чтобы в очередной раз помолодеть, и начать следующий цикл Вечной Мести…

Вздохнув, магрибец прошёл во дворец, и встал перед Троном.

Вот она – заколдованная отцом Корона.

Остаётся только отнести её наверх – на место. Да и чайник забрать. И положить их рядом с остальными вещами.

И мышеловка снова будет заряжена сыром – для очередного…

Смотри же, смотри на это, трижды проклятый Абдунаби-бессмертный!

Злись. Ярись в отчаянии что-либо изменить или исправить… И кусай в бессилье свои бестелесные локти.

Потому что никогда тебе не вырваться из этого кольца Времени!

Пусть поздно, но осознай: посеявший ветер да пожнёт бурю!..