Александр Шакилов - Война кротов Страница 2

Высокий нигериец заметил его растерянность и расхохотался. Он не спешил убивать противника. Это пляска в честь бога войны, понял Сайгон. Сородичи радостно ухали, подбадривая одноглазого великана. Святошинец вообще-то и сам не карлик: метр восемьдесят пять, плечи широкие. Но нигериец выглядел куда внушительнее. Голод и потеря крови, конечно, сказывались, но всё равно бродяга двигался стремительней разъярённого пацюка. Бедро словно обожгло кипятком – цепь ударила чуть выше колена. Сайгон вскрикнул. И тут же обнял нигерийца, будто родного, – за миг до того, как самодельное мачете едва не раскроило ему череп. Он с ходу ткнулся лбом в приплюснутый нос каннибала. Брызнула кровь. Одноглазый отпрянул, мотая головой, но Сайгон не собирался его отпускать – с хрустом вогнал кулак в кадык. Нигериец застыл на месте, из рук его выпало оружие, и сам он, хрипя и булькая, осел на пол.

Минус один. Сайгон подхватил мачете и сместился к стене из клеток, так, чтобы враги не зашли со спины. Его била нервная дрожь. Никогда ему не нравилось убивать людей, пусть даже последних ублюдков.

И вот тут каннибалы как-то подрастерялись. Тот бродяга, что грозился съесть Сайгона, очнулся первым. Он залопотал что-то на своём языке, размахивая руками. Мол, братва, рассредоточимся и завалим гада, месть – это святое, а потом покинем эту станцию, пока святошинцы нас не угробили. Его волосы были выбриты на висках, на верхней губе топорщилась щетина. По груди, конечностям и впалому животу змеились безобразные шрамы. Непонятно, как человек, получивший такие раны, вообще сумел выжить, не говоря уже о том, чтобы самостоятельно передвигаться.

– Только сунься ко мне, – предупредил Сайгон, – и я пересчитаю твои красивые зубы!

Внизу, на платформе, послышались крики. Сайгон различил голоса Болта и Кашки, которым нынче выпало дежурство. Помощь уже в пути. Продержаться бы… Сколько? Полминуты?

Больше? Как быстро парни пройдут через хороводы, обогнут отделанные мрамором колонны и преодолеют два пролёта лестницы, в каждом по двенадцать ступенек?

Зубастый нигериец – новый вожак – отдал приказ своим людям. Те тут же растворились во тьме, отсекающей ферму от станции.

На границе света вожак обернулся.

– С Новым годом! – осклабился он и, широко размахнувшись, швырнул мачете туда, откуда Сайгон ждал помощи.

Истошно закричал Кашка. Грохнули выстрелы. Сайгон вмиг распластался на полу. Болт – а стрелял, конечно, он – никогда не был снайпером. Скорее наоборот – о его поразительной «меткости» рассказывали анекдоты. Выстрелы стихли. Болт громко выругался насчёт заговоренных ловкачей, которых пули не берут.

Сайгон вскочил. Освещая карбидкой путь, он протиснулся мимо турникетов. Кашка баюкал рассечённое плечо, из которого хлестало алым, над ним суетился Болт, не столько помогая, сколько мешая товарищу перевязать рану.

– Где они? – На Сайгона как-то разом навалилась усталость – сказывалось дикое напряжение последних минут.

– В туннель ушли. – Болт отступил от Кашки. Тот высказал ему всё, что думает о первой помощи безруких идиотов. – Пусть уходят. Опасно соваться. Да и праздник.

Сайгон кивнул.

– У меня жмур на ферме. Убрать бы… Скажешь, что ты отличился, я свидетель.

– Организуем! – Болт знал, что его накажут. Кашка-то пострадал в бою, и потому с Болта спросят за двоих, мол, проморгал чужаков, виноват. Так что поначалу он обрадовался – будет чем оправдаться. А потом скривился: – Ну и гад же ты! Неохота ручки марать, вот и кинул подачку?

Иного Сайгон от него и не ожидал. Усмехнувшись, потопал вниз:

– Не за что. Карбидка вот тебе, потом вернёшь. А то, небось, и фонаря не захватил, охранничек.

Навстречу ему, прыгая через три ступеньки, нёсся сын Андрюшка, светлокудрый в мать и голубоглазый в отца. Запыхался, раскраснелся.

– Ты чего это? – Сайгон подхватил сына и прижал к груди.

Быстро-быстро стучало маленькое сердечко.

– Так ведь напали… спасать… – едва продохнул Андрюшка.

– А нож хоть есть? – мягко спросил Сайгон, чтобы не смутить мальчишку, которому едва исполнилось восемь.

Сын часто заморгал, сообразив, что поступил глупо:

– Нету…

– Проказничаешь? – Светка подкралась незаметно, пока Сайгон сюсюкался с сыном. – А говорил, работать будешь.

Ну как же в драке без неё? Явилась на выручку, прихватив дробовик – у Митьки Компаса отняла, не иначе. И топор в чехле на поясе.

Сайгон поморщился: топор годится, а вот дробовик… Его могло заклинить в самый ответственный момент или ещё что. Да и вообще Сайгон недолюбливал огнестрельное оружие: грохоту много, пули рикошетят от стен, летят куда хотят…

Он деланно нахмурил брови, глядя на жену:

– Чего пришла? Праздник закончился?

Светка пожала печами. Налитые груди её при этом колыхнулись так, что у фермера защемило внутри – будто в первый раз красоту такую увидел.

Светка откинула за плечо непослушную прядь волос.

– Так ведь пацан батьку кинулся выручать, а я за ним. Думаешь, из-за тебя примчалась? Больно надо!

Внизу уже собралась толпа. Люди с тревогой смотрели на Сайгона. Пальцы сжимали обрезки кабелей, чернели стволы пистолетов. Молотки и ножи, самодельные луки… Сайгон насчитал всего два автомата. Мягко говоря, вид у святошинцев был не боевой. Бродяги забредают сюда редко, от зверья, обитающего в туннелях, отбиться всегда получалось, так что…

Грех жаловаться, верно. Еды хватает: крольчатина, грибы, слизни, картофель, даже подобие чая из плесени – и то есть! Быт за много лет кое-как наладили. Потому-то население станции с каждым годом увеличивается, уже сейчас места не хватает, а что будет дальше?..

Долго у них со Светкой не получалось завести ребёнка. Уж они старались и днём, и ночью – все никак, пшик. Отчаявшись, Сайгон отправился на станцию Академгородок к бабке-знахарке на поклон. Её заслуга или совпало так, но Андрюшка, отцово счастье, здоровенький родился.

Толпа раздвинулась. Показалась сгорбленная фигура в «аладдине». Это Митька Компас. Как-то по молодости он с командой мародёров разок поднялся на поверхность. С тех пор Митька потерял половину зубов, все волосы, едва ходит, но мнит о себе невесть что: мол, круче меня на станции нет никого.

Компас шагнул вперёд и прошамкал:

– Так чего там? Что вообще, а?

Сайгон хотел было рассказать, что он думает об охране станции, но, к своему удивлению, выдал следующее:

– Десяток кролей. Угощаю. Праздник всё-таки!

У Митьки Компаса челюсть так и отпала. Никогда ещё Сайгон не делал подарков. Видать, на ферме произошло что-то невообразимое, раз этот скряга расщедрился.

Толпа резко подалась назад, когда Сайгон спустился на платформу с Андрюшкой на руках. Светка грациозно скользила рядом. В любой момент она готова выхватить топор. Годы мирной жизни так и не вытравили из неё ужас первых дней в подземке. Стройная фигура, округлые бёдра… Столько лет вместе, считай с самой эвакуации, а Сайгон всё не налюбуется супругой.

И вдруг перед глазами промелькнуло: корейский джип, пробки на дорогах, перекошенные от страха лица…

Корейский джип, собранный в Кременчуге, несся по тротуару.

Елена Владимировна, учительница по русскому и литературе, ругаясь, жала на клаксон. Присутствие учеников её не смущало. Ошалевший народ шарахался из-под колёс.

Серёжа то и дело закрывал глаза, опасаясь, что руссичка собьёт нерасторопную бабку или мамашу с коляской. Он прижимал к груди клетку с кроликом Степашкой. Рядом, на одном с Серёжей кресле, сидела Светка, самая красивая девчонка школы. Ей доверили эвакуировать толстого, вечно сонного хомяка Кузьму. Остальные ребята из юннатского кружка располагались сзади. Спасению подлежали также рыбки в аквариуме, ужи, которых наспех запихнули в трёхлитровую банку, и попугайчики.

Джип резко вильнул, снеся урну: обёртки, окурки, пивные банки. Кусок бампера покатился по асфальту. Елена Владимировна, которая после уроков вела кружок, крепче вцепилась в руль и прикусила пухлую напомаженную губу. Тротуар всё-таки! Ну а где ехать, если дороги перекрыты военными?! Пусть гаишники выпишут ей штраф и даже отберут права! Но это потом, а сейчас…

На подъезде к станции метро Святошин таращились на «пробку» стволы пушек. Серёга насчитал десяток танков, обвешанных динамической защитой. На броне крайнего справа Т-8 стоял седой мужчина в камуфляже и уверенным голосом вещал в мегафон, что гражданское население должно сохранять спокойствие, отставить панику, что это всего лишь учебная тревога. По лицу мужчины ручьями стекал пот, а руки дрожали так сильно, что было ясно – врёт он все, тревога вовсе не учебная.

А ведь утро так хорошо началось! Вкусный завтрак на столе. Отец прислал письмо, мать обещала отдать конверт после уроков: «Покажешь хоть одну пятёрку в дневнике – и письмо твоё!». На первом же занятии он прочёл с выражением «Заповіт»[1], его даже похвалили. А потом вдруг завыли сирены гражданской обороны…