Андрей Уланов - Автоматная баллада. Страница 20

Айсман прикрутил фитилек лампы почти до минимума, но я все равно сумел разглядеть, как блеснула мушка черной винтовки. — Сергей, — переложив Эмму поперек колен, девушка присела на край топчана, — я пришла… — Ты пришла, — повторил Шемяка двумя минутами позже, когда стало окончательно ясно, что Анна заканчивать фразу не собирается. — Это и мои глаза подтверждают… и даже нос. И что? — Хочу поговорить с тобой. — Э–э… ну, говори. — Сейчас… — коротким, порывистым движением Анна отбросила с лица упавшую прядь. — Я… пожалуйста, дай мне немного времени. Не знаю, с чего начать… — Пусть попробует начать сначала, — шепнул я Эмме. — В таких случаях обычно именно этот вариант — самый оптимальный. «М16» промолчала. — Наверное… наверное, прежде всего я должна поблагодарить тебя за сегодня. За то, что ты сделал. — Ух ты, — восхищенно прищелкнул я, — ну надо же. И полгода не прошло. — Не стоит, — махнул рукой Сергей. — Подумаешь… ну, срезал я тех двоих… повезло. — Саш, не надо так, — тихо сказала Эмма. — Она… Анна в действительности не такой уж дрянной человек. Как бы это сформулировать… она не плохая, нет — она… сложная. — Вроде тебя? — Да… наверное. — Прости, что не сказала этого сразу, еще там, — девушка вздохнула. — Дело в том, что Рик… — Попробую угадать, — хмыкнул Шемяка. — Твой суровый напарник уверен, что те двое пришли по мою душу. А полицаи меня попросту прикрывают как местного, своего? — Не совсем… то есть да, примерно так. Но, Сергей, пойми… — Да не хочу я ничего понимать! — резко произнес Айсман. — Делать мне больше нечего, кроме как всякой ерундовиной башку забивать! Пусть твой Энрико воображает себе хоть турусы на колесах… я взялся провести вас до Большого Острова, я это сделаю, а дальше… — Дальше будут уже не твои проблемы! — Вот–вот! «Интересно, — подумал я, проследив за направлением Серегиного взгляда, — а не нарочно ли он ее злит? Кажется, подобный вид «бурно вздымающихся» молочных желез у особей женского пола считается повышенно–привлекательным?» — Зато твой хозяин, — заметила Эмма, — больше похож на капсюльный состав. — Не суди поспешно. Когда мы окажемся на болотах, уверен, всем станет очевидно, что прозвище Айсман мой хозяин заработал вполне заслуженно.

— Послушай… Айсман… ты меня нарочно злишь, да? — С чего ты взяла? — У тебя глаза не совпадают по тональности со словами. — Чего–о? И потом, — Сергей кивком указал на слабо трепыхающийся сквозь закопченное стекло лампы огонек, — ты хочешь сказать, что при таком вот освещении различаешь у меня в глазах какие–то там тональности? Сам–то я у тебя даже белки от зрачков с трудом отличаю. — А я и не вижу. Чувствую. — Это как? — Как женщина. — Анна расправила плечи, потянулась… и плавным движением откинулась назад. Лично я, правда, не счел бы, что получившаяся в итоге поза — с упором основанием шеи в стену — выглядит удобной, но… судя по тому, как напрягся Шемяка, что–то в ней было. — Любая женщина чувствует, какими глазами смотрит на нее мужчина. Сергей встал. — Может быть, — подойдя вплотную к топчану, хрипло прошептал он, — женщина так же чувствует, что мужчина собирается с ней сделать? — Я чувствую, — шепнула мне черная винтовка, — меня сейчас поставят куда–нибудь в угол… или даже отшвырнут в сторону в порыве страсти. Звук, изданный мною в ответ, был — по крайней мере, по моим представлениям, — весьма удачным аналогом человеческого хихиканья. Гнусного. АЙСМАН

Он смотрел на раскинувшуюся — это определение казалось Шемяке наиболее уместным — девушку сверху вниз и удивлялся. Себе. Анна и впрямь была не просто симпатичной девчонкой, а чертовски соблазнительной женщиной. Такой… такой у него в жизни еще не было — и очень может быть так, что и не будет. И тем удивительнее было то, что сейчас, глядя на нее, Сергей испытывал лишь одно желание. Холодное, яростное… взять паршивку за горло и пару раз хорошенько приложить к стенке! — Неужели я так похож на идиота? — с горечью произнес он. В первый миг она не поняла. Затем томно полузакрытые глаза широко распахнулись, ленивая расслабленность вдруг проступила сталью натянутых струн… — О чем ты? Вопрос прозвучал запоздало и нелепо — как реплика задержавшего за кулисами актера. — Видишь ли, Аннушка, — имя он буквально выплюнул, словно давно испорченную конфету, — может, у вас на Востоке бабе и достаточно раздвинуть перед мужиком ноги, чтобы тот враз отключил всю соображалку. Но здешние, а особенно те, кто ползает по болотам и скелетам, давно уже превратились в законченных параноиков. Которые при виде любого неожиданного подарка тетки Фортуны начинают чесать в затылке и прикидывать — а нет ли тута какого подвоха? — Парень я, конечно, видный, — с усмешкой продолжил Айсман. — На заглядение. Однако ж мысль о том, что при виде меня одна смазливая, но очень расчетливая су… ма–де–муазеля воспылает любовью невероятной силы, — это слишком даже для моего чрезмерного самомнения. — И какого же, по–твоему, хрена я сюда приперлась?! — Ну, это про–осто, — сказал Сергей. — Ты пришла за дополнительным поводком. Он едва успел отшагнуть назад. Анна вскочила с топчана, словно подброшенная мощной пружиной. Вот сейчас она была именно красива — не искаженная злобной гримаской обезьянья мордочка, как, например, у Машки, а хорошая такая ярость. «Можно даже сказать — благородная», — подумал Шемяка, одновременно прикидывая, куда будет направлен первый удар и как от него лучше уклоняться в не столь уж просторной комнатушке. По всему выходило, что сначала в ход пойдет колено, следом — прикладом снизу в челюсть… впрочем, нет, приклад ее черной игрушки для подобных забав малопригоден… — Дур–рак! — выдохнула Анна. — И выскочила из комнаты, напоследок громыхнув дверью так, что вздрогнули стены. Айсман устало опустился на стул. — По–моему, это были ругательства, — сообщил он Сашке. — Ну, эти ее последние слова. Что–нибудь насчет мужского бессилия. Автомат молчал. — Тут она, конечно, не права, — вздохнул Сергей. — Так не права, что аж сидеть больно. — Скажешь, надо было ее валить и не маяться? — продолжил он. — В смысле, валиться на нее. Быть может. Но вот ведь как хитро получилось — пока она из себя шлюшку–потаскушку строила, никакого желания–то и не было. Хотя… ее это навряд ли бы остановило. Шемяка вздохнул еще раз и тоскливо уставился на дверь. — Аи, да ну его все к черту! — решительно произнес он тремя минутами позже. — Пойду, схожу до базара. Даже если «Цирк» уже закрылся, то кабаки окрестные уж точно всю ночь напролет двери нараспашку держат. ГОСТЬ ХРАМА

— Вот и пришли. — Храмовник крутанул вокруг ладони связку ключей, и Швейцарец в очередной — третий за минуту раз — представил, как легко и просто было бы стереть с лица земли этого… нет, эту — эту мерзопакостную тварь с масленой улыбочкой и толстыми, словно сардельки, пальцами. Ты ведь даже порошинки не стоишь — просто встать сбоку от тебя, аккуратно так покачнуть, и вся гниль, которая заполняет твой череп, окажется разбрызганной по стене. Легко и просто, даже халат не запачкается, зачем зря портить хорошую вещь, ее ведь потом отстирывать придется. Черт, но как же здесь душно! Рвануть бы ворот, чтобы пуговицы градом по полу! Швейцарец медленно поднял руку… расстегнул верхнюю пуговицу и улыбнулся. — Жарко тут у вас. — Это все девочки, — хихикнул ключник. — Горячие они, как на подбор. Опять же — одежды им лишние ни к чему, вот и проявляем заботу, чтоб не застудились ненароком. — Понимаю. — Выбирать можешь почти любую, — храмовник подмигнул Швейцарцу. — Иерархи уже на сегодняшнюю ночь себе отобрали, а перед остальными допущенными у тебя, хи–хи, преимущество. А ведь эта гнида — кастрат, понял вдруг Швейцарец. Просто недавний, вот его и не успело еще разнести до бочкообразного состояния. Странно, что я сразу не сообразил, едва только услышал этот писклявый голосочек. Конечно… ну кого еще могли назначить на должность евнуха кроме евнуха? — «Почти» — это звучит интригующе, — произнес он вслух. — Чем, если не секрет, оно вызвано? Если, как ты говоришь, у меня преимущество перед остальными… соискателями… — Остальными, ага, — дойдя до первой справа двери, ключник развернулся, но Швейцарец словно бы ненароком загородил собой замочную скважину. — Просто у куколки, которую иерарх Бур последний месяц, хи–хи, пользовал, сегодня как раз эти… женские дела приключились. А Бур, он по нашей части требовательный и, хи–хи, изобретательный — с богатой фантазией человек. Больше месяца мало кто у него выдерживает. Прежде, — ключник покосился в сторону лестницы и, перейдя на полушепот, продолжил: — Прежде, когда он еще в иерархию не продвинулся, его даже взгрели пару раз за порчу имущества. И то сказать — берет молодую, здоровую девку, и через семь–восемь недель ее, понимаешь, закапывать — чистый же убыток для Храма выходит. Удача?! Швейцарец очень надеялся, что на его лице в этот миг ничего не отразилось. Удача?! Нет, не может быть… не бывает такого везения. — Определенно, ты меня интригуешь, — медленно произнес он. — Уникальной возможностью обогатить мой, к сожалению, не столь уж богатый опыт… по нашей, как ты говоришь, части. — Думаешь ее взять? — удивленно переспросил ключник. — Не, не стоит. Она сейчас пластом лежит… и потом, я ж говорю, дела у нее. — Моя профессия — не для брезгливых, — усмехнулся Швейцарец. — И потом, есть же варианты. Так что… Замерев с полуоткрытом ртом, ключник зачарованно пронаблюдал, как блестящая монетка несколько раз проскользнула между пальцами гостя — так, что храмовник сполна успел насладиться видом свежеотчеканенной пятерки. Секундой позже что–то удивительно схожих размеров холодно коснулось его собственной руки в кармане халата. Пять серебрушек — это было много. Пожалуй, в иной раз ключник бы задумался над причинами столь щедрой мзды, задумавшись же, заподозрил бы неладное и не преминул поделиться своими подозрениями. Но в данном случае храмовника подвела информированность не по чину — знание того, что этот гость покинул кабинет иерарха Дяо отнюдь не с пустыми руками. Для парня с полным кошелем золота серебряная пятерка стоит куда меньше, чем для него самого. А риск — риск немногим больше, чем пустить сюда ночью какого–нибудь десятника, с которого редко удается стрясти и десятую часть серебрянки. — Хорошо, — тихо произнес он. — Приведу. Только… поосторожней с ней, чтобы за день отлежаться смогла. Девушка пришла через час. В первый миг, едва увидев ее на пороге, Швейцарец не поверил своим глазам. Почти. Зрение не могло обманывать его, но и то, что он видел, попросту не должно было существовать. Секундой позже он уже опомнился и запоздало сообразил, что стоящая перед ним девушка хоть и похожа на редкие фотографии из довоенных журналов и книг, но всего лишь похожа. Полукровка. Метиска, креолка или как еще их именуют. В любом случае, крови европейской расы в ней оказалось достаточно для того, чтобы выкосивший китайцев, корейцев, монголов, а также подавляющую часть бывшего «коренного населения Сибири» вирус не счел ее ДНК своей законной добычей. — Можно я войду? Швейцарец молча шагнул вбок. Только сейчас он вдруг понял, что вообще не думал, о чем он будет говорить с девушкой и что он будет с ней делать этой ночью. Не до того было. Весь предыдущий час был потрачен, израсходован до последней минуты на то, чтобы хоть как–то — бегло, неряшливыми широкими мазками придать завладевшей им идее контуры более–менее четкого плана действий. Это было важно — скупой на похвалу для своего воспитанника Старик высоко отзывался о способности Швейцарца к импровизации, к действиям в цейтноте, и именно поэтому Швейцарец всегда старался как можно тщательнее свои действия планировать. Швыряться козырями по поводу и без — глупо и опасно. А импровизация к тому же оружие обоюдоострое. Но в итоге получилось: сосредоточившись на одном, он упустил из виду другое, а это было плохо. Не само по себе, а как возможный первый звоночек о том, что перегруженный мозг начинает идти вразнос. Аккуратно задвинув щеколду, он прошел обратно в комнату. Девушка уже сидела на кровати, сложив руки на коленях, и смотрела на него… выжидательно. «Угу, выжидательный взгляд породистой легавой, — неожиданно зло подумал Швейцарец. — Нет, бред какой–то — даже если у нее и в самом деле этот взгляд, то знать он об этом не может, потому как легавых собак видел только на старых репродукциях давно испепеленных ядерным огнем картин, а в жизни… ну, попадались ему поджарые псины, но вопрос о породистости там совершенно точно даже рядом не валялся». Стоять ему не хотелось, а с мебелью в комнатушке было неважно — поэтому он обошел кровать, лег, скрестив руки под затылком, и уставился в потолок. Чуть помешкав, девушка осторожно вытянулась рядом, повернулась на бок… — Не надо, — предупредил он, ощутив легкое прикосновение к бедру. — Просто лежи. — Как скажешь… Легкий акцент в ее речи все же ощущался. Или это просто особенность голоса? Швейцарец закрыл глаза — и сразу же очень четко увидел ее в тот, самый первый миг, когда открыл дверь: на полголовы ниже него, темные волосы старательно распушены… или правильнее будет — напушены? Тщательно расчесаны и взбиты в чудную гриву, мягкой волной стелющуюся по плечам. Швейцарец попытался вспомнить, как именно называется эта прическа, вроде ведь было у нее какое–то название, но в голове почему–то вертелся улыбающийся с обложки пластинки Пол Маккартни. А дурацкий голубенький полупрозрачный халатик не скрывал почти ничего — ни темных шариков–сосков, ни треугольника внизу живота… ни многочисленных гематом, в просторечии синяков. И черная полоска поперек шеи… ошейник. «Лицо у нее интересное, — подумал он, — не лицо, а прямо антропологическая загадка. Головоломка. Китай, славяне, а еще? Цвет у волос то ли совершенно черный, вороной, то ли все же с оттенком в каштановый… ни черта толком при этих коптилках не разглядишь, на солнце смотреть надо! Да еще татуировка на щеке — иероглиф или что, не понять, но тоже путает, сбивает. Что–то южное проглядывает, определенно… хотя какое там определенно, да и вообще глупость это, тыканье пальцем в потолок — от чтения за костром двух–трех полуобгоревших учебников для вузов никто еще специалистом по черепушкам не становился. Разве что по сбору гербариев…» — Ты чай заваривать умеешь? — неожиданно спросил Швейцарец. — Да. САШКА