Евгений Филенко - Гигаполис Страница 22

Однако же, мне надлежит быть на третьем этаже…

Выясняется, что меня там ждут, и с большим нетерпением.

– Где вас носит? – с ходу получаю я упрек от девицы, закутанной с головы до ног во все белое. Кажется, я видел ее вчера в «Инниксе». – Еще немного, и ваш визит потерял бы всякий смысл!

– Удалось? – спрашиваю я осторожно, между тем как девица влечет меня под руку в разверстые люки, сквозь гармошку бесконечных шлюзов, в которых вразнобой мигают слепящие лампы, гуляют невесть откуда возникающие сквозняки и воняет медициной, но в каждом шлюзе по-своему.

– Увы, увы, – деловито и потому особенно бессердечно отвечает она.

И почему, собственно, ей переживать о безвестном трассере, когда через ее руки ежегодно проходят сотни покойников и большей частью из этих рук ускользают в небытие?..

Жаль. Значит, Гафиев тоже ускользнул. Дьявольски жаль. Во всех смыслах.

– Вышло довольно забавно, – продолжает цинично рассуждать она прямо на бегу. – Пуля пробила сонную артерию и разорвала внутреннюю яремную вену. Поэтому от эмболии наступила скоротечная смерть. Но это было бы не так фатально. Однако убийца оказался предусмотрителен и предварительно отравил пулю.

Все верно. Если этот подонок позаботился о лаптопе, то и про клинику Островерхова с его умельцами тоже наверняка слыхал.

– Какой-то замечательно действующий яд! Систему кровообращения он вывел из строя моментально и необратимо. Поэтому мы ничего и не смогли поделать… Но, с другой стороны, тот же яд подействовал на кору мозга как наилучший консервант. В результате мы имеем прекрасный материал для ментосканирования…

Вот оно что.

Ни черта убийца не предусмотрел. И пулю отравил просто так, для надежности. Чем достиг диаметрально иного эффекта. Не слишком-то логично с его стороны.

(Но почему все и всегда ищут в поступках преступника логику? Не бывает ее там, вот в чем штука! Это только детективщики делают из криминала логическую задачку. И, как правило, делают по-дурацки, в меру своих примитивных представлений о булевой алгебре и человеческой психологии. В реальности все проще и глупее. Девяносто девять процентов злодеев совершают именно алогичные поступки. Дурь, гнусь и грязь. А остальные, если уж и действуют не в ущерб здравому смыслу, то неосознанно…)

Гафиев умер. Но мозг его уцелел. Именно на это я и рассчитывал, идя в клинику.

Медленно, нестерпимо медленно отползает створка последнего шлюза…

Я ничего не вижу, кроме белого саркофага со спускающимися к нему с потолка и тянущимися со всех сторон проводами и гофрированными трубами. Там, укрытый под горло плотным покрывалом, лежит Рим Гафиев. На голове – просторный шлем из зеркального металла. От шлема тоже отходят сотни проводов. Лицо Гафиева отливает неживой белизной и потусторонним покоем.

Мне становится страшно.

– Сюда, комиссар! – дергают меня за рукав.

Выхожу из оцепенения. Выясняется, что в операционной полно народу, и каждый занят за своим собственным пультом. На огромном экране в изголовье саркофага изображена серая пористая масса с красными прожилками. Временами изображение меняет цвет, дробится на фрагменты и претерпевает иные малопонятные метаморфозы.

– Садитесь, – на мое плечо ложится тяжелая ладонь и с некоторым усилием впечатывает в неудобное, жесткое кресло перед подковообразным пультом. – Как у вас с нервами?

– Нормально… кажется.

Лицо моего собеседника едва различимо под наброшенным капюшоном, виднеются только усы и светлые губы.

– Ну, будем надеяться, что вы разумно используете свой шанс… Гафиев умер. Но мозг его будет жить еще какое-то время.

– Как долго?

– Ровно столько, сколько вы ему позволите.

– Я… почему я?

– Потому что нам нет нужды мучить этого человека и не позволять ему уйти. Ведь вы, кажется, что-то хотели узнать?

– Да, – отвечаю я непослушными губами.

– Вот микрофон. Только не следует орать на весь зал. Избегайте заумных формулировок. Задавайте вопросы в простой и лаконичной форме. И не ждите чуда. Вы говорите с мертвецом, у которого – свои заботы… Готовы?

Едва нахожу силы, чтобы уронить:

– Готов.

Усатый коротко хлопает меня по плечу и, отвернувшись, командует в пространство:

– Полное внимание! Включаем трансляцию. Пошло сканирование…

В динамике, напоминающем собой черный шар размером с мой кулак, внезапно зарождается бесцветный, срывающийся голос. Он повторяет одну и ту же фразу, будто заведенный:

– Где я… где я… где я…

В панике оборачиваюсь на саркофаг. Гафиев недвижен, лицо по-прежнему спокойно. А чего я ожидал?

– Не волнуйтесь, – говорит усатый и снова кладет руку мне на плечо. – Обычное ментальное зацикливание.

Я киваю. Проглатываю застрявший в глотке сухой ком. Преодолевая сопротивление одеревеневших мышц, нагибаюсь к микрофону:

– Гафиев, вы слышите меня?

– Где я… где я… где я…

– Здесь комиссар Сполох.

– Где я… где я…

– Он не слышит, – говорю я нервно.

– Слышит, – возражает усатый. – Ему тоже необходимо усилие, чтобы разорвать цикл.

Похоже, все, кто был в операционной, столпились за моей спиной.

– Э-э… вот что, – говорю я. – Если мне удастся привлечь его внимание, персонал должен будет покинуть зал.

– Это невозможно, – мягко произносит усатый. – Но мы просто выключим трансляцию. Вы услышите ответы Гафиева через наушники. А запись диалога на дискете мы презентуем вам. Под честное слово, что нами не снималась копия. Мы же понимаем, не впервые…

– Хорошо, это меня устраивает.

Белые тени разбредаются по углам помещения.

– Гафиев, отвечайте.

– Где я… где я… – И вдруг, словно обрыв бесконечной ленты: – Кто?!

– Выключаем трансляцию! – кричит за моей спиной усатый, и чьи-то руки прилаживают мне наушники.

– Гафиев, это Сполох.

– Кто такой… Сполох?

– Комиссар Сполох, отдел по борьбе с тяжкими преступлениями. Вы помните, что было в «Инниксе»?

– Где я… Что со мной?

– Вы… пострадали, – с трудом рождаю эту подлую ложь. – Вы в клинике. Я веду следствие. Ответьте мне на вопрос…

– Почему так светло?..

Я шарахаюсь от микрофона.

– Он видит?!

– Нет, это ментальные иллюзии. Зрительные нервы заблокированы. Не отвлекайтесь больше, иначе он снова сорвется в цикл.

– Гафиев, – зову я. – Что случилось в «Инниксе»?

– Не знаю… что это?..

– Простите, комиссар, но ваш вопрос чересчур сложен, – вмешивается усатый. – Он требует развернутого ответа. А мозг способен сейчас генерировать лишь простые логические конструкции. Да – нет – не знаю…

– Гафиев, что вы делали… Нет, не так! Вы смотрели на ваш лаптоп после ухода Авилова?

– Малыш… что с Малышом?

Какой еще Малыш?! Может быть, его сын?

– Все хорошо, – говорю наобум. – О нем позаботятся. Вы смотрели на лаптоп?

– Лаптоп… не помню…

– Назовите мне слово!

– Слово… не знаю… Малыш тормознул его?

Теперь ясно. Очевидно, Малыш – это прозвище Авилова.

– Да, тормознул. Что было на экране лаптопа?

– Лаптоп… экран… не знаю… Пусть позовут Машку… где она?

– Хорошо… – я уже по горло переполнен этой ложью и скоро захлебнусь ею! – На экране лаптопа было слово. Какое?

– Слово… на экране… не помню… Скажите Машке… нужно забрать Арслана из садика…

Мне хочется плакать.

Я подонок. Гнусный подонок. Я лезу со своей пошлой ерундой к человеку, который уже переступил порог. Подло обманываю его. Обещаю то, чего никогда не смогу исполнить. А он там, за порогом, все еще думает только о жене и сыне, которого нужно забрать из садика!

Почему в этом кресле сижу я, а не его жена?!

Нет мне прощения…

– Отойдите! – кричу я усатому.

И тот отходит.

– Гафиев, слушай меня. Не могу больше врать… Ты убит, ты умер. Это лишь твой мозг… Помоги мне. Назови слово!

– Убит… неправда… где я?..

– Гафиев, не смей уходить! Мне нужно это слово. Кто-то угрожает Гигаполису. Угрожает Машке и Арслану. Если я узнаю слово, мы спасем всех, клянусь тебе!

– Где я… где я… где я…

– Слово, Гафиев, слово!!!

– Я умер… неправда… слово… не знаю…

– Ты знаешь! Ты видел его!

– Слово… видел… как тяжело…

Он почти с ощутимым для меня усилием проламывает стену могильного беспамятства.

И называет слово.

А затем начинает без конца повторять его.

– Гафиев, – бормочу я. – Прости меня.

Он на мгновение выходит из этого завораживающего пике. Говорит отчетливо и ясно:

– Машка… поцелуй Арслана.

И снова срывается на бесконечное:

– Где я… где я…

Боже, я до конца своих дней буду слышать этот неживой голос!

Сдергиваю наушники и встаю из кресла.

– Можно отпустить его? – предупредительно спрашивает усатый.

– Да, конечно…

Со всех сторон доносятся звонкие щелчки. Что там у них может щелкать?.. Тумблеры какие-нибудь. Гигантский экран гаснет, и в операционной становится темнее. Кто-то заботливо набрасывает белое покрывало на лицо трассера.