Василий Гавриленко - Тёплая птица Страница 24

 Я пошел вдоль поезда. За приоткрытыми дверями вагонов храпели, стонали, ругались вполголоса; из печных труб летели искры – некоторые поднимались выше деревьев и только там, в вышине, гасли.

            В хвосте поезда, на платформе, – вертолет, лопасти свисают чуть не до земли. Единственная вертушка, доверенная моему отряду. Да я особо и не настаивал на большем, полагаясь на пехоту и мощь станкового пулемета. 

Посмотрев на блестящий под луной снег, повернул обратно.

            Из продвагона доносились приглушенные стоны, звуки ударов: эта  сволочь, Машенька, опять избивал Николая. Я остановился у двери, едва сдерживаясь, чтоб не вмешаться.

-Гад, - тонким голосом крикнул Николай и тут же захрипел: должно быть, Машенька схватил его за горло.

 Быстрым шагом я направился к своему вагону: помочь Николаю я не в силах, даром что конунг. В отряде, как и в Джунглях, – каждый сам за себя.

 Отворив дверь, я замер: в мое краткое отсутствие кто-то побывал в вагоне.

 Сердце гадко заныло: на месте сейфа раскуроченные доски с хищно торчащими гвоздями – похоже, сейф отодрали от пола одним рывком.

-Шрам! Е…ть его душу, это Шрам!

            Поднимать общую тревогу я не решился, хотя соблазн был.

Переоценить потерю невозможно: без кокаина отряд неуправляем. Каждое удачное действие, каждое попадание в цель должно оплачиваться дозой – таков неписаный закон. Кокаин – бог и демон отряда, мерило всего и вся…

Несколько темных фигур маячили передо мной в поднимаемой ветром снежной свистопляске. Стрелки, вырванные приказом из жарко натопленных вагонов, свирепо матерились, то и дело посылая в «молоко» очереди из автоматов.

-Хер мы его найдем, – грубый голос справа от меня, кажется, Осама. – Вспорхнул, гнида, на дерево.

-Смотри, а то сядет на шею - простужено отозвался кто-то.

-Прекратить трёп, - крикнул я, отгораживаясь от слепящего снега воротником куртки.

Черт подери, какой ветрище, даже здесь, в лесу, продувает. Шрам, будь он неладен. Впрочем, и сам молодец - угораздило же не запереть  вагон с кокаином…

 -Конунг!

  Я побежал на голос, придерживая автомат у бедра. Ноги утопали в снегу, деревья, баюкая, раскачивали черноту ночи.

 -Сюда, конунг, - облепленный снегом силуэт возник передо мной.

 -Ты, Николай?- я узнал слабосильного, нерасторопного работника продвагона. Узнав, удивился: на зов положено явиться Машеньке.

-Конунг?

-Да?

-Посмотри.

 В голосе Николая звенело торжество. И было отчего.

На дне кустистой ложбинки, распластав руки и ноги, навзничь лежал Шрам. Неподалеку от его головы чернел сейф.

 Я бросился со склона по сугробам, проваливаясь по колено.

 На сейфе вмятины от яростных ударов, но дверца цела. Этому ублюдку не удалось добраться до моего кокаина.

 Я выругался, пнув лохматую голову Шрама. Кожица на виске лопнула, закапала кровь. Игрок застонал, но не очнулся, и глаза его остались все такими же застывшими.

 -Молодчага, Николай. Дурь заработал.

  Я вытер лоб комком снега.

-Где запропастились эти долб..бы? Ну-ка, свистни.

 Николай не торопился снять с шеи алюминиевый свисток и созвать группу.

-Слышишь ты?

 Он вдруг заговорил – прерывающимся зябким голосом.

-Конунг, мне не нужна дурь. Я, это самое, хотел бы… Ну… уволиться из продвагона.

             Я посмотрел в лицо Николая – ни синяка, ни кровоподтека. Машенька умеет бить так, что следы побоев видны лишь жертве.

-Хорошо, я подумаю, - выдавил я. – Свисти!

            Николай поднес к губам свисток.

            Спустя какое-то время шесть облепленных снегом фигур – Осама, Надим, Джон, Киряк, Сергей, Якши - спустились с разных сторон в ложбинку.

-Где вы шляетесь, мать вашу?

-Заплутали, конунг, - равнодушным голосом ответил за всех Киряк, растирая снегом красную рожу и с интересом косясь на Шрама.

-Пока вы плутали, Николай заработал дурь.

-Кастрат?- недоверчиво хмыкнул Осама. – Охуеть.

            Стрелки, включая и Николая, заржали.

            Горло Шрама выплеснуло сдавленный крик, игрок засучил вдруг руками-ногами, словно младенец.

            -Возвращается, конунг, - доложил Якши.

            -Вижу.

            Шрам возвращался, поскуливая и клацая зубами, - за мгновения неземного блаженства расплачивался мучением.  

 Мало-помалу глаза игрока обрели подобие мысли. Шрам сел.

            -Мудак, – не выдержал Осама.

            Приклад врезался Шраму в подбородок - тот словно не почувствовал, и вдруг рассмеялся, вызвав ярость  у Осамы. Приклад замелькал в морозном воздухе, описывая равные полукружья. Шрам и не думал защищаться.

 Осама утомился и отступил, кивнув Джону: «Теперь ты».

 Шрам смотрел на меня.

 Стрелки по очереди избивали его, соревнуясь в силе, а Шрам все смотрел на меня.

 Удар Осамы опрокинул игрока навзничь.

            -Ну-ка, - Осама ленивым жестом уткнул дуло автомата в шею Шрама.

 -Стой!

            Осама уставился на меня.  

-Он вор.

-Сказано - стой, - отчеканил я, ленивым жестом сбивая наледь с серпика луны на рукаве. – Убери автомат и бери сейф. Вы все, помогите ему!

 Стрелки поволокли сейф к заносимому снегом поезду. Чувствуя себя разбитым, я побрел следом.

 Шрам остался лежать на дне ложбинки.

  Над поездом клубился пар. Стрелки, переругиваясь и кряхтя, покидали натопленные вагоны. 

 -Ну и морозище, - проговорил Белка, стрелок-альбинос, которого командование навязало мне в адъютанты. Отбежав в сторону, он стал мочиться, выжигая в сугробе желтую пещеру.

-Белка, хрен не отморозь, - крикнули из толпы, тут же грохнувшей  смехом.

-А ты че так за мой хрен беспокоишься, Джон?- Белка, лыбясь, натянул штаны.

-Довольно ржать,- морщась от гуда в висках, сказал я.- Белка, давай построение.

-Слушаюсь, конунг. Стро-о-йсь!

 Луженая глотка. Лесное эхо многократно повторило приказ. Стрелки вытянулись в неровный ряд. Двадцать девять человек, двадцать девять комплектов хаки, двадцать девять АКМ, двадцать девять пар глаз, горящих предвкушением бойни. Нет, только двадцать восемь горящих пар глаз.  Я остановился напротив Николая, глаза которого просто смотрели на меня, в них таилась тусклая мольба.

-Два шага вперед.

 Николай повиновался.

-Конунг?

-Ты переводишься из продвагона в первый.

-Так точно,- голос Николая едва заметно дрогнул. Он вернулся в строй, в котором зашумело: «Кастрата – в первый».

Опасаясь, что шум увеличится, я кивнул Белке:

«Раздавай!».

 Жестяная коробка заставила отряд на время позабыть обо всем. Драгоценные пакетики с белоснежным порошком замелькали в заскорузлых  пальцах.

            -Слава конунгу!- громыхнуло над лесом.

 Я повернулся и побрел к локомотиву, обходя желтые ледники, выросшие за одну ночевку поезда. Слава конунгу. Чтобы бы вы орали, если б ночью Николай не нашел  в Джунглях Шрама?

-Спасибо, конунг.

            За моей спиной - дыхание сбивчивое. Тебе спасибо, Николай.

            Я вскочил на ступеньку локомотива.

            В кабине машиниста - запах концентрата, тварки, поджаренных при сушке валенок.

-Олегыч?

-Кого там?-  заспанный, недовольный голос. Щелкнув, включился генератор, под потолком вспыхнула красная спираль лампочки.

            Машинист лежал на кровати, втиснутой в узкую щель между двигателем и печкой.  Увидев меня, он откинул в сторону рваную телогрейку, обнажив ноги с желтыми ступнями и грязными толстыми ногтями.

-Конунг? Чтой-то рано.

-Где там рано, Олегыч, - уже построение прошло.

            Охнув, Олегыч сел, суетливо натянул валенки и бросился к печке. Погремев заслонкой, достал закопченный котелок.

-Олегыч, время!

-Минуту, конунг,- стуча ложкой, отозвался машинист, - на пустой желудок жизнь не мила. Счас, поем, тронемся.

            Я сделал строгое лицо и покинул кабину.

            Поезд протяжно взвыл. В форточку под самым потолком ворвался снежный вихрь.

Печка загудела, выплюнув на пол несколько угольков. Сгорбленная спина сидящего у печки человека пришла в движение, рука потянулась к щипцам.

 Жарковато - я привык к прохладе, но одергивать Николая не хотелось. Пусть старается.

            Я отхлебнул кипятка, надкусил сухарь.

            Николай заскрежетал заслонкой.

-Протопил?

-Да, конунг.

-Не угорим?

-Обижаешь, конунг,- лицо Николая порозовело.

             Чудно встретить  в Джунглях человека, способного смутиться от пустяка.

-Присядь, - я кивнул на стоящее у стола полено.

-Конунг?

-Садись.