Александр Лаврентьев - Неформал Страница 24

– Да.

– Ну тогда я за тебя спокоен, – он улыбается, а глаза по-прежнему тревожно смотрят, и все продолжает напутствовать. – Если магазин отсоединил – обязательно затворную раму передерни, – чтобы патрон из патронника выпал, а то сам себя подстрелишь. Вот так вот сделаешь, а потом ствол вниз и на курок нажимай. Хотел бы я тебя научить всему, как следует, да ни времени нет, ни сил уже. Там книжка есть, читай. Ну да Господь тебя не оставит, я его молить буду, чтобы сил тебе дал, а главное, ума.

А мне и самому не по себе, я ведь оружия такого серьезного в руках отродясь не держал, пистолет этот не в счет даже. Ну да, были у нас в интернате сборы два года назад, где нас учили Калаш собирать да разбирать, да пару раз стрельнуть дали. Ну да, отец вчера – или позавчера уже? – тоже мне все показал да рассказал. Но мне от этого легче не стало. Я ж не солдат, я же только собирался им стать.

– Всегда его на предохранителе держи, – сказал отец Евлампий, а потом благословил и обнял меня.

Я автомат из его рук принял, а он тяжелый такой, мне с ним даже как-то спокойнее стало, хотя и понимаю, ну какой из меня стрелок? Пока что никакой. Но я все равно нож на пояс повесил, куртку застегнул, ремень автомата наискосок через грудь надел, так, чтобы автомат на одной антабке справа висел, под рукой, потом ранец на спину закинул. А отче мне еще протягивает шапочку вязанную. И вдруг у меня снова в носу защипало. Он ведь сказал, что умрет скоро. Я ж тогда снова совсем один останусь… А отче меня по плечу хлопнул и говорит:

– Ничего, раб Божий Александр, не расстраивайся, все равно еще встретимся. Если не в этом мире, так на том свете. Никто не знает своего будущего на все сто процентов. Даже я. Понял?

А я говорю:

– Понял, – а сам носом шмыгаю. Но сдержался все-таки, шапку эту надел, холодно уже было, как будто и не лето. А потом он стропу брезентовую достал и к ошейнику Анжелины прицепил, вроде поводка. Она все у нас под ногами на кухне крутилась, проходу не давала. И отче мне этот поводок дает.

– Возьми, – говорит, – с собой скотинку, пропадет здесь, да и не люблю я собак. А тебе защитник не помешает. Я сам видел, на что она способна. Ты только корми ее вдоволь, а если еды нет, ну хоть что-нибудь давай, не обижай. Она ж теперь тоже – сирота.

А потом он меня проводил немного по тоннелям, обнял напоследок, да и пошел я дальше один. Отошел немного, обернулся, а он все стоит на одном месте да меня в спину крестит. А потом я за угол повернул и все – темнота кругом. Только фонарь налобный под ноги светит, да слышу, как камешки под ногами похрустывают, и Анжелина впереди идет, задом своим мускулистым виляет так потешно. На шорохи да возню за спиной я старался внимания не обращать. Раз до этого не тронули, значит, и сейчас не тронут, кто бы это ни был. Анжелина тоже назад не оглядывалась, но ощущение было такое, что она все видела и слышала, и шерсть у нее на затылке не раз дыбом вставала, но она тоже вроде как терпела. Вышел я в тот же самый подвал, в который недавно с отцом Евлампием выходили. Потом пришлось на второй этаж подняться, а оттуда уже вниз. Двери-то закрыты. В подъезде я в рюкзачок заглянул. А там фляжка с чаем, аптечка, банка с кашей этой перловой, сухари. Наверное, отче последним поделился. А еще книжка была про оружие, карты бумажные. В карманах ранца лежали две бутылки с зажигательной смесью. Я хоть и не видел их не разу, а сразу догадался. Пробка там прикольно так сделана: фитиль в горючке мокнет, а потом крышку отвинчиваешь и наоборот ее прикручиваешь – там вторая резьба есть. А потом только остается фитиль поджечь да бросить. Отличное оружие.

Я снова все в рюкзак сложил и в окно полез. На козырек над подъездом спрыгнул, Анжелина следом. А потом мы на землю спустились, там невысоко было, и лавочка как раз так стояла, что и Анжелине удобно было спрыгивать. Спустился я на землю и в этот момент понял, что все – теперь я сам за себя. Назад дороги нет.

Осмотрелся кругом, справа клены растут, слева выход на улицу виднеется, и тихо кругом, никого. А за углом магазинчик оказался, но я в него решил не заходить. Сухари есть, каша есть, а смысла задерживаться нет никакого. Меня Маришка ждет. Сначала я вдоль стен крался, а потом осмелел. Если животные здесь раньше и были, то сейчас они уже ушли. Я, правда, на газоне следы увидел, громадные. Каждый с полметра величиной, когти – во! – по пятнадцать сантиметров, но деваться-то мне было некуда. А у Анжелины опять шерсть дыбом на загривке встала, и хохолок этот розовый аж султаном торчал, но рычать она не стала, быть может, потому, что звери эти где-то рядом были. Я автомат взял, затвор передернул, а потом на предохранитель поставил. Тут врачей не было, да и случись чего со мной, Маришке потом никто не поможет. Так что осторожным надо было быть. А еще я Анжелину с поводка спустил, но только она никуда от меня не ушла, так у ног и осталась. Я по улице вперед пошел, а потом увидел, что улица эта прямо на шоссе выходит. Причем не просто на шоссе, а в месте развязки шоссе с пятым транспортным кольцом. И если то, что шоссе это Киевское, я на знаке прочитал, то пятое транспортное не запомнить было невозможно – единственное кольцо, которое над землей шло. А мне как раз кольцо и надо было, потому что попасть-то мне требуется на Дмитровское шоссе, а это же через всю Москву переться надо. По гари. По городу только сорок километров, да потом еще сто двадцать до Дубны и централа. А если город обойти по кольцу, то получается всего километров на десять больше, чем через центр. И удобнее – топай да топай. А если бы мне удалось найти велосипед или скутер да проехать по кольцу в объезд, вообще было бы здорово.

А кольцо все машинами разбившимися забито. Вон клинкарт стоит, снес перила ограждения, колеса в воздухе висят, но стоит прочно, вниз не упадет. Двери закрыты, а внутри нет никого. А рядом в столб освещения врезалась маленькая розовая машинка. Если б владелица была бы здесь, наверняка от нее фарш остался бы, вон как капот вокруг столба выгнуло! Я вдруг подумал о прозрачном автомобиле Вики. Я почему-то надеялся, что она дома в этот момент была… Отче Евлампий мне уже сказал, что в тот момент раннее утро было, может быть, она спала еще. И мне вдруг так захотелось, чтобы она спала и ничего не чувствовала перед тем, как умереть. Отче Евлампий сказал, что все равно все, кто в Бога не верил, в ад отправятся, но во мне все против этого протестовало, и я даже подумать об этом не мог. Он, правда, еще сказал, что о таких людях можно молиться, то есть просто просить Бога смягчить их участь, и в этот момент я решил, что буду молиться каждый раз перед сном обо всех, кого я знал. Ну, не о Ромберге, конечно, или там об Ираиде, но вот за Вики и за Серегу, и за Ваську-лысого и за Натали − буду. И за тех девчонок, что всегда в кассе у окна шушукались, их, кажется, Ира и Катя звали. А еще за маму и папу – обязательно. И за дедушку тоже.

Мне, конечно, можно было машину найти, хоть водить я не умел, но чего там сложного: на одну педаль нажал – поехал, на другую нажал – остановился. Но проблема вот в чем: как электронный блокиратор снять? А старых машин с обычным ключом зажигания уже почти и не осталось. Ну, может, в маленьких городах они и были, а тут в Москве все автомобили раз в три года обновлять заставляли – иначе штраф.

Я говорю «она», но это вполне мог быть и самец. Тварь эта словно со страниц учебника по демонологии сошла. Я видел такую книжку у Сереги, он же увлекался всякой такой чепухой. Метра три ростом. Голова небольшая и по форме как у черепахи, только у черепах зубов нет, а у этой твари их добрая сотня, и все наружу торчат, тело длинное, и по хребту шипы, а лапы тоже длинные, тонкие, тоже в шипах, оканчиваются большими когтистыми пальцами, и хвостом она себя по ногам бьет: то ли злиться начинает, то ли уже доведена до предела. Глаза у нее так глубоко посажены, что их и не видно почти. И в сумерках тело ее кажется серым, как у жабы. Я как ее увидел, сразу понял, что передвигаться эта тварь должна очень быстро. А если она еще и умная к тому же, то я попал!

Наверное, ее запах паленого мяса привлек. Замер я, стою, не двигаюсь, и Анжелина тоже у ног моих встала, уши торчком, лапы так широко расставила, ну прямо вратарь на воротах!

А тварь эта к внедорожнику подошла, принюхивается, а потом лапой внутрь залезла и вытащила что-то обгоревшее, и в пасть себе потащила. А движения у нее так похожи на человеческие, что мороз по коже дерет. Я стою, смотрю на все это, и понять не могу, что же мне дальше делать. Побежать, – заметит, на месте стоять, – учует. Я только большим пальцем автомат с предохранителя снял, жду. А она падаль эту сгоревшую сожрала, костями похрустела, потом снова в машине пошарилась, а там нет ничего, ну она выпрямилась да поверх крыши внедорожника и посмотрела. Тут-то мы с ней глазами и встретились!