Александр Лаврентьев - Неформал Страница 23

– Сделай, – говорит, – ей место и скомандуй, она потом тебя слушаться начнет.

Ну я так и сделал. Положил дерюжку в угол и говорю ей:

– Место!

А она понятливая оказалась. Подошла ко мне, лизнула в коленку признательно так, а потом на дерюжке этой клубочком свернулась, только хохолок розовый торчит. А потом она захрапела! Натурально. Как биндюжник здоровый. Отец Евлампий только плечами пожал. Ну, что с нее взять – модифицированная же скотинка, какой с нее спрос?

А отче Евлампий печку раскочегарил. Ну я ему помогал, конечно, немного, но я же печки топить не умею, он мне больше показывал, что да как, а я смотрел, и через полчасика в кастрюльке запыхтело. Отче кастрюльку с печки снял, на стол поставил на досточку, две чашки металлические на стол кинул да большой ложкой какую-то кашу по чашкам этим разложил. Я хлеб зачерствевший нарезал. А потом кашу попробовал – нет, незнакомая каша. А отче и говорит:

– Это, брат, перловка, самая армейская еда. Мы с тобой теперь, так сказать, на передовой, солдаты Господа. Давай помолимся, а потом ешь без сомнений.

Ну он молиться стал, а я слушал. Молитва оказалась краткой, но сразу мне в душу запала. Ничего такого в ней нет. Все так буднично и потому хорошо.

– Отче наш, иже еси на небесех, да святится имя Твое, да будет воля твоя на земле, яко на небесех. Хлеб наш насущный дашь нам днесь и остави нам долги наши, яко и мы оставляем должником нашим. И не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого. Аминь.

Я и спрашиваю:

– А что такое «аминь»?

– Это означает: «Да будет так», – мне отец Евлампий отвечает и на чашку кивает, – давай ешь!

Я попробовал. Съедобно. Там даже кусочки мяса попадались. Так что я отвалился от стола чуток осоловелый, прям как Анжелина. А потом отец Евлампий еще и чаю настоящего заварил.

А я снова спрашиваю:

– А кто там тогда в коридоре тоже «аминь» говорил?

А он мне в ответ:

– Вот сейчас чай допьем, отдохнем немножко да наверх поднимемся, тут напрямую недалеко. Сам и увидишь все.

А я не удержался и спрашиваю:

– Кто такой этот Шварц?

– Шварц? – отче Евлампий и не удивился, что я вопрос такой задаю. – Да он и не Шварц вовсе. Фамилия у него раньше была Хенкер. Майор Хенкер. Убили его давно, лет, наверное, шесть назад. Убить убили да похоронить забыли. И решили его воскресить в лабораториях «Авалона». Слышал о такой организации?

Ну, я киваю. Кто же про «Авалон» не слышал? Хочешь долго жить – работай в «Новом Авалоне». Самый могущественный банк в мире. Они завсегда о своих сотрудниках позаботятся и инъекции специальные сделают, и даже с того света могут вернуть, если скончался, например, у них в больнице. Они там уже по сто пятьдесят лет живут. Это работяги – полста – и все, ваших нету. А они там всякие вакцины изготавливают, чтобы подольше жить можно было.

А отче и продолжает:

– Ну вот. Ранили как-то майора Хенкера в бою. С Китаем мы тогда воевали, в последнюю компанию, и привезли в Москву, потому что отец у него был крупной военной шишкой. А майор возьми да и помри в клинике. Ну тамошние ученые-чернокнижники решили его воскресить. Тело воскресили, а душа-то там осталась. И теперь в теле нечистый дух живет. Неопытных искушает, невинных губит. Тебя вот хотел погубить. Верно?

Ну я головой кивнул:

– Верно…

….Наверх мы поднимались долго. Я отца Евлампия терпеливо ждал. Даже сам себе удивился. Если бы это была бы, например, лидер Ираида, я бы уже весь слюной от злости изошелся, а тут я понимал, что старый он совсем и двигаться быстрее и рад бы, да не может. Мы по тоннелям все шли, а потом, видать, в подвал какого-то здания промышленного вышли. Думаю, было это на окраине микрорайона Град Московский. А здание оказалось шестнадцатиэтажным. Конечно, в качестве наблюдательного пункта – хорошо, а вот для отца Евлампия – очень даже трудно. Я уж стал ему говорить, мол, может, вы тут подождете, а я сам наверх сбегаю, посмотрю. А он только цыкнул на меня, чтобы я вперед батьки в пекло не лез. Это я уже потом понял, что выразился он как нельзя точно. Но понял я это, только тогда когда люк на крыше в сторону отвалил, отцу Евлампию забраться помог, а потом вокруг посмотрел. Хотя и до этого признаки были. Я тоннелей никогда особо не боялся. А тут прям жутко так было. Все казалось, что темнота – живая, что есть в ней кто-то, и все время я за спиной возню какую-то слышал, все там шуршал кто-то и даже как будто хихикал. Обернешься, фонарем посветишь – никого, а потом снова за отцом Евлампием пойдешь, и снова топочет вроде кто-то за спиной. Жутковато. И главное, тихо совсем. Ни тебе подземки, ни автомобилей, вообще ничего.

Ну вот, глянул я вокруг и чуть не сел на этой самой крыше. Потому что Москвы больше не было. Нет, тут за пятым транспортным кольцом все нормально было. А на самом кольце машины все стояли, кто куда въехал или перевернулся, а еще рядом заправка горела. Но по крайней мере, тут дома оставались и деревья, а там, за шоссе, вообще ничего не было. Совсем. Все дотла выжжено. Кое-где остовы зданий обугленные виднелись, да нет, не виднелись, а угадывались, потому что сумрак такой над землею повис, как будто мы в зазеркалье провалились. Я руками развел, рот раскрыл, а спросить ничего не могу. А потом все-таки выдавил:

– А остальные? А как же… остальные? Серега, Вики эта, Натали. Бюреры? – спросил, а сам понимаю, что ерунду спрашиваю, потому что очевидно же, что все закончилось.

Но отче Евлампий даже отвечать не стал, рукой махнул и на парапет бетонный присел − отдышаться.

– Нету никого больше, Александр. Нету. Кончилось все. Ни дня теперь не будет, ни ночи. Только вечный шеол – место сумрачное и странное… Назад посмотри, там кладбище. Огоньки видишь?

Я оглянулся, а там, знаете, как будто тысячи светляков мелькают, но не просто туда-сюда летают, а к небу возносятся. Я и спрашиваю:

– Что это?

– Ну как что? – отвечает отче Евлампий, – это люди. Все-все, кого когда-либо здесь похоронили. К Господу на страшный суд отходят. Как сказано в книге пророка Даниила: «И многие из спящих в прахе земли пробудятся, одни для жизни вечной, другие на вечное поругание и посрамление. И разумные будут сиять, как светила на тверди, и обратившие многих к правде – как звезды, вовеки, навсегда».

Я чувствую, у меня во рту пересохло, и не помещается в голове такое. Я, конечно, отцу Евлампию верю, но все равно сомнение остается.

– А может, бомба? – спрашиваю его.

Он вздохнул и говорит:

– Эх, Саша, если бы просто бомба. Но это не она. Это просто конец света, Саша. Все. Мира больше нет.

А я подумал еще и спрашиваю:

– А мы?

– Всему, – отвечает отче Евлампий, – свой черед. И мой скоро придет. И твой придет в свое время. Но у тебя время это есть еще. А у меня – нет.

– Как это? – спрашиваю.

– А так, – отвечает. – Помру я скоро.

– А я?

– А ты в это время далеко отсюда будешь. На север пойдешь. В Игнатово. Маринку свою спасать. Ты, если ее в самом деле спасти хочешь, то поторопись, она ведь не продержится там долго. Без еды и без воды.

– А откуда вы знаете, что она еще жива? – спрашиваю я его.

А он плечами в ответ жмет.

– Знаю, – говорит, – живая. Тебя ждет. Вы только потом сюда не возвращайтесь. Потом узнаешь, куда идти.

А пока мы так говорим, я смотрю: внизу, прямо под домом, ходит кто-то. Большой такой, аж кусты трещат. Отче Евлампий тоже это услышал и мне кивает.

– Да, – говорит, – Саша, ты только помни, что много тварей теперь по земле бродит, у всех зубы острые. Как совсем плохо станет, так Господа моли или Богородицу-матушку о помощи попроси. Понял?

Я киваю ему, мол, понял, а сам все вниз смотрю и понимаю, что тварь эта там не одна, потому что то в одном месте, то в другом ветки шевелятся. Да только не видно отсюда ничего – сумерки эти мешают. И не темно вроде бы, но и света нет совсем. Испугался я тогда. Как идти-то? Все же в руинах кругом! Твари эти бродят. А потом я подумал: «По крайней мере, никаких тебе бюреров и никакой слежки». И сразу легче стало. А животные… Ну что животные? На то человеку и ум дан, чтобы этих животных обхитрить. Короче, спустились мы обратно, а потом отче Евлампий мне рюкзак принес, только не мой, а настоящий военный рюкзак ранцем. И говорит мне.

– Возьми, там есть все, что тебе понадобится. А вот это ножик твой и вот еще.

Я смотрю, а у него в руках Калашников! Наверное, он у этого сержанта погибшего забрал автомат.

А он спрашивает меня:

– Тебе Василий показывал, как с оружием обращаться?

– Да, – отвечаю.

– Еще раз покажу. Вот так, – показывает мне отче, – он стоит на предохранителе. А вот так ставь его на одиночные выстрелы. Здесь магазин полный, сорок пять патронов. А в рюкзаке еще один, я взял у этого Бергмана несчастного, упокой Господи его темную душу. Патронов я там добавил. Так что два полных магазина у тебя есть, но патроны все равно береги. Ты не солдат, легко боеприпасы не найдешь, поэтому расходуй их бережно. Найти патроны можно в отделениях БНБ, в воинских частях и иногда на проходных, там, где охранники сидят. Патроны тут универсальные, НАТОвские. Калибр пять пятьдесят шесть. Запомнил? Палец на курок клади только тогда, когда решил стрелять. Разбирать умеешь?