Юрий Корчевский - За троном. Царская милость Страница 25

Через месяц и десять дней посыльный вызвал Алексея к воеводе. С тревогой и надеждой быстрым шагом Алексей шел к Осипову. Что скрывать, волновался.

Постучал в дверь, распахнул, и сердце оборвалось. За столом воевода с хмурым лицом, а в углу стоят двое стражников. Осипов встал, взял лист бумаги, стал зачитывать:

– Государь высочайше повелевает за трусость и малодушие, проявленные в сече при защите Кунгура, Алексея Терехова сослать в ссылку, местом для которой определить Пермский край. Об исполнении доложить.

Алексей несколько мгновений молчал, переваривая услышанное, в которое верилось с трудом. Потом вскричал:

– За что? В чем моя вина? У меня видак есть, ратник из Кунгура, вместе выбирались.

– Кто ему поверит? Он такой же беглец, как и ты! – с негодованием сказал Осипов и бросил стражникам:

– В железа его! Исполнять!

Стражники подскочили. Один сразу саблю с Алексея снял, другой веревкой принялся вязать руки, хотя Алексей сопротивляться не думал.

– Выходи, да бежать не вздумай, – предупредили стражники.

– Поделом! – бросил вслед воевода. – Моя бы воля – на каторгу отправил, в каменоломни. Благодарить государя должен, что наказал легко.

Нечего себе легко! Ссылка может быть на годы, десятилетия, а то и вечной. Хотя вечной не будет, это Алексей точно знал. Вскоре Милославский в немилость впадет, будет удален от государя, многие сосланные люди будут возвращены из мест отдаленных. Но возвратят, вернут поместья и будут обласканы царем те, на ком вины нет, кто опале подвергся из-за козней боярина. На Алексее же черное пятно – бегство с поля боя. Такие проступки не прощаются, таким руки не подают – честь уронил, что дороже жизни. Алексей ошарашен, раздавлен морально был, находился в растерянности. Был бы настоящий суд, когда заслушивают видаков с обеих сторон, дают слово обвиняемому. Тогда и обвинения были бы сняты, а теперь выходит – государь поверил Хлыстову, не узнав о событиях из уст противоположной стороны. Несправедливо! И положение Алексея незавидное. Беженцы в темноте да и в отдалении не видели ничего. Ополченцы и местные воины, что из острога, полегли на поле бранном. Спасшиеся стрельцы будут на стороне Хлыстова, иначе их самих обвинят в бегстве с поля боя, хотя они исполняли приказ сотника. Куда ни кинь, всюду клин! Алексей шагал за стражниками в полной прострации. Периодически его подталкивал в спину второй стражник, шагавший сзади. На улицах на них смотрели, не каждый день такое представление увидишь. Когда Алексея завели в деревянное здание тюрьмы, один из стражников, развязывая веревку на руках узника, сказал:

– Милостив государь! Другим и ноздри рвут, и клейма на лбу выжигают, дабы видно всем было – государев преступник!

Алексей хотел ответить, да передумал, ничего он стражникам не докажет, да и зачем? На решение царя это не повлияет. Его втолкнули в камеру, темную, переполненную, и воздух тяжелый, спертый. С трудом нашел место, где можно присесть. Шок! Полагал – для разбирательства повелят ехать в Москву, а лучше бы расследовать на месте, в Хлынове, где можно найти каких-то свидетелей. То-то сейчас недруги в столице радуются его несчастью, руки потирают. Мысли лихорадочно метались, не знал, что предпринять. В такую худую и бесславную ситуацию он попал впервые. Уж лучше бы бой, даже с превосходящими силами, там активно действовать можно, и от тебя лично многое зависит. А что сделаешь в тюрьме, в четырех стенах с решеткой на маленьком окне и со стражей? Он бесправен, даже государю прошение подать не может. Хуже, если в его вину поверят Языков и Лихачев или князь Голицын, тогда конец. Что скрывать, мелькнула малодушная мысль воспользоваться перстнем с бриллиантом и камнем-артефактом, вернуться в свое время, и гори синим пламенем и государь, и Милославский. Только трусливо получится, да и какая память о нем будет? Трус, преступно бросивший своих воинов в сече? Нет, не дождутся! Милославский свою невесту царю подсунет, и ход истории по другому пути пойдет, а не так, как мы знаем. Сейчас терпения набраться надо, в спокойной обстановке все продумать. Не может быть, чтобы выход не нашелся.

Ближе к вечеру принесли ведро воды и хлеб. Арестованные набросились на каравай, разорвали руками, кто больше урвал, кому небольшой кусок достался, а кому и вовсе ничего. Закон сильного. Алексей даже не вставал, аппетита не было. Но, наблюдая со стороны, понял: в следующий раз зевать нельзя. Передачек с воли ему никто не принесет и разносолов не будет. Чтобы выжить, надо есть, иначе и до ссылки не доживет, неизвестно, сколько в узилище просидеть придется. Со слов арестантов он понял, что сначала формируется этап – на каторгу или ссылку, да еще в разные местности, только потом отправляют. И ждать узникам иной раз приходится долго: месяц-два, а то и три. Поэтому кусок хлеба в его положении – жизнь. Утром снова принесли хлеб и воду. Каравай амбал схватил, полагаясь на свою силу, отломил едва не половину. Арестанты зашумели, негодуя. Алексей решил проучить наглеца. Подошел. Предвидя драку, арестанты расступились, образовав круг. Амбал осклабился, показывая щербатый рот: часть зубов выбита, другие гнилые. Алексей реально оценивал свои силы. Амбал физически крепок и силен, если Алексей пропустит пару ударов пудовыми кулаками, будет худо, сам без зубов останется. Амбал отдал свой кусок хлеба соседу.

– Подержи! Ты что-то хотел от меня?

– Справедливого дележа!

Алексей не стал дожидаться ответа, лучшая защита – это нападение. В кулачных боях ему приходилось побывать, и надо работать не на публику, а вырубать противника сразу. Ударил резко в печень, а потом левой в кадык. Двоечка! Так в боксе называют сдвоенные удары. И бил жестко, без жалости. Узилище – не богадельня. Надо сразу поставить амбала на место. Удары достигли цели. Он бил резко, со всей силы. Амбал сначала открыл рот, не в силах вдохнуть воздух, потом левой рукой схватился за шею, засипел и упал.

– Плесните ему воды, – посоветовал Алексей.

Кто-то из арестантов набрал в кружку воды из ведра, плеснул. Амбал вздрогнул, открыл мутные глаза. Попытался встать и опять рухнул.

– Еще раз повторишь неправедный дележ – убью, – твердо сказал Алексей.

Взял из рук арестанта большой кусок хлеба, что отдал ему амбал подержать, отломил часть, оставшееся отдал другим.

Арестанты начали жадно есть хлеб. Амбал поднялся с трудом, когда хлеб уже съеден был.

– А моя доля? – Он грозно повел глазами. Но его уже никто не боялся, нашелся человек, поставивший его на место.

– Так нет ее! Ты же на полу валялся, есть не хотел, – засмеялся неказистого вида молодой парень.

Алексей уставился на амбала, ожидая, что тот предпримет. Но амбал уселся в угол, на самое удобное место. Там можно было сидеть, опершись на обе стены. Алексей понял: амбал затаил злобу. Как же, держал в камере главенство, и вдруг ниспровергнут новичком. Болезненный удар по самолюбию. Наверняка попытается отомстить, поэтому ночью придется бодрствовать, иначе нападет во сне, придушит втихую.

За окном стемнело, в камере тоже почти темно. Через маленькое оконце над дверью пробивается свет от масляных светильников в коридоре, слышны шаги стражников, громыхание железных ключей.

Понемногу обитатели узилища отошли ко сну. Кто-то храпел, один тихонько всхлипывал, видимо, кошмары снились. Алексей дремал, обратясь в слух. Около полуночи, судя по лунному свету, со стороны угла шорох. Алексей глаза открыл. Большая темная фигура надвигалась, амбал решил мстить. В последнюю секунду перед нападением Алексей обе ноги в коленях согнул и, когда амбал наклоняться стал, ударил обеими ногами в грудь. Ноги человека значительно сильнее рук. От неожиданного и сильного удара амбал отлетел, упал на спящих арестантов. Те с испугу и спросонья закричали, разбудив остальных. Узники повскакивали, шум, крик. В оконце в двери показалась физиономия стражника.

– Будете шуметь, не получите завтра хлеба. А кто бузотерить продолжит, отведает дубинки.

Угроза серьезная, видели узники, как после такой обработки в камеру забрасывали едва живого избитого арестанта. Амбал поднялся, но с трудом, держась за бок. При каждом вдохе постанывал сквозь стиснутые зубы. Алексею ясно стало: сломано ребро, а может быть, и несколько. Амбал с ненавистью посмотрел на Алексея, с трудом примостился в свой угол. На том верховенство его кончилось, в дальнейшем вел себя смирно, как побитая собака. Алексей же стал пользоваться среди арестантов уважением, его слово в распрях, если возникали, было последним. Конечно, он не жаждал почтения среди такой публики, но другой не было.

Отсидеть в переполненной камере пришлось две недели – без прогулок, на скудной еде. Но однажды утром стражник открыл дверь в камеру и выкрикнул несколько фамилий, в том числе и его. Алексей поднялся, попрощался с сокамерниками:

– Прощайте! Желаю всем остаться живыми.