Александр Афанасьев - У кладезя бездны. Часть 2 Страница 26

Воздушный поток, создаваемый огромными винтами, едва не сшибал с ног, вертолет развернулся и притерся к крыше опущенной аппарелью. На крышу высадились парашютисты, подняли в десантный отсек раненого и пленного, потом настал и наш черед. Боевики ФНЛА то ли не успели вмешаться, то ли решили не связываться…

Я и здесь поднялся последним… как старший по званию, хотя здесь это не имело значения, потом на откинутую аппарель один за другим запрыгнули парашютисты, секунда, другая — и наполненный злом и ненавистью мир дрогнул и пошел вниз — вертолет уносил нас домой оттуда, где мы должны были умереть, возвращал к жизни.

Только сейчас я понял, насколько устал. Так прямо и сел у открытого люка, прислонившись спиной к стенке десантного отсека. Думать не хотелось ни о чем — ни о том, что сделано, ни о том что сделать только предстоит.

Один из парашютистов — здоровенный, мордатый, в легкой каске похожей на хоккейную шумно плюхнулся рядом — видимо, кто-то сказал ему, что я русский, и ему захотелось поразвлечься. У них сегодня не такой ненормальный день как у нас — высадили группу в городе и сейчас летят обратно на базу.

— Эй, чувак! — проорал он, — ты мне нравишься! Тебя подвезти?

Я порылся в кармане, достал jette — так здесь называли бумажку в сто франков, протянул ее парашютисту.

— До базы ВВС Рауль Салан[45], пожалуйста. Сдачу оставьте себе…

Парашютист взял банкноту, дружески толкнул меня в плечо и жизнерадостно заржал…

Вертолет трясло — над городом очень непредсказуемые воздушные потоки. Я заставил себя встать, держась за сетку, которой были обтянут фюзе6ляж изнутри, я сделал шаг вглубь десантного отсека, потом еще один. У пленного были парашютисты, я включил фонарик и…

Это был не генерал Абубакар Тимур. Мы вытащили пустышку. Опять.

Пустышка…

Утро следующего дня

Вилла Суснии, Алжир

Патрис зашел ко мне, когда я успел немного попасть, до этого меня не беспокоили. Он был в полной форме французских парашютистов, белый берет[46] красиво сложен, и заткнут за погон. В руке — бутылка, на горлышко надеты два пластиковых стаканчика. Мы посмотрели друг другу в глаза, и я понял — не довезли…

— Как его звали? — после минуты тягостного молчания спросил я.

— Шарль… — сказал он — но настоящее имя Зоран.

— Зоран? — непонимающе переспросил я.

Вместо ответа Патрис плюхнулся на стул, откупорил бутылку вина — красное вино положено в Легионе по рациону, как у нас на кораблях нижним чинам положена "от Государя" чарка водки[47]. Разлил по стаканчикам, бутылку поставил на стол. Выпили не чокаясь.

Стоя…

— Он был сербом… — сказал Патрис — эмигрант во втором поколении. Рос в интернате Легиона, семью вырезали террористы. Не прошел по физическим тестам, поступил в национальную жандармерию. Он очень хотел в Легион, понимаешь?

Я кивнул.

— Сколько ему было?

— Двадцать шесть…

Вот так вот. Когда же все это закончится… Как поле из лавы… только не остывает. Идешь, и не знаешь — то ли корка спеклась, то ли сейчас проломится под ногами, и ты провалишься в расплавленную чудовищной температурой огненную плоть земли.

И сгоришь…

— Месье Александр… — нерешительно начал Патрис.

— Да.

— Шарль… очень любил петь песню… а я не знаю вашего языка и не могу ее спеть. Это сербская песня… он говорил, что эту песню пела им с сестрой мать, когда они были маленькие… Сестру тоже убили. Может быть, вы знаете эту песню, месье Александр? Я не знаю… там есть такие слова… Снова над родиной ночь…

— Я ее знаю, месье адъютант[48].

Эту песню я и самом деле знал, ее знали многие в России. С ней была связана скандальная история — когда Апостолический король Венгрии, Хорватии и Император Австрии Франц Максимилиан решил посетить Россию с визитом — полиция предприняла беспрецедентные меры безопасности, в Санкт Петербурге на время визита не осталось ни одного серба. Но когда карета ехала по Невскому, и Франц Максимилиан решил выйти, чтобы приветствовать русский народ — эту песню русские люди запели ему в лицо.

Политика государства — это одно. А политика народа — другое.

— Тогда… Месье Александр, мы можем вас просить…

— Можете, месье адъютант. Идемте.

Русы не имают страх!Русы не имают страх!Жило преданье в веках…Память святую хранитГорных отрогов гранит."Тамо, далэко…" —Где тих морской прибой,Там где-то сербское войскоБьётся с несметной ордой.Снова на полеНа битву вышла рать…Кровью исходит последнейМилая Сербия-мать!В горы юнацы идут,Будто молитву поют…Каждому доля своя —"Живэла Русия!"Снова над Родиной ночь —Сил нет беду превозмочь…Волчьею стаей врагиСербию рвут на куски!"Где же Святая, ты, Русь?" —В сердце у сербина грусть…Где же громада твоя?!"Живэла Русия…"

Группа легионеров — парашютистов первого парашютно-десантного полка в парадной форме, с беретами, засунутыми под погон, и со свечками в руках стояли вокруг кровати, на которой лежало накрытое белой простыней тело. Там, где должна была быть голова — лежал белый берет — знак специальных сил Легиона, который этот парень так хотел получить и при жизни не получил. Грубые, сильные, мозолистые руки держали тонкие палочки воска, дрожало, колыхаясь пламя свечей…

А я пел…

Как мог. Как умел.

И только — когда допел до конца — кто-то негромко кашлянул за спиной.

— Господа! — первым опомнился Дидье.

Генерал Венсан Бельфор, ныне заместитель министра обороны, отвечающий за военную разведку и действия специальных сил Франции, как в самой алжирской Франции, так и за ее пределами — шагнул в комнату.

— Что это значит, господа?

— Шарль… месье генерал… извините.

Генерал взглянул на накрытую простыней кровать, нахмурился, но ничего не сказал.

— Месье Александр — за мной. Заканчивайте здесь.

Вилла Сусини была одним из мест, куда лучше не попадать, и о котором лучше даже не вспоминать. Первоначально это была резиденция Легиона, потом, из-за угрозы терактов ее перенесли на авиабазу Рауль Салан. Здесь же теперь было что-то типа центра дознания, немало обогатившего человечество различными приемами добывания информации у тех, кто не хочет ее давать. Например — вход в сеть, это когда голого человека распинают на железном матраце, на кровати и к кровати подключают ток. Или вечерний душ — это когда человека поливают водой и одновременно подключают ток. Французы вообще в таких случаях действовали жестко и грязно. Второе армейское бюро, которое сейчас возглавлял генерал Бельфор, было известно тем, что оно не желает подчиняться правилам поведения, принятым среди цивилизованных разведок — например, французы могут убить чужого агента и даже резидента, совершенно не задумываясь о том, что это повлечет ответные меры для их людей. Впрочем… не время и не место судить.

Генерал вышел на балкон, затянутый сеткой — от снайперов. Достал небольшую сигариллу. прикурил, не предлагая мне. Может — знает, может — просто хочет мне мое место здесь показать. Ничего, переживем…

— Серьезную задачку вы нам задали, мсье… — то ли с насмешкой, то ли с недоброй иронией сказал он.

— Я так понимаю, что Иностранный Легион не знает других — ответил я.

Генерал передернул плечами.

— Не пытайтесь. Не выйдет. Мы по уши в дерьме, и надо что-то делать. Кто этот ублюдок?

— Я не знаю.

— Знаете. Мне нужна правда.

— Это и есть правда. Вы что — не можете проверить?

— Можем… Меня интересует другое. Для чего он нужен вам, господин вице-адмирал?

— В резерве, — поправил я, — я не нахожусь на действительной службе.

Генерал посмотрел на меня так, как отец смотрит на проделки расшалившегося отпрыска, потом улыбнулся и подмигнул.

— Если желаете мсье. Как бы то ни было — операция из чистого "пришел-ушел" превратилась в нечто большее. В эпическую битву, в которой я потерял четверых только убитыми. Пресса исходит воем, и у меня на столе лежит запрос Национального собрания с требованием предоставить всю информацию об инциденте. А самое главное — вы приходите и говорите мне, что вместе туза — у нас на руках шестерка. Так? И что я должен ответить на запрос?

— Ничего. Вам не кажется, что Франция погибла от говорильни?

— Франция продолжает жить! — моментально разозлился генерал.

— Перестаньте. Франция мертва, потому что ее убили. Ее убил Наполеон Третий, заключивший союз с теми, кто уничтожил Наполеона Первого — последнего достойного правителя Франции. Я ни в малейшей степени не испытываю раскаяния за то, что сделали мои предки, равно как и вы не раскаиваетесь за то, что пришли в свое время в Крым. Кровь монарха и королевы, которую вы пролили на плахе и тоже не раскаялись в этом, привела к тому, что в Париже сейчас германцы. Франция мертва, но из ее гибели вы никак не можете извлечь уроков. Возможно, если вы перестанете пользоваться покровительством Британии и САСШ, и терроризировать Германию — будет лучше. А если вы взглянет на северо-восток, то увидите там страну, в которой в аристократических родах принято, чтобы ребенок учил французский с детства, а русский — только с гимназии. Если вам это ничего не говорит — то давайте оставим наши отношения чисто деловыми, потому что видит Бог, нам есть в чем помочь друг другу.