Иван Петров - Повелитель войны Страница 3

– Сережа, а я думал, что вы давно защитились. Но нигде не вижу ваших работ. Даже странно.

Любопытный был и осторожный – имя! – но вариационное исчисление знал, я сам у него учился. Вручил ему решение своей задачи и пару раз за оставшийся месяц приезжал для пояснений. Он пришел и промолчал всю предзащиту. Так, пара фоновых реплик. Выходили вместе:

– Я думаю, вы правы, но о чем я им должен говорить, они все равно не поймут. Просто не обращайте на это внимания. Защититесь и забудьте.

И стал я кандидатом технических наук. Только скучно мне стало математикой заниматься – бороться за высокое звание доцента. Страну сносило с рельсов, и решил я окунуться в бизнес. Из института ушел – был тысяча девятьсот девяносто первый год. А учебники по вариационному исчислению так и остались неисправленными. Недавно заглядывал – все как раньше.

Дальше все было быстро и неинтересно. Трижды становился долларовым миллионером и трижды разорялся: в девяносто четвертом все вытрясли чечены, угрожая похищением или смертью матери, в девяносто восьмом кинуло вновь образованное государство, и сейчас, в две тысячи восьмом – не потому, что кризис и война, а потому, что все это надоело – край. Мать умерла, и некому больше…

Надо было бросить это все раньше, но на мне постоянно висела сотня человек с семьями, и время для них было непростое. Пока вертелся на пузе эти семнадцать лет, помнил завет отца – «Не прощу». А вокруг шумел шабаш, уж мне изнутри виднее. Как, не воруя, стать миллионером среди воров, грабящих свой народ? Наказать на какую-то сумму каждого, пока не соберется миллион. Но они восполняют потери, воруя снова – и тогда зачем все это? Деньги для меня всегда были не средством отплатить миру за нищие детство и молодость, не доказательством успешности своего бренного существования самого-самого муравья в муравейнике, а квинтэссенцией свободы, но свободен ли я? Или деньги – та же лампа Аладдина, и я раб лампы?

Я не понимаю этих людей.

Мне пятьдесят лет. У меня два высших образования и два ордена от государства, которого больше нет, шрамы на ноге и руке, о которых всегда спрашивают, два друга, около двух сотен тысяч долларов остатков на счетах, наследство, оставленное родителями – небольшая квартира в Питере, дача. И их могилы на Южном. У меня все нормально – почему же мне так горько и больно? За бесцельно прожитые годы? За страну, которую у меня отобрали? За мой народ, который я присягал защищать, но не выполнил присяги?

– Петрович! Чего грустный такой и один сидишь? – окликнул вышедший с Юрой во двор дядя Коля. – В философию ударился, на звезды глядючи? Ты, Юра, как такое объяснишь, смотри, звезды крупные, как в Африке. В Африке бывал? Ну! Воздух у меня здесь такой чистый, или сам не пойму. Пойдемте, ребята, прогуляемся в лесок, и на боковую. Завтра рыбалку вам устрою, кто не проспит. Наша Карелия такое место – рыбалка лучше, чем в Астрахани. Зверь, птица непуганые. Живешь – будто и не на земле, просто сказка. Ты, Юра, в инопланетян веришь? Вон Сергей Петрович ни во что не верит, сколько ни рассказываю, а у нас уфологи, как медведи, бродят, даже чаще, чем они, попадаются – и все что-то видели. Тут одного на болоте нашел – за снежным человеком погнался, как только не утоп, слава богу, я услышал. Парень уходить не хотел, следы замерял, шерсть искал, а какие следы в трясине? Так с выпученными глазами и уехал, не дай бог экспедицию привезет – все перетонут, а потом опять в газетах напишут, что у нас тут людей инопланетяне воруют. Я же один за всеми не услежу.

– А вы, Николай Егорович, снежного человека видели? – вклинился в монолог Юра. – У нас с Сергеем Петровичем в Афгане проводник был, Салим, тот говорил, что видел в горах, не врал вроде. Серьезный был товарищ, ни разу не подвел, я его потом переспрашивал – сделал вид, что не понимает. Обиделся, может. Наверное, видел.

– Да, Юра, я уже человек пожилой, один в лесу живу, мало ли что привидится. Русалку, например, видел, но ведь скажешь кому – засмеют: сдурел старик без баб на кордоне. Вон, Сергею рассказывал, так и что? А снежного человека, йети, не видел, хоть в молодости и по Южной Америке, и по Африке поездил. И на Тибете был.

Минуту шагали в тишине, потом дядя Коля вздохнул и продолжил:

– Лесной человек тут живет, зимой следов нет, не попадались. А летом, иногда, смазанное движение краем глаза схватишь – и не обязательно в лесу. Вот мы к поляне сейчас выйдем, и на поляне тоже было. И взгляд иногда чувствуешь: до-олго смотрит, и по часу, и больше. Фигура мелькает человеческая, но точно больше двух метров ростом и кило на двести весом. В грязи и на влажной земле след не оставляет, бережется, а судя по расправляющимся в следах травинкам, покрупнее медведя зверь стоял. Я же его не пугаю, мирно живем, подхожу посмотреть, когда уйдет. И запах не медвежий, легкий такой запах. Я прикармливать пытался, не берет ничего и к дому не подходит. А деревенские боятся, говорят, по ночам в окна смотрит. Может, и так. Вот уфологи эти доморощенные понаедут, перегаром да дымищем на километр от них несет, так еще наушники от плеера себе в уши вставят – ищут они, понимаешь. А зачем его искать – живет человек в лесу, и слава богу.

– А я, дядя Коля, пару раз над Питером неопознанные летающие объекты видел. И Юре показывал, – кивнул я в сторону согласно улыбнувшегося товарища. – Он как раз тогда в отпуск приезжал. Мы в машине сидели, в пробке, на Славе, и НЛО прямо по курсу где-то в конце Ленинского висел, километрах в пяти от нас и на высоте километра в три.

– Ну, мы с тобой, Сергей, не спецы, – уточнил Юра, – может, действительно атмосферное явление, да и аэродром рядом, но посмотреть было интересно. Читать одно, а видеть… А инопланетяне-то в ваших местах, Николай Егорович, никак не проявляются?

– Да нет, пожалуй, хотя атмосферных явлений тоже хватает. Деревенские привыкли, а я поначалу, как в девяносто втором сюда перебрался, шугался от этого. Как-то в туман (ну, там, за лесом, низинка километрах в семи отсюда есть) зашел. Иду прямо, там и пройти-то метров сто, потом замерял. В общем, с полчаса через эту низинку шел. Так-то все нормально, но ведь за это время по прямой километра три сделал, не меньше. Потом раз пять в том же году в туман этот входил – и ничего, минуты через три выходишь, как ни плетись. Думаю, заплутал я тогда со страху, городской еще был. Деревенские, кстати, уфологам про огни в лесу лапшу на уши вешают. Ну как же: уфологу и молоко, и яйца, и жить где-то надо, покуда все не обследует с миноискателем, лозоходец. В общем, всем хорошо: и уфолог при деле, и деревня при деньгах. Такая вот любовь, – дядя Коля улыбнулся и продолжил: – Ты вот, Юра, про семейство-то свое расскажи. Нас Петрович познакомил, теперь ездить с ним будешь, а то и один с семьей приезжай. Дочку-то куда поступать надумал – в Москву или в Европы? Может, лучше для отца-матери, если в Питере в универ поступит? И Сергей в городе присмотрит, не чужой человек, и ко мне летом, когда в охотку. Вот у тебя отпуск, ты с женой приедешь, и у дочки каникулы, живи – не хочу. На географический я ее поднатаскаю и с языками, а математику, физику – Сергей. Он еще может биологию добавить, слышал – пацаны в доме рассказывали, что в школе по биологии и истории больше всех знал?

– Нет, дядя Коля, это я уже забыл, так – школьное увлечение. А математику, физику, химию в школьном объеме – без проблем. Хотя математику Юра и сам может. Как твоя Светка на мехмат смотрит?

– Да не знаю, мужики, – пожал плечами Юрка. – С оценками у нее все нормально, но школа в Хабаровске, может, для Москвы да Питера знаний маловато? Сейчас ведь в образовательном процессе каждый дудит в свою дуду. Мы-то учились по единым нормам для всей страны, разве что в какой маленькой деревне учителя-предметника не было, замена там какая-нибудь. У меня отец из сельской школы в Казахстане в Ленинградскую Корабелку без проблем поступил и окончил с красным дипломом. А сейчас новаторство какое-то пошло, все улучшают. Учебники, по которым два поколения отучилось, все переделали, совсем развалили систему среднего образования. Все зависит от того, какую школу окончил, смогли ли по новым методикам и учебникам тебе арифметику объяснить или нет. Да и деньги надо на лапу платить за бюджетное место, почти как за платное. Я слышал, и у бюджетников денежный конкурс. Совсем страна от жадности с ума сошла. Чтоб этих реформаторов доктора, окончившие платное отделение, лечили. Еще военные училища на платную основу додумаются перевести.

– Такое время, да… Правильно слышал, но тут мы сделаем так. У меня в универе, думаю, сохранилась негласная квота на поступление родственников, как принято у бывшего доцента. – Николай Егорович на секунду о чем-то задумался. – С Сергеем Петровичем съезжу в город, пройдусь по знакомым и уточню. Халявы, конечно, не будет, но и валить не станут специально. Поставят оценки, которые заслужит. Я же этой квотой ни разу не пользовался.