Ник Львовский - Заметки путевого Обходчика Страница 32

Должен заметить, что от природы я весьма миролюбивый человек. По меркам метро почти что пацифист. Насилие завсегда применял лишь в самом крайнем случае. И только в ответ на нечто подобное. Угрожающее моей собственной жизни. Кроме мутантов, естественно. Им же словами ничегошеньки не объяснишь. При встрече с упырями либо ты стреляешь первым, либо автоматически становишься пищей. «Брррр!» — быть сожранным кем-то еще та перспектива.

«Но они бы заметили труп охранника, и подняли тревогу. У них и телефон для этого имелся» — пробовал подыскать хоть какое-то оправдание тому, что учинил. Но, тут же вспомнил, что бандиты хотели сделать с Леной, и обязательно сделали бы, и вдруг понял, что мне абсолютно по фигу тревога и телефон. Что дело только во мне самом. «Но если любовь требует таких жертв …» — я впервые, пускай даже мысленно, произнес это слово, и на мгновение осекся. Глянул на девушку, которая все еще пребывала в беспамятстве, словно желая проверить себя, а любовь ли. И от одного лишь взгляда, в сердце всколыхнулось нечто иное, в раз вытеснившее мое самоедство. «Да я, да за нее …. Да не задумываясь опять. И снова …» — вспомнил убиенных мною бандитов и понял, что мне их не жалко. Ну, нисколечко. Слегка успокоив таким вот образом свою совесть, я сподручнее перехватил тело девушки, и потащил дальше.

Как вы помните, костюмчик с противогазом у меня был в единственном числе. Поэтому на поверхность нам путь заказан. Пока что. Мне всего лишь требовалось добраться до станции под названием «Теплый стан». От самого названия на душе приятнее становится. Не правда ли? А главное, что меня там, в действительности ждало то самое, согревающие и тело и душу, человеческое тепло. Как так получилось, что почти что под боком у бандитов, столь приятный народец проживает? Или просто это в сравнении с беспредельщиками, тамошние жители мне столь приятными казались. Скорее второе. Но факт остается фактом. На эту станцию мне завсегда хотелось захаживать.

Правда, мое истинное я, постоянно мечущееся, не имеющее желания быть в каком бы то ни было месте дольше некоего, отведенного самому себе срока, насильно, но довольно легко, вырывало меня из этой убаюкивающей безмятежности. Выталкивало, пинком под зад, в сырость тоннелей, в одиночество. И я, даже не думая сопротивляться, покорно шел туда, понимая, что останься я здесь, или на еще какой-то, подобной станции, и мой мир рухнет. В раз придет в негодность то, что я с таким трудом возводил все последние надцать лет. Вокруг себя, и внутри.

Лена очнулась, когда я снова, нехотя конечно, довольно таки сильно встряхнул ею, пробуя уложить ее на пол.

Рана в плече, не успевшая не то, что зажить, затянуться как следует, опять дала о себе знать. Поначалу мне показалось, что образовавшаяся в этом месте липкость — это пот. Вон и рубашка прямо таки прилипла к телу. «Швы разошлись» — пронеслось и тут же накатило слабостью, и пониманием того, что мне требуется передышка. Вот и трусанул свою «ношу» не в меру сильно. Не рассчитал. Руки то затекли.

Девушка застонала и открыла глаза. Свет фонаря, прикрепленного специальным обручем к моей голове, ослепил ее, и она немедля прикрыла веки. Потом, что-то вспомнив, или по привычке, вскрикнула и резко, без предупреждения рванула в сторону. Подальше от меня. Тут же наткнулась на стену, тоннельчик то совсем узенький был, и вжалась в нее так, словно желала раствориться, превратившись в одну из составляющих бетона.

— Не бойся, я не бандит. Я Обходчик. Ты меня должна помнить — я снял фонарь и развернул его на себя. — Присмотрись. Месяца два назад. На Проспекте Мира — сказал, а мысленно ужаснулся. Два месяца, а впечатление такое, что полжизни прошло. «Да и конца всему этому пока что не видать». — Ты свободна. Мы в тоннеле — поначалу хотелось выпалить нечто типа «я спас тебя» или «благодаря мне ты теперь свободна», но не сказал. И не потому, что постеснялся. Просто не сказал и все.

Но она поняла все сама. Не знаю, узнала ли меня, но осознала, что произошло. Сначала, то ли всхлипнула, то ли икнула, а потом разрыдалась. Я ожидал какой угодно реакции. Того же понимания, радости, страха наконец. Но такого. Ошарашено сидел и смотрел, не зная как, каким образом перекрыть этот водопад. Где-то, через минуту я немного пришел в себя, и место удивления заняла жалость. Столь всеобъемлющая, что мне немедленно захотелось обнять ее, прижать что есть сил к себе, прикрыть от всех и вся своим собственным телом, и никогда больше не отпускать. Ни на секунду.

Вместо этого я (рядом с ней почему-то все было не как всегда), всего лишь похлопал ее по плечу, и сказал банальное «Ну, не надо. Не плачь». Естественно она не перестала. Зато сделала, то, чего не осмелился я. Прижалась ко мне, уткнув лицо в грудь. И я понял, что ей просто надо дать время. Излить то, что накопилось. «Я вон излил, в несколько ином, куда более агрессивном виде» — передо мной уже в который раз предстала картинка меня с окровавленным ножом. Мотнул головой, будто это могло помочь вытрусить из нее сие ужасное воспоминание.

— Ты чего? — она слегка успокоилась и, почувствовав, как мной тряхнуло, удивленно подняла голову. Потом перевела взгляд на мой свитер и снова ойкнула. Я даже подумал, что сейчас рыдания повторятся. — Ты ранен?! — она указала на плечо. Мои глаза последовали за ее дрожащим пальчиком, и споткнулись о большущее кровавое пятно, все увеличивавшееся в размерах.

«Мы верим только в то, что видим» — сказал некто, и был абсолютно прав. Ведь до тех пор, пока я не видел этого пятна, а только предполагал, что рана открылась, мне еще удавалось кое-как держаться. Но стоило моим глазам сообщить моему сознанию, что это аксиома в чистом виде, а не какая-то задрипанная теорема, как оно, сознание, вдруг сделалось расплывчатым. А движения ватными. Оно принялось вопить во всю глотку «Я РАНЕН!!! Спасите!!!», настоятельно требуя медицинской помощи.

«Еще только не хватало мне расклеиться. Соберись!» — послал команду, мысленно стараясь перекричать боль. По лицу Лены я прочел, что у меня не очень-то и получилось. Она смотрела с нескрываемым ужасом, напрочь позабыв о себе. Правда, надо отдать ей должное, весьма быстро взяла себя в руки. Быстрее меня может быть.

— Я могу помочь. Я даже пару раз помогала нашему доктору делать перевязки — затараторила, словно боясь, что я ее оборву на полуслове, не дав договорить.

— Ты сама то, как, помощница? — я постарался улыбнуться.

— Да вроде нормально. Голова только кружится. Но это наверняка от голода.

— Ты извини, но харчей у меня нету — улыбка из ободряющей стала виноватой. — Но скоро, очень скоро мы сможем наесться всласть. По моим подсчетам часа через два …. — покосился на свое плечо, — ну три — максимум. Подлатаем меня слегка, и в путь. Лады?

— Как это подлатаем? — поинтересовалась она настороженно.

— Ну, заштопаем маленько — брякнул не подумав. Потому как ее лицо, и так бледное, превратилось в мел. А глаза округлились, увеличившись до размеров сливы. Я даже ошибочно подумал, что она снова потеряет сознание.

— Но я не умею — оказалось, что она просто все восприняла на свой счет.

— Ты не поняла — затарахтел на сей раз я. — Я все сделаю сам.

— А я перевяжу — ее щеки немножечко порозовели.

Всю процедуру мы проделали молча. Довольно таки слаженно и быстро. Лена, позабыв о своих страхах, даже помогла мне затянуть узел. А потом сделала перевязку.

Почему я сразу же не спросил та ли она пленница? Что это меняло. В конечном счете, мне уже было все равно. Я был готов к любому результату. А вот мое подсознание молило судьбу, чтоб это была не она. Ведь тогда у меня был, какой никакой шанс. Остаться с ней навсегда. В ином же случае мне вряд ли что-то светило. Вспомнил гневные глаза начальника Ганзы. И его нежелание видеть меня, ни под каким соусом. Заметив, что Лена отвернулась, осматривая свою истрепанную одежду, с нескрываемым наслаждением прошелся по ней сверху донизу. Тяжело вздохнул. Она же даже имени моего не помнит.

Как бы в ответ на мои мысли, девушка вдруг резко развернулась, радостно улыбаясь.

— А я тебя вспомнила — воскликнула она. — Это тебя охранники из станции под руки выводили. Ты еще тогда так смешно чуть не грохнулся.

— Ха-ха — я дернулся, и боль в плече тут же отобразилась на моей физиономии искривленным ртом и выпученными глазами.

— Ладно, успокойся. Я пошутила — забеспокоилась Лена, протягивая руки, видать, чтоб поддержать меня. «Как тогда» — обида накатила могучей волной. Я же на Проспекте Мира, воспринял ее улыбку, как проявление симпатии. А это, оказывается, была всего лишь издевка. Вскочил на ноги, задев при этом, потолок головой. Аж искры из глаз посыпались. Не подал виду.

— Нам надо идти дальше — процедил сквозь зубы.

— Надо — так надо — она сдвинула плечами и поднялась следом.