Камень - Борис Вячеславович Конофальский Страница 32

сто с лишним километров дороги, что ни возмущаться, ни торговаться не стал. Заплатил вперёд. Девять часов, проведённые в грузовике, утомили его так, как будто он просидел в седле мотоцикла часов пятнадцать. Тяжёлые баулы он кинул рядом с дверью, едва вошёл внутрь. Его новые и дорогие брюки с карманами были до колен в засохшей грязи, ботинки на толстой подошве – вообще сплошная грязь. С каким удовольствием он всё это скинул! И пошёл в маленький душ, где мылся минут пятнадцать. Потом ещё стирал одежду и мыл обувь. Вышел из душа и, не вытираясь, стал копаться в сумках; нашёл свой большой бутерброд и съел его за минуту. Допил чай и повалился на узкую и жёсткую кровать. И в ту же секунду едва не заснул. Но… он не любил спать в помещениях, которые не осмотрел перед сном. Мало ли что тут может быть. И необязательно тут будет какая-то прослушка, но пару раз он находил в таких номерах клещей под кроватью. Очень не хотелось бы в начале командировки «поймать» клеща. Вытаскивай его потом из-под кожи. Но сейчас у него не было сил, чтобы сразу встать и начать осматривать комнату. И тогда Андрей Николаевич сел на кровать, дотянулся до пыльника, что висел на стуле рядом с кроватью, и вытащил из кармана мятую пачку сигарет и зажигалку. Он закурил и повалился на спину на кровать, уставившись в некрашеный бетон потолка. Горохов не почувствовал никакого удовольствия от сигареты. Конечно, сколько их было выкурено за ночь. Ещё и в горле от дыма запершило, и он начал кашлять. Уполномоченный сел на кровати, откашлялся и подумал:

«Наташа права… Нужно курить поменьше».

А потом раздавил почти целую сигарету в пепельнице, сделанной из консервной банки, и, взяв фонарик, полез под кровать искать клещей и, не дай Бог, пауков.

Глава 16

Уполномоченный решил выспаться, прежде чем предпринимать следующие шаги. И спал почти до десяти часов утра. Хотя несколько раз просыпался и брался за револьвер, лежавший под подушкой, когда за дверью слышал шаги, разговоры и другой шум. Но это были соседи, жильцы. Ещё они расхаживали по коридору, переносили что-то, звенели ключами, хлопали дверьми, ругались. В общем, не представляли опасности. И, поняв это, он снова и с удовольствием закрывал глаза.

Прежде чем выйти из номера, он установил несколько «маячков» и запомнил, как лежат сумки. Как лежат другие его вещи. Проверил револьвер и обрез, надел под рубаху свою кольчугу из ультракарбона. И только к половине одиннадцатого, аккуратно, чтобы не сбить «маячки», закрыв за собой дверь, он наконец спустился на первый этаж гостиницы, туда, где за конторкой теперь не было «ночного» мальчишки, а была толстая женщина с большим синим рубцом проказы на левой щеке и губе. А ещё весь холл гостиницы превратился в импровизированную столовую и был забит народом. Здесь находилось человек двадцать, не меньше. Старатели, торговцы, другой простой народец. Наверное, мест в столовых поблизости не было, потому что все эти люди ютились за маленькими столиками и выпивали. И ели что-то.

- А что это у вас так людно? – спросил Горохов у толстухи. – Люди от дождей, что ли, прячутся?

- Почему от дождей? - удивилась та. – У нас всегда днём так. Народец пришёл посидеть, мальца выпить, поговорить, поесть чего-нибудь, – и тут же она спросила: - Вы сами-то есть будете?

- А что у вас на завтрак? – уполномоченный интересуется, а сам смотрит по сторонам, изучает людей, что набились в таком количестве в небольшое, в общем-то, помещение.

- На обед, - со смешком поправила его женщина.

- Да, на обед, - также усмехнулся и он.

- Бутерброды у нас, - сообщает толстуха, -есть с печёным кактусом – кактус свежий, не маринованный, очень вкусно; есть с саранчой, есть с термитами, для богатых можем порезать сальца, – тут она даже причмокнула мечтательно. – Настоящего, свиного. Водка есть чистая и десятипроцентная, сладкая. Это если вы вдруг женщиной тут обзаведётесь.

«Нет, не обзаведусь, - Андрей Николаевич качает головой. – Так что обойдёмся без сладкой водки». Улыбается ей, улыбается, но всё ещё косится по сторонам. Он не видит среди присутствующих никого, кого можно было бы считать слишком опасным или подозрительным. Тут все при оружии, но пьяных нет. Кажется, обычный степной люд, ну, ещё и местные всякие. Но это ровным счётом ничего не значит. Ровным счётом ничего. Толковый человек может прикинуться кем угодно. И степняк из него получится не хуже, чем настоящий. Наверное северянам, этой вредной бабе Елене Грицай, он не давал покоя в Соликамске, но, может, и тут он ей будет интересен. Впрочем, его опасения могли быть напрасны. Так как его отъезд был проведён на высоком уровне секретности, он мог просто оторваться от них. Но по большому счёту это ничего не значило, следят за ним или не следят, старший уполномоченный Горохов работал в поле, в местах повышенного риска, а посему внимание на максимум, никакого пренебрежения к мелочам, оружие наготове.

- Нет, - говорит он и ещё раз оглядывает из-под шляпы людей в холле, - свинина мне пока не по карману, давайте бутерброд с кактусами и бутерброд с саранчой. И чай.

- Сейчас всё будет, – обещает она. - Двадцать две копейки с вас.

- Двадцать две копейки…, - он вздыхает и лезет в карман. И спрашивает: – А как вас звать?

- Клава меня зовут, – сообщает толстуха радостно – видно, не часто у неё спрашивают её имя. И добавляет с гордостью: – Я тут администратор и буфетчица заодно. На все руки от скуки…

- Клава… Клавдия. Клавдия, – Горохов повторяет это имя нараспев, пока она ставит перед ним пластиковую тарелку с бутербродами. И потом добавляет: – А меня зовут Николай, и давайте-ка, Клава, выпьем водочки, по рюмашечке, по одной. Одну мне, одну вам. Я угостить вас хочу.

- Угостить? – она удивлена и обрадована. Ей точно не часто предлагают выпить, может, это из-за синего неприятного рубца на лице. Хотя кого это может теперь оттолкнуть? Половина женщин после тридцати пяти уже изуродована болезнью. – Ой, спасибо, Николай.

Дважды ей предлагать не нужно. Она хватает бутылку, рюмки и тут же наполняет их. Берёт одну из них:

- На здоровье.

Они выпивают; кажется, ей хочется ещё с ним поговорить, но её отвлекают посетители, а он принимается за еду. Эта