Евгений Гаркушев - Бунт при Бетельгейзе Страница 35

— Ладно, ладно, — прервал его Мюллер, — что у тебя ко мне?

— Мне стало известно, что готовится бунт.

— Что?! — повысил голос начальник колонии.

— Я тоже был шокирован этим известием. Что же будет, если заключенные скинут власти, поставленные над ними? Это же форменное безобразие. Я как только узнал, так сразу и решил — надо известить господина Мюллера. А уж он-то не забудет, кто ему принес эти сведения. Не так ли, господин Мюллер?

— Я ничего не забываю! — начальник колонии, багровый от гнева, медленно поднялся, опершись кулаками на стол. — Как надеются заключенные выбраться из камер? Они что, подкупили кого-то из охраны? Так, что ли?

— Насколько мне известно, глубокоуважаемый господин Мюллер, кто-то обнаружил в шахтах целый склад с оружием. Так что они будут вооружены. И, кстати, бунт планируется начать уже сегодня ночью. Вот.

— Откуда тебе это известно?

— Коски между собой говорят.

— Конкретнее!

— А если конкретнее, меня попросили помочь с организацией раздачи оружия в третьем отсеке. Но я человек маленький… — заюлил Цитрус. — Какой от меня прок? Полагаю, они попросят кого побогаче, посмелее. А я так, сбоку припека. Но я как только узнал, так сразу к вам, сразу же к вам.

— От кого узнал?! — прорычал Мюллер. Его изрядно разозлила манера этого однорукого заключенного говорить скороговоркой и не умолкать, пока его не остановишь.

— От Стиры. Я фамилию его не знаю. Только кличку бандитскую. Стирой, говорит, его кличут. А тот от Седого сведения принес. Знаете Седого? Это такой авторитетный вор из четвертого барака. Если желаете бунт задавить на корню, то вам именно Седого надо скинуть. Все ниточки к нему тянутся. Я в этом почти уверен…

— А с чего ты решил своих сдать? — с подозрением поинтересовался Мюллер.

— Так я это… Умный я. Мне бунт совсем ни к чему. Всё равно ведь с астероида не вырвемся. А потом прилетит армия — и всех в расход. И вас, кстати, тоже. Думаете, тот крайний беспредел, что вы тут учинили, прокурор галактического сектора вам с рук спустит? Да если даже и простит — вас всё равно или в расход, или в заложники возьмут. А штурмовать астероид никто не будет. Может, бабахнут парой ядерных зарядов, и привет. А я жить хочу. Только не могу так тяжело работать.Устаю сильно. Но теперь-то, надеюсь, мне послабление будет. Правда, господин Мюллер? Я же заслужил послабление!

— Ничего ты не заслужил! — рявкнул начальник колонии, красный от гнева. — Пулю ты заслужил прямо сейчас за глупую болтовню. Пулю в затылок!

— Да ладно вам, начальник, — опешил Эдик, — я же сам к вам пришел…

— Скажи спасибо, что я сегодня добрый, — пробурчал Мюллер. — А то за ложные сведения расстреляли бы тебя. Ты что выдумал?! Какой еще склад оружия? Ты соображаешь, что несешь, Цитрус? Откуда здесь может быть склад оружия? Спятил ты, наверное, тачку толкая! Или на других заключенных у тебя зуб имеется. Унижали небось, пайку отбирали? Так?

— И такое было. Но я рассказал то, о чем слышал, — испугался Эдик, только сейчас осознав, что попал в ловушку — договориться с таким человеком, как Мюллер, невозможно. Он считает каторжников отребьем, которому нельзя доверять. Теперь за предательство грохнут свои же. — Честное слово, сказали что есть такой склад, — затараторил Цитрус. — В восточном забое. Его нашли совсем недавно.

— В восточном забое, — повторил Мюллер, — хм, я наведу справки, откуда там мог появиться оружейный склад, — Он нажал кнопку интеркома. — Старков, Полипчук, быстро ко мне. Надо проверить кое-какие данные. Так… — Он поглядел на Эдика. — Ты сейчас отправляешься в свою камеру. И ждешь вестей. Если сведения подтвердятся, для тебя всё останется по-прежнему. Не подтвердятся — расстрел на месте.

— Как же так, — опешил Цитрус, — я что же, ничего не получу?

— А ну пшел вон! — закричал Мюллер и затопал ногами. — Пшел с глаз моих долой, мусон проклятый! Цитрус! Как ты еще жив с такой фамилией?

Пришлось возвращаться в барак несолоно хлебавши. Цитрус сидел в изоляторе и дрожал от страха, осознав, что серьезно влип. Сейчас Мюллер пошлет своих людей проверить восточный забой. Коски — не такие дураки, чтобы оставить там оружие. Наверняка оно уже распределено по баракам или спрятано в выработках — там, где они роют золото. В выработках найти его будет непросто. Когда Мюллер не обнаружит склад, он прикажет расстрелять доносчика…

А если и не прикажет, всё одно — ему не жить. Надзиратели примутся шарить в поисках склада, коски начнут вычислять, кто их заложил. Седой сразу поймет, что это он. Да охранники сами на него покажут. Седой с ним церемониться, конечно, не станет. Удушит, как пить дать, удушит… И Дылда не поможет. Коски Седого и не таких бугаев, как Дылда, мочили. Дылда, в сущности, глупое животное. Кинь ему булку с иголками — он ее проглотит, а потом склеит ласты в страшных муках. И никто не позаботится об Эдике Цитрусе — таком справедливом и скромном парне, одном из самых классных парней в этом несправедливом, жестоком мире!

Цитрус даже всплакнул. На его всхлипы сверху свесился Дылда.

— Эдик! Тебя что, кто-то обидел? — дрожащим голосом спросил он.

— Тебя мне, дурака, жалко стало, — вздохнул Рука. — Захотят меня пришить — и тебя тоже шлепнут. Отравят, как крысу какую-нибудь. Ты хоть смотри внимательнее, что жрешь. И у кого продукты берешь!

— Я продукты у повара беру. Он мой друг, — поделился великан.

— Эх, дурак — ты и есть дурак. Влипли мы с тобой, Дылда! Надо выкручиваться.

— Куда вкручиваться?

— Косков на работу поднимать! — осенила Эдварда светлая мысль. — Мы все пойдем в забой! Работать!

— Так ведь ночь же, — удивился Дылда.

— На этом проклятом астероиде что ночь, что день — всё равно. Я так подозреваю, тюремное начальство ворует у нас час ночью, добавляет час днем — чтобы мы больше работали. Но не о том сейчас речь, мой прожорливый друг! Надо, чтобы коски сами попросились на работу! В едином порыве! А уж в забоях мы посмотрим, что почем! И обыск сделать не успеют! И оружие мы раздадим.

Дылда почесал большую голову, тупо покивал и заметил:

— Бараки работают по очереди. Сейчас забои, наверное заняты.

— Вот и отлично! Мы потребуем, чтобы нас пустили на помощь нашим братьям из других бараков! Стучи, Дылда! Стучи от моего имени!

Здоровяк пожал плечами, достал специально припасенный кусок железки и застучал по водопроводной трубе, выбивая общепринятым у косков кодом сообщение:

«Рука просит всех выйти на работу тчк Прямо сейчас тчк Денег и жратвы не пожалею тчк Рука».

Тюремный телеграф понес сообщение во все камеры.

Ответ пришел незамедлительно.

«Сдурел ты зпт Рука зпт совсем тчк Лучше сдохнуть на койке зпт чем в забое тчк Репа»

— Телеграфируй, — скомандовал Эдик, — дело очень важное, точка, кто не выйдет сейчас на работу, запятая, будет иметь дело с Седым, точка.

— А Седой не обидится? — Дылда замер с занесенной над трубой железкой.

— Нам теперь всё равно, друг мой, — скорбно заметил Эдик, — либо мы сейчас всех из камер достанем, либо следующий день станет для нас последним, так что долби на полную катушку. Лучше повтори три раза, чтобы до всех дошло.

Старший надзиратель Долбоклюв исподлобья смотрел на Тушканчика, глаза которого горели нездоровым энтузиазмом. Еще бы они не горели — Эдик отвалил своему доверенному лицу целых пятьсот рублей, да еще тысячу — на подкуп охраны, взятки особо строптивым коскам и прочие мелкие расходы.

— Я представитель трудового профсоюза косков, ничего не имеющего с продажным мусонским профсоюзом, который только болтал о правах, — заявил Тушканчик уже в третий раз. — Мы хотим работать.

— Никто не хочет работать, — тяжело ворочая языком пробормотал Долбоклюв. — Думаешь, мне нравится в таком состоянии ходить на дежурство, сторожить подонков вроде тебя? Лучше уж регулировать движение реактивных катеров в верхних слоях атмосферы, сидя на воздушном шаре в пяти километрах над землей, когда затылок припекает, а задница подмерзает!

— Мы будем трудиться! — воскликнул Тушканчик. — Мы хотим работать в три смены! Постоянно! Нам не терпится получить талоны для замечательной лавки, где так много вкусной еды!

Долбоклюв покачал головой.

— А от меня ты что хочешь?

— Мы не устали. Хотим сегодня ночью поработать. Там три дня осталось до пуска забоя. Если, конечно, ударно трудиться. А когда забой пустят, господин Мюллер обещал открыть лавку. То есть разрешить нам ходить туда. И дать талоны.

Старший надзиратель покачал головой:

— Всё должно быть в меру. Будете сидеть на шконках, если положено. А когда вкалывать надо будет, вас заставят. Тут тебе режимное учреждение, а не израильский кибуц или бригада коммунистического труда.

— Но Мюллеру вы можете доложить о нашем почине? — безнадежно спросил Тушканчик.

— Доложить бы надо, да не велено беспокоить. Господин Мюллер и так спит всего пять часов в сутки. Всё о производстве радеет. Дела ваши подоночные изучает.