Алексей Жарков - 99942 [СИ] Страница 35

Максим достал "Из пещер и дебрей Индостана" Блаватской и "Я спускаюсь, он спустился" Кинга. Сверился с внутренним камертоном и остановился на последнем романе "Короля" – хотелось "услышать" голос отличного рассказчика, развлечься чтением. Стивен Кинг так и не дописал "Я спускаюсь, он спустился" (рабочий вариант названия: "Я спускаюсь") – вышел из машины на заправочной станции, открыл дверь в уборную и "испарился". Его мистическое исчезновение обсуждал весь мир. Когда стало ясно, что мэтр литературы ужасов не собирается возвращаться, за незаконченный роман сел другой писатель – Джо Хилл, его сын.

Максим дал себе два часа. Устроился с книгой в спальне: справа, на тумбочке, – сотовый; слева, рядом на кровати, – белоснежная плюшевая крольчиха. Неплохая компания.

Телефон мог позвонить в любой момент, разбуженный желанием Маши услышать голос Максима. И, чёрт побери, это ожидание было тягостным и приятным. Максим не звонил первым, знал про привычку Маши укоротить утро, компенсировав его бархатным отрезом позднего вечера или ночи.

Что касается ушастой игрушки, вручную изготовленной какой-то мечтательной барышней, и оттого неприлично дорогой для обычного "пылесборника", то Максим купил её вчера. Крольчиха как-то сразу попросилась с прилавка, взяла грустью и молчанием. Не самая плохая альтернатива мёртвых цветов, которые он не любил дарить. Сегодня зверёк переберётся в новый дом и, как надеялся Дюзов, надолго там обоснуется. Впрочем, решать Маше и её многочисленным домашним питомцам. Максим не рассчитывал на что-то большее, лишь на несколько улыбчивых секунд удивления и радости. Порой этого достаточно.

Из положения полулёжа он перетёк в положение лёжа и перевернул страницу. Кинг рванул с места в карьер. Главный, во всяком случае, по первым главам, герой, переживший в горах длительную гипоксию, уже взялся разыскивать лестницу в райские сады. Искал он её в самых злачных местах штата Мэн, поглубже, погрязнее, и непременно ведущую вниз, потому что в аду он уже побывал, и этот ад таился в высокогорном холоде.

Ожил сотовый.

Сердце радостно замерло, не сразу распознав ошибку – мелодия сигнала была стандартной, "для всех". А номер Маши Максим маркировал отрывком красивой песни, которую Энди Дюфрейн (герой Тима Роббинса), закрывшись в кабинете начальника тюрьмы и выбрав пластинку, подарил себе и другим заключённым в фильме "Побег из Шоушенка".

Трезвонил Паша Важник.

– Коллега? – сказал Максим, испытав лёгкую горечь разочарования, что звонит не Маша.

– Коллега, коллега. Бывших следаков не бывает, да и верим – вернёшься.

– Посмотрим… – Последние две недели Максим почти не думал о возвращении и поданном рапорте с ходатайством о проведении повторной военно-врачебной комиссии. – Ну что там у вас?

– Хреново, Максимыч, хреново. То-то и оно… Генку Шолтуна закрыли.

– Что?…

– Ушёл вчера утром на работу, а из кабинета в СИЗО попал.

– Твою! Жопа… У него же мелкие, сколько?

– Двое. Не дождались папу вечером. Тут у нас всё управление в трауре… – трубка тяжело вздохнула. – Под Улыбку два года назад эсбэшники рыли, да не нарыли, волки. А теперь Шолтун…

– Это из-за жалобы?

– Да, те же грабли. Какой-то урод подвязанный бумагу накатал… злоупотребление служебным положением… мол, подозреваемый на даче у него работал взамен прекращения дела… не по телефону, короче…

Пискнул второй входящий. Максим глянул на экран – "Маша".

– Да уж… ну вы держитесь там.

– А что нам держаться? – грустно отозвался коллега. – Шолтуну вот…

– Это да… – Максим думал, как закончить разговор. Переживать за Шолтуна он будет потом, а сейчас его ждёт голос Маши. – Паш, у меня тут…

– Лады, Максимыч, побегу, – помог Важник. – Дел невпроворот.

– Добро, – согласился Максим. – Держи в курсе.

"Сброс". "Ответить".

– До-о-олго трубку поднимаем, – с наигранным подозрением заметила Маша.

– Коллега звонил, – сказал Максим и добавил. – Бывший.

– Что-то случилось?

– Ничего хорошего. Но не у меня, к счастью.

– Ясно. Потом расскажешь. Я буду мимо проезжать около двенадцати, тебя подхватить?

– Конечно, – улыбнулся Максим. – А я пока приму ванну, наведу на голове красоту, ногти накрашу и выберу платье.

– Ха, про макияж не забудь.

– Ага.

– А я заеду за цветами и водкой, а потом заберу тебя на свидание.

– Мне "Мартини". Бианко, – попросил Максим.

– Ха-ха, конечно, я знаю.

– Это хорошо.

– Тогда я за тобой заеду, – повторила она.

– Буду ждать.

Маша прервала звонок, не прощаясь. Как всегда. Максима это устраивало. К чему могут привести долгие эстафеты "пока-пока-пока-пока"? На ум приходило только раздражение.

Максим ущипнул крольчиху за ухо и раскрыл книгу.

2

Обедали у Маши. Очередное испытание вегетарианским меню.

Маша, как понимающая женщина, предлагала купить в городе что-нибудь из мясного: "Только готовое, никакой жарки, не хочу, чтобы на кухне воняло". Максим, как понимающий мужчина, отказался: "Твой дом – твои законы. Проживу денёк без курицы или свинины".

Да будет так.

Готовили вместе. Максим, правда, больше на подхвате: подать, порезать, нашинковать, отогнать котов.

– Смотри, что Михря натворил, – сказал Максим, кивая на разделочную доску, на которой красовалась ушастая рожица, выложенная из кусочков груши и мяты.

– Хватит дурачиться! – с улыбкой предупредила Маша.

Как бы не так.

Он подтрунивал над Машей, а она смеялась и негодовала одновременно – каждый раз, снова и снова, и до того это выходило легко и забавно, на грани надоедания и блестящего повторения, что он не мог остановиться. Составлял из зелени, фруктов и овощей новые послания, и хохотал вместе с ней, заливался тем приятным смехом, что и не смех вовсе – а ты сам, звенящий, чистый, тёплый, состоящий из тысячи щекотных улыбок и бликов радости.

Четыре кота – Михря, Борис, Чарли и Клуни – и пёс Барбарис, прекратив игры, наблюдали за людьми с лёгким недоумением. Самому младшему, пепельному Клуни, удалось незаметно стащить несколько изюмин, но ожидаемой радости добыча не принесла. Усатый воришка обсосал сушёные ягоды, выплюнул в коридоре на линолеум и побрёл патрулировать пространство загородного дома.

На обед был овощной суп-пюре с кусочками соевой колбасы, "спаржа по-восточному", на эту восточность ушло полстакана грецких орехов, две головки репчатого лука, три зубчика чеснока, немного кинзы, петрушки и укропа, а ещё красный перец, соль и яблочный укус – по вкусу. Спаржа шла гарниром к бородатому грибу, покрывавшему сковороду бурым мохом. А венчал вегетарианскую трапезу салат "Вальдорф", для приготовления которого Маша выгребла из жестяной банки остатки макадамии, австралийского ореха, о существовании которого Максим даже не подозревал, взяла лохматую рукколу, кусочки груш, мяту и вездесущие грецкие орехи. Маша их явно любила.

Как и красное вино.

Максим не расспрашивал её о прошлом, не копался в сказанных словах и поступках. Одержимость деталями не приводит ни к чему хорошему. Каждый день он всё лучше узнавал её, но это был не поиск, а принятие даров. Щедрость подсказок и открытий – с обеих сторон.

Он рассказал ей о своей "карусели", синестезии. О которой Маша знала, пожалуй, не меньше его.

– А ты в курсе, что мы все, все люди – синестетики, во всяком случае, были ими? У младенцев импульсы от органов чувств разделяются лишь в полгода, а до этого они перемешаны, как и у тебя во время твоей "карусели". Но рождаются все именно синестетиками, когда ощущения свалены в кучу. Между мостами к осязанию, вкусу, слуху и зрению перекинуты другие мосты, маленькие, по которым импульсы могут носиться туда и обратно, не ступая на берег. Например, бежать к глазам, но передумать, и свернуть к ушам. Или разделиться. А потом эти мостики из нейронов отмирают. Но не у всех, у тебя они остались, видимо, неповреждёнными…

– Синаптические мосты, – кивнул Максим. Он читал об этом (как и про "перекрёстки" нейрологических путей, пассивные у обычных людей и активные у синестетиков). "Но откуда…" – Откуда ты это знаешь?

– Изучала когда-то.

"Изучала?… И что? Мало ли на какие вопросы люди ищут ответы. Не подготовилась ведь заранее. Тут мало хотеть удивить – будущее предсказывать надо. Знать, какую тему я предложу после спаржи по-восточному. Но всё-таки…"

– А с чего интерес к синестезии? Некоторые и слова-то не слышали.

– Это просто, – улыбнулась Маша. – Читала как-то роман "Тигр! Тигр!", тогда и зацепило. Уж очень необычной особенностью наделил главного героя автор… м-м… Альфред Бестер. Угадаешь с трёх раз – какой?

"Ну я и осёл… Ты глянь, засомневался…"

Вместо ответа он перегнулся через стол и поцеловал её в губы.

– Мой счастливый младенец, – снова улыбнулась она. – А какой ты видишь меня во время "карусели"?

– Её давно не было.