Алекс Орлов - Рекс Страница 37

А когда ему позволяли, наконец, вернуться в привычное забытье, он уходил на дно, как камень, и растворялся там в непроглядной темноте.

«Новый скелет, конечно, хорош, но стоило ли так тратиться, ведь мы пока не знаем, сможет ли он его носить?»

«Вы хотите сказать, что не сможете запустить его? В смысле оживить?»

«Как личность он жив, господин майор. Но не так просто научить его снова двигаться».

«Вы хотите сказать, что пока мы финансировали эту программу, вы не говорили нам всей правды?»

«Я бы не ставил вопрос так радикально. В конце концов, если не заработает этот объект, скелет можно переставить на другой. Вместе с тем, господин майор, как полномочный представитель заказчика вы имеете право прекратить дальнейшие разработки и обязать нас передать вам всю имеющуюся документацию».

Постепенно периоды забытья становились короче, а время бодрствования длиннее, однако Рекса по-прежнему не стеснялись и говорили при нем на любые темы.

Иногда он запоминал часовые разговоры, правда, делал это как записывающий прибор, не проводя анализа. Куда больше его интересовали запахи, которые он снова стал различать и даже связывать с ними какие-то знакомые ассоциации – шум леса, легкое касание руки, страх перед первой прививкой.

Постепенно периоды бодрствования стали настолько длительными, что Рекс начал испытывать скуку, он не знал, куда деть свободное время, и стал размышлять, прокручивая в памяти ранее услышанные «ролики», а еще классифицировал воспоминания, сортируя события на те, что были «до» и «после».

Вскоре состоялась его первая четкая и вполне осознанная картина. Это было утро, когда в окно палаты заглядывало солнце.

Перед его кроватью стояли два человека в белых халатах. Их лица были Рексу незнакомы, но голоса он узнал сразу.

– Ну что скажешь, готова мышечная система к активации?

– Откуда мне знать?

– Ты специалист. По крайней мере, так считают в Министерстве обороны.

– А ты, конечно, таковым меня не считаешь?

– Перестань, у нас работа стоит. Будем сегодня активировать или нет?

Последовала пауза, во время которой второй собеседник задумчиво растирал подбородок.

– Давай сначала попробуем его покормить.

– А смысл? Челюсти не двигаются, язык не шевелится?

– Ну, может, хоть какие-то резервы остались. Возможно, он откликнется на запах молочной каши, это ведь из детства, с самого начала…

– Не факт. Я, например, с раннего детства любил жареное мясо.

– Я учту это.

Что происходило потом, Рекс не помнил, он перенапрягся, пытаясь анализировать услышанное, и на какое-то время ушел в забытье, но пришел в себя, едва почувствовав запах еды. Да, он помнил его. Как там они говорили – «каша»?

– Ну давай, малыш, открывай ротик… – прозвучал совсем рядом женский голос, и пред глазами Рекса замаячила рука с ложкой. От руки пахло камфорным маслом, чуть-чуть хлоркой и еще какими-то лекарствами.

– Как будто есть реакция, – сказал один из мужчин.

– Возможно, это судороги.

– От голода? Да, возможно. Мы не кормили его четыре часа. Я прав, Агнета?

– Да, четыре часа. Он должен испытывать голод. Ну давай, дружок, открывай ротик – за маму… за папу…

Рекс смотрел перед собой, слушал этот голос, и вдруг непонятная, удушающая волна накатила на него, глаза затуманились и все объекты вокруг стали расплываться.

– Доктор, Линк, он плачет! – воскликнула женщина.

– Плачет?

Доктор подошел ближе. Его искаженное линзой из слез лицо было похоже на огромный творожный пирог.

– Мамочки мои! Я ожидал чего угодно, только не этого!

61

С самого утра этот день у Камерона не задался. В половине седьмого – за полчаса до подъема, зазвонил телефон. Звонил начальник службы безопасности Торнтон.

– Прошу прощения, сэр, но это я… – залепетал он, заранее пугаясь реакции хозяина.

– Кто?.. Кто это?.. – прохрипел Камерон. Последние перед пробуждением минуты сна он ценил особенно и специально предупреждал обслуживающий персонал, чтобы с шести до семи утра они сидели по местам и не шаркали ногами по полу.

– Я весьма чувствителен, я слышу даже, как скрипят ваши суставы, – говорил он. – Поэтому дайте мне спать и не хлопайте дверями!

И без того боявшиеся хозяина слуги и охранники стали бояться его еще больше и часто, из-за волнения, совершали поутру ошибки – роняли предметы, спускали воду в туалете, сморкались и пару раз даже случайно звонили ему раньше подъема.

Вот и в этот раз он решил, что кто-то ошибся и пора принимать серьезные меры, но это был Торнтон.

– Сэр, это я, Торнтон…

– В чем дело, болван!? Ты знаешь, который час!?

– Знаю, сэр, шесть тридцать одна. Но вам нужно срочно спуститься в подвал.

– Зачем это? – спросил Камерон, но встал с кровати и, накинув халат, сунул ноги в меховые туфли.

– Мы засекли воздушную цель, через две с половиной минуты она пройдет над замком.

– Что за цель, откуда она взялась?! – воскликнул Камерон, пряча в карман халата небольшой пистолет. Он никому не доверял в этом замке.

– Прошу вас, сэр, спускайтесь немедленно, и я все объясню!

– Спускаюсь, – пробурчал Камерон, подходя к старинной картине, которую тщетно искала полиция всех стран. Нетерпеливым движением он сдвинул ее в сторону, и перед ним раскрылись створки персонального лифта.

Камерон вошел в кабину и нажал кнопку бомбоубежища.

Лифт скользнул вниз, в какой-то момент Камерону показалось, что он не остановится и враги таки достали его в собственном доме, но вскоре кабина стала замедляться и на глубине сорока метров открыла створки, выпуская Камерона в небольшой, ярко освещенный холл, куда Камерон вышел, держа руку в кармане.

– Ну, что там такое? – спросил он без прежнего волнения, понимая, что нужно играть мужество.

Торнтон шагнул навстречу и поклонился.

– Доброе утро, сэр.

Стоявшие позади него охранники смотрели на хозяина как-то странно.

«Сговорились, мерзавцы, и заманили в подвал…» – подумал Камерон, решив, что уж этих-то троих с собой прихватит.

– Сэр, скоростная воздушная цель опознана аппаратурой нашего поста на скале. Что она из себя представляет, пока определить трудно, но ее скорость более трех с половиной Махов.

– Это все?

– Нет, сэр. Она может нести ракету или бомбу.

– Понятно, – произнес Камерон, напряженно соображая, действительно ли это заговор или разыгравшаяся паранойя.

Похоже, все-таки паранойя. Да, она.

Камерон перевел дух, вытащил руку из кармана и, перейдя к стене, опустился на застеленный шкурой диван, стоявший напротив уже включенного охраной электрического камина.

– Давай, Торнтон, садись напротив. Раз уж разбудил меня раньше времени, займемся делами прямо сейчас.

Торнтон придвинул кресло и сел, а обученные охранники сразу отошли в дальний конец холла, чтобы не слышать того, что им слышать было не положено.

– Что говорят инженеры?

– Они говорят, что это может быть разведывательный аппарат, а может, и боевой.

– У кого может быть такой флот?

– Только у армии.

– А у частных лиц?

– Ну вы же знаете, сэр, что в принципе все можно купить, мы ведь и сами…

– Знаю, Торнтон! Не нужно мне тут пересказывать! – раздраженно перебил его Камерон. – Что там наверху? Пролетел уже этот аппарат?

– Одну минуту, сэр…

Торнтон включил рацию и через внутреннюю сеть соединился с постом противовоздушной обороны замка.

– Что там у вас, Боллейн?

– Прошел мимо…

– А почему не сбили? У вас есть инструкция – всех сбивать!

– Он на четыре Маха шел, а мы только на два с половиной перехватить можем. Слабовата аппаратурка у нас, вот если бы хозяин…

– Ладно, все ясно! – оборвал его Торнтон и убрал рацию в карман. – Ну вот, сэр, вы сами все слышали. Для нашей системы защиты цель оказалась слишком скоростной.

– И значит, если они захотят, я весь день буду в лифте вверх-вниз мотаться, – подвел итог Камерон.

– Увы, сэр. Но мы уже заготовили запрос в Управление противовоздушной обороны.

– И что?

– Это то, что мы сделать обязаны.

– Ладно. Что еще?

– Инженеры определили его возможную дальность действия, и мы уже начали поиск площадки, где мог базироваться этот аппарат. Взлетает он с твердой полосы, тут никакой лесной опушкой не отделаешься.

– Хорошо, а теперь послушай меня, – произнес Камерон и уперся в Торнтона своим испытанным тяжелым взглядом.

– У меня возникло устойчивое убеждение, Торнтон, что ты не справляешься со своими обязанностями. Видимо, пришло время тебя менять.

Он видел ужас в глазах подчиненного, видел его побелевшие губы и чувствовал удивительное, ни с чем не сравнимое удовольствие от созерцания картины чужого страха.