Ринат Таштабанов - Обратный отсчет Страница 38

– Точнее не бывает, – говорит Рентген, поднимая стволом пулемета кожистое крыло твари. – Тень же стрелял, – Лешка смотрит на меня. – Чисто снял, точняк в башку ему зарядил.

– Так, кунсткамера закрылась! – говорит Лось. – Позырили, поохали и двинули вперед, пока его братья не налетели.

Ребята кивают. Мы надеваем снегоступы и, чуть пригибаясь, идем по заснеженной дороге навстречу неизвестности…

Снег предательски скрипит у нас под ногами. Дорога запружена занесенными остовами машин, грузовиков и автобусов, превратившихся в склепы. Покой мертвецов тревожит только наше присутствие. Ветер бьет в лицо. Мокрый снег залепляет линзы противогазов. Ощущение, что с каждым шагом автомат и рюкзак прибавляют в весе.

Я озираюсь по сторонам. Вокруг вырисовываются силуэты разрушенных зданий, навечно застывших стражами мертвых городов. Чуть дальше, на дороге, мастодонтами техноэры застыли наполовину занесенные снегом искореженные корпуса «бэтээров» и армейских грузовиков, ставших нам – подземным червям – горшим напоминанием о былом величии людской расы.

Пытаюсь представить, как двигалась колонна на марше, разрывая утробным гулом моторов тишину, повисшую над МКАДом, забитой заглохшими после высотного ядерного взрыва иномарками. Идущая впереди инженерная машина разграждения расталкивает автомобили бульдозерным отвалом.

Я почти слышу скрежет разрываемого металла, так же, как и голоса миллионов погибших, тянущих руки навстречу бойцам в ОЗК, ощерившимся во все стороны стволами автоматов и пулеметов. Новые всадники апокалипсиса, ставшие прахом дорог. Кто знает, куда и зачем они направлялись в день вселенской скорби и чем накрыли эту колонну? Судя по оплавившемуся металлу, здесь, в день Удара, было жарко.

Помимо воли начинаешь считать шаги или намечаешь для себя цель, например, в виде рекламного щита, до которого надо дойти.

Справа от дороги глаза выхватывают из тьмы надписи «Автомолл» и «АЗС», слева крупными буквами выведено «Садовод». Если поднять голову, то метрах в трехстах, на синем фоне рекламного щита, поднятого на высокой опоре, видны большие желтые буквы: «IKEA». Еще дальше и выше: «МЕГА». Отряд останавливается. Мы дошли.

– Ну, что скажешь, Тень? – спрашивает меня Костян. – Одни мы здесь?

Я смотрю на него. Он привык доверять моему мнению. Я вглядываюсь во тьму. Смотрю пока обычным зрением, больше доверяясь своей чуйке, чем глазам. Проходит минута. Ребята стоят, боясь лишний раз вдохнуть. Знают, что мне лучше не мешать.

– Нет здесь никого, – отвечаю я. – Мы одни, но ухо надо востро держать.

– Хорошо, – выдыхает Костян. – Давно мы здесь не были, надеюсь, нычки целы.

Я киваю, отметив про себя, что не почувствовал здесь ни единой живой души вообще. Если встреча с человеком в наше время не сулит ничего хорошего, то отсутствие всякого зверья и даже стай прыгунов настораживает. Значит, их кто-то недавно спугнул. Я оставляю эту мысль при себе. Все идет по плану…

От раздумий меня отвлекает голос Костяна:

– Бойцы, наша прогулка закончилась. Нам надо попасть в первый корпус. Поэтому приступаем к делу, но самоуверенный воин – это мертвый воин. Не торопимся. Действуем так: мы с Тенью бежим в первой двойке вон туда… – Лось протягивает руку в сторону занесенного снегом автобуса, высящегося среди легковушек. – Потом идет вторая и третья двойки, а мы вас прикрываем. Добежали, осмотрелись. Затем я с Тенью выдвигаюсь на подступы к комплексу, вы нас прикрываете, периметр держите на прицеле. Как только мы войдем, ждете ровно пять минут и мухой летите к нам. Ну, а если пальба начнется, то вы нас прикрываете из-за автобуса, к нам не бежать.

– Уж лучше, чтобы без пальбы обошлось, – вставляет Шестой.

Костян, смерив его презрительным взглядом, командует:

– Тень, двинули!

Мы с Костяном меняем снегоступы на ледоходы – шипастые накладки на подошву обуви, чтобы не скользить по льду, и срываемся с места. Пробегаем по дороге, влетаем в сугроб, который намело рядом с автобусом. Вскидываем автоматы. Шарим стволами во все стороны. Прислушиваемся. Ничего. Лишь ветер натужно свистит над головой.

– Видно чего? – тихо спрашивает меня Лось.

– Нет, – мотаю я головой. – Одни мы здесь. Как пить дать, одни.

– Это хорошо, – он поворачивается. Отмашка – вторая двойка срывается с места.

– Смотри, куда прешь! – шипит Костян на влетевшего в него Хрома. – Ныкайся! А то не посмотрю, что ты инвалид, будешь у меня еще и на голову спотыкаться!

Мишка что-то бубнит себе под нос и двигается ближе к Саньке, не забывая наблюдать за обстановкой.

– Третья, давай! – Лось дает сигнал.

Рентген вместе с Шестым срываются с места. Причем, пока они бегут, Лешка успевает несколько раз огреть Шестого прикладом по спине.

Они подбегают к нам. Прячутся за кузовом автобуса. Шестой, тяжело дыша, поворачивается к Рентгену.

– Еще раз треснешь, и знаешь что… – рука бойца ложится на рукоятку автомата.

– И что?! – Лешка перехватывает РПК.

– Отставить! – одергивает их Лось. – Команда мечты, мля! Свалились на мою голову. Там наш бой! – он указывает в направлении «МЕГИ».

Хоть этого и не видно, но я чувствую, как бойцы прожигают друг друга взглядами ненависти.

– Тень! Выдвигаемся! – приказывает мне Костян. – А с этими сучатами внутри потолкуем.

Я киваю. Мы с Лосем осторожно выходим из-за автобуса и, каждую секунду ожидая выстрела в лицо, медленно идем вперед…

В темноте из-за обвалившихся перекрытий здание мне напоминает остов выброшенного на берег корабля. Снег предательски скрипит у нас под ногами. Чем ближе «МЕГА», тем тревожнее становится у меня на душе. Кажется, что из-за каждого угла за тобой наблюдает враг. Зябко поеживаюсь. Шарю стволом по рухнувшей стене торгового комплекса.

Хотя я здесь и не в первый раз, но каждую ходку ощущение у меня такое, словно вместе с искореженными облицовочными плитами и разорванными рекламными баннерами перекошенное на одну сторону здание лишилось оболочки, выставив наружу почерневшие и обгоревшие внутренности.

– Лось, – шиплю я Костяну, – напрямки, как обычно, не пойдем. Там главный вход обрушился. Надо через стоянку, к эскалаторам.

Сквозь стекла противогаза на меня смотрят внимательные глаза.

– Откуда знаешь?

– С Хлыщом как-то просекли. Было дело одно… – уклончиво отвечаю я. – А там хоть и завалено, но пройти можно, затем наверх – на второй этаж. А там вольница.

– Ясно, – кивает Лось. – И часто ты с этим лешаком в разведку ходишь?

– По необходимости, – отрезаю я. – Мне что, отчет тебе сейчас дать?

– Нет, – цедит Костян, – потом поговорим.

– Идем, покажу.

Низко пригибаясь, мы доходим до вздыбленной груды асфальта и ныкаемся за ней. Оборачиваюсь, до предела напрягая зрение. В мутной пелене, наброшенной на пригород как ватное одеяло, я с трудом различаю контуры близстоящих зданий.

«Бдят, черти!» – думаю я, заметив, что стволы автоматов выглядывают из-за автобуса, готовые огрызнуться огнем во все стороны.

На плечо ложится тяжелая рука Костяна. Поворачиваю голову. Мне в глаза смотрит черный зрачок монокуляра ПНВ.

– «Циклопа» включил? – спрашиваю я, ухмыляясь. – Ну-ну. Батареи береги! Не напасешься на тебя!

– Не тебе же одному, бирюку, в темноте зырить! – парирует Лось, поправляя крепление на голове.

Представляю, как он лыбится щербатым ртом. Подобные перебранки стали частью нашей жизни. Ругнешься перед делом, а вроде как защита от сглаза получается, и на душе легче.

Суеверие? Может быть. Работа такая. Кто со смертью свидеться готов, тот по-другому к жизни относится…

Выходим из-за прикрытия. Я иду впереди. Костян за мной. АКМ становится продолжением рук. Место хоть и хоженое, но все же…

– Видишь чего? – доносится из-за спины.

– Помалу.

– Что, «прозрел» уже?

– Есть немного, не с фонарем же здесь бродить.

Слышу позади себя тяжелое дыхание Костяна.

«Черт! Сопит как паровоз! – с досадой морщусь я. – Настал мой черед «командира включить», пока остальные не видят. Ведь ночь – моя стихия. Лось знает про это. Не любит он темное время суток, даже с ПНВ. Пора…»

Показываю ему жестом: «Стой здесь и прикрывай, я скоро».

Он замирает, опускается на одно колено, направляет ствол автомата во мрак.

Я задерживаюсь перед входом на парковку и, глубоко вдохнув, углубляюсь в темноту. Иду медленно и осторожно, больше полагаясь на чувства, чем на зрение. Под ногами что-то хрустит. Стекло, бетон, кости? Мне все равно.

Надо мной нависают перекрытия. Тонны бетона и металла, готовые в любую секунду обрушиться на голову. Шаг, другой, третий. Замечаю, что уклон пола увеличивается. Видимо, с прошлого раза произошла сильная подвижка грунта. Только бы здание не рухнуло раньше времени. Осторожнее надо быть.

Автомобили стоят неровными рядами: большие, средние, маленькие; юркие малолитражки и угловатые джипы. На необхватных столбах-опорах, подпирающих свод обвалившегося потолка, сквозь облупившуюся краску местами проглядывают буквы с цифрами. Не думаю, что указатели места, где посетители оставили свои машины, помогли им в день Удара. Судя по открытым капотам и десяткам костяков, застывших в салонах и на полу, большинство из тех, кто сюда добежал, так и не поняли, почему их железный конь отказался заводиться. Против электромагнитного импульса после высотного ядерного взрыва не попрешь. Весь этот апологет технического прогресса за секунду превратился в бесполезный хлам. И теперь мертвецы точно наблюдают за мной пустыми провалами глазниц сквозь заиндевевшие лобовые стекла. Они, за долгие годы привыкшие смотреть бесконечную киноленту под названием «Пустота» в этом немом кинотеатре, словно удивляются мне – новому персонажу, осмелившемуся нарушить их покой.