Андрей Уланов - Автоматная баллада. Страница 39

Ядерный грибок висит–качается. Под ногами плавится песок. Жаль, что радиация кончается, Я бы побалдел еще часок.

ШЕМЯКА

Это было просто… обидно — ведь они почти дошли до скелета. Почти. Лес кончился, резко, словно боясь подходить вплотную к черным, с провалившимися крышами остовам бывших домов. Не город, но уже пригород, зеленое бешенство жизни осталось за спиной, а они входили в царство смерти, первый круг порожденного звездой Полынь ада. Подошвы сапог с хрустом ломали серую, жесткую, словно щетина, траву, однако шорох мелкого дождя глушил этот хруст, за два десятка метров уже ничего слышно не было, а за пятьдесят и подавно не различить. И потому двое клановцев, вывернувшихся из–за полуобвалившейся стены навстречу им, явно не готовились к роли комитета по встрече. Они увидели друг друга одновременно — только Айсман и те, кто был рядом с ним, шли по чужой, враждебной земле, и свой был лишь тот, кто рядом. Клановцам потребовалось несколько лишних мгновений на то, чтобы уверенно идентифицировать в них чужаков — меньше секунды, но в скоротечном ближнем бою именно такие мелочи пудовой тяжестью ложатся на чашу весов, и стволы одних только начали подниматься, а другие уже коротко плюнули огнем и свинцом. Когда они подошли, второй клановец был еще жив. Впрочем, задерживаться на этом свете он вовсе не планировал: розовая пена .вместе с кровью толчками выплескивалась из развороченной пулями груди в такт все более редким всхрипам. — Не фига себе! — вырвалось у Айсмана. — Ну ты и дал… Сергей был действительно крайне удивлен — он впервые лицезрел подобный эффект очереди «калаша»: два «обычных» входных отверстия и три дыры, в каждую из которых проходит кулак. — Дал, — судя по тону, скуластый был еще более не в духе, чем обычно. — Выпрыгнули, млин, как черти из омута. Пришлось, млин, потратиться… а не для людишек были эти пули. Он шагнул вперед, с ленцой, словно демонстрируя прием на учебном плацу, развернулся боком — под ботинком коротко хрустнуло, и клановец застыл, откинув голову назад и уставясь в низкое серое небо. Продолговатый цилиндр, который он все же успел вытянуть из гнезда на поясе, выпал из безвольных пальцев и, тихонько звякнув, откатился вбок. — Сигналка? — Она самая, родимая, — Айсман начал было наклоняться, но почти сразу же раздумал. — Дерни за веревочку, вылетит жар–птичка… и ее кто–нибудь да заметит… если этот кто–нибудь уже не расслышал пальбы. «А как обидно–то получилось, — с досадой подумал он, — обидно и глупо. Причем, как обычно и бывает в таких вот случаях, жизненных коллизиях, как любит говорить Артемий Поспешай Медленно, — винить можно разве что себя. Расслабился. Решил, что раз прошли сквозь лес, все уже, считай, позади, а в скелете риск нарваться минимальный, ибо, логически рассуждая, чего клановцы могли забыть в давным–давно вдоль и поперек исхоженном скелете? Просто тоска берет, до чего обидно, не злость, а именно тоска — почти ведь дошли, и на тебе!» — Что вы стали, как два столба? Это был еще не визг — Анне удалось остаться в рамках своего любимого «командирского» голоса, но «на грани визга». — Думаю, — не оглядываясь, бросил Шемяка. — Думаешь?! Кой хрен думать?! Действовать надо! Прячем тела, и ходу! Краем глаза Шемяка зафиксировал — и немало подивился, — что Энрико среагировал на последнюю тираду Анны так же, как и сам Сергей. То есть не сдвинулся с места ни на миллиметр. Хоть что–то радостное в этой жизни. Но девочку нужно срочно успокаивать, пока и впрямь беситься не начала. — Если сможешь их до болота докинуть, — сказал Айсман. — Или хотя б до леса, валяй, тренируйся в метании тяжестей. По–другому никак, в этих развалинах все мусорные кучи давно заросли, тронь любую, сразу будет видно, где в гробнице Тутанхамона собака порылась, — эк завернул, самому приятно! Ну и травку, что мы потоптали, тоже распрямить да подклеить не забудь. — Сергей! Шемяка с интересом ждал продолжения фразы, однако Анна, на миг замерев с распахнутым ртом, словно рыба на прилавке, опустила голову, шумно выдохнула и, вновь вскинув подбородок, почти спокойно спросила: — Что ты сам предлагаешь? — То, что ты сейчас проделала. Взять себя в руки. Не дергаться. Это для начала. Он хотел добавить еще что–нибудь, могущее сойти за комплимент, ведь она и впрямь проявила себя с лучшей стороны… но передумал, вернее, не додумал эту мысль до конца. — Пытаться их прятать бессмысленно. Наоборот, — он оглянулся назад, — так есть шанс, что на запах какой–никакой стервятник заявится. Хлипкий шансик, бестолковый, но хоть какой–то… — Обыскать? — Энрико, не дожидаясь ответа, присел, подхватил сумку первого клановца и, недолго думая, вытряхнул ее содержимое прямо на землю. — Только быстро. — Да уж понятно, что не медленно. Анна, подскочив, схватила за плечо второй труп, перевернула, скривилась — правая ладонь оказалась измазанной в крови — и полоснула ножом по лямкам рюкзака. Отступив на шаг, Айсман наблюдал за лихорадочной деятельностью своих нанимателей, даже не особо пряча усмешку. Так смотрят профи на работу дилетантов, и, в общем, именно так дело и обстояло. Он–то был «горелый следопыт», в переводе на обычный язык — мародер высшей квалификации. И хотя теоретически на трупах клановцев можно было неплохо поживиться, наработанное чутье подсказывало ему — здесь и сейчас не будет ничего такого, ради чего стоило бы снимать «притершийся» к спине рюкзак, марать руки в крови и тратить драгоценные минуты. Будь по–другому, он первый бы этих дохляков на раз–два, за пару десятков секунд бы выпотрошил, а так… — Главное, — негромко произнес Шемяка, — как можно скорее добраться до асфальта. Следы на асфальте человек не различит, собаки же в скелет и подавно не полезут, они звери умные. ШВЕЙЦАРЕЦ

Здесь недавно прошли дожди, а ехать на тяжелом чоппере по дороге, не успевшей толком просохнуть, — удовольствие ниже среднего. Будь земля еще малость по–влажнее, застряли бы, как немцы под Москвой, точно. «С другой стороны, — зло подумал Швейцарец, — а чего я, спрашивается, хотел? Бетонку? Хайвэй? Интересно, сохранились ли эти самые хайвэй хоть в самой Америке? Наверное, сохранились, что им, асфальтовым, сделается… разве что светятся по ночам». Они опоздали к закату, но, еще подъезжая, Швейцарец услышал пронзительный лязг железа распахиваемых ворот — их начали открывать на звук мотора. Все верно, здесь уже начиналась окраина, и поселок был не просто поселок, а форпост, о чем возвещала каждому въезжающему промелькнувшая в луче фары надпись. Форпост «Новая заря». Слово «новая», как успел разглядеть Швейцарец, было новым во всех смыслах — дерево букв еще не успело толком потемнеть, а вот растрескавшаяся пластмассовая «заря» явно помнила куда лучшие годы. Довоенные… то ли колхоз «Заря коммунизма», то ли совхоз «Заря социализма». Впрочем, не суть важно. Куда более значимым было слово «форпост»… «передовой пост» в те далекие времена, когда первые «носители европейской цивилизации» водружали свой флаг на землях красных или черных дикарей, а сейчас это просто означало, что дальше к югу людей хоть с огнем, хоть без огня отыскать будет нелегко.

А еще это значило, что здесь рады новому человеку просто потому, что он — человек. — Вечер добрый. Приворотных стражей было двое. Один — высокий худой и, на взгляд Швейцарца, лет пять–семь не дотягивающий до именования «дедок» — стоял у ворот, держа перед собой масляный фонарь. Второй же смутно маячил слева пятном домотканой рубахи — пока вывернутый руль не полоснул фарой, высветив самого стража, оказавшегося молодым и очень заспанным парнем, воротную лебедку, с которой тот возился, и даже стоящий позади пулемет на треноге. Вид последнего всерьез озадачил Швейцарца, не фактом наличия, разумеется, а незнакомостью очертаний. — Кому вечер, а кому и ночь на дворе, — голос у «почти дедка» оказался на удивление низким. Хороший такой, густой бас, куда более ожидаемый от толстяка с Шестью подбородками и пузом типа «бочонок». — Ну–ка,, ночной странник, докладывай, хто таков и откуда путь ведешь? — Токо прожектор сначала затуши, — добавили слева. — А то прям в глаза полыхает. Швейцарец послушно выключил фару и заглушил мотор, напоследок, впрочем, успев еще раз мазнуть лучом по загадочному станкачу. Загадочности не убавилось — пулемет явно не был похож ни на одну известную Швейцарцу систему. — Сидоров, — произнес он, снимая шлем, — Иван Петрович. Разумеется, заготовлен у него был совершенно другой ответ, однако веселые нотки в басе «почти дедка» подтолкнули его к мысли, что в данной ситуации юмор может оказаться воспринятым лучше, чем правдоподобность. — Хорошее фамилье, — «почти дедок» приподнял фонарь. — Ну а это, надо полагать, Сидорова Марфа Николаевна к законному мужу своему прильнула, всеми лапками уцепившись? Мысль оказалась верной, и теперь можно было… почти расслабиться. — Не угадали. Татьяна и вдобавок Ильинична. — Вот оно как, — разочарованно вздохнул стражник. — И хто бы мог помыслить — выглядит–то твоя женушка ну совсем как Марфа Николаевна. — Платить за въезд сколько, уважаемый? — Ну, — «почти дедок», сграбастав в кулак жиденькую бороденку, задумчиво глянул на небо, словно надеялся получить нужный ответ персонально от Большой Медведицы. — Ваабче–то мы с проезжих дань не дерем, чай, не ватага из лесу, а интересы обчества блюсти поставлены. Обчество же заинтересовано, штоб добирались до наших краев почаще — будь ты хуть три раза Сидоров или вовсе Иванов. Так–то. Поспей ты до закату, въехал бы себе спокойненько, никого не тревожа. А ты ж припозднился, вишь, Федюне из–за тебя пришлось с воротом попотеть. — Да будет вам, Дмитрий Халыч, — смущенно отозвалась белеющая рубаха. — Разве ж я вспотел? — Не встревай! — строго произнес «почти дедок». — Да… так это я к чему… — К дождю, наверное, — Швейцарец разжал кулак, три винтовочных патрона тускло блеснули на черной коже перчатки. — Такие вот огурчики к вашему агрегату пойдут? — К агрегату не пойдут, — авторитетно заявил Дмитрий Халыч, сгребая протянутые патроны. — Агрегат у нас хитрый. Водились бы щас где музеи, всенепременно сдали б на предмет исторической реликвии. А вот к трехлинеечке Федюниного дядьки в самый раз будут. «Неужели экзотика времен Гражданской? — восхищенно подумал Швейцарец. — Теоретически рассуждая, в смазке и в погребе оружие может храниться до–олго, а народ в Сибири на такие вещи запасливый. Вполне, вполне может быть… Гочкис какой–нибудь или «сен–этьен»». — Остановиться где можно? — спросил он. — Ежли просто — то хуть прямо здесь! — безмятежно ответил «почти дедок». — Приваливай свою колымагу к забору и располагайся. Заодно и нам с Федюней веселее будет службу нести. А вот ежли желаете комфорту, то лежит вам дорога прямо, прямо и восьмой двор по левую руку — то как раз будет наш, как допрежь говорилось, гостиничный комплекс, он же трактир и ваабче светоч всей нашей поселковой цивилизации. Да его и видать прям отсель, — Дмитрий Халыч махнул рукой вдоль улицы. — Вишь, где огни горят? В прочих–то домах мужики освещение економять, а у Бориса даже над крыльцом фонарь до самой полуночи не гаснет — шоб, значит, кто до ветру ходил, на обратном пути мимо двери не промахнулся. — Спасибо. — Наше вам пожалуйста. И, Сидор Иванович, — на миг опередив движение Швейцарца, добавил стражник, — ты уж как–нибудь докати свой трактор по–тихому, сделай одолжение. А то ведь подымешь на ноги весь поселок, народ и сбежится на екзотических гостей поглазеть… оно тебе надо? Вам бы с Марфой Николаевной сейчас поесть по–вкусному да поспать по–мягкому, верно я говорю? — Неверно. — Швейцарец едва не вздрогнул, настолько внезапно для него прозвенел этот голосок. — Меня зовут Татьяна Ильинична.