Юрий Корчевский - Бомбардир Страница 4

Под конвоем из четырех вооруженных солдат нас отвели в портовую тюрьму, располагавшуюся неподалеку, и заперли в одной общей камере. Все устало повалились на грязную сопревшую солому. В углу пищали и возились крысы; хотелось пить и есть. Свет еле проникал через маленькое зарешеченное оконце, солнце уже садилось, и с каждой минутой в камере становилось темнее.

Я обратился к купцу:

– Слышь, Гриша, за что нас? Как долго мы будем здесь сидеть?

– Вины за собой я не знаю, а сколько будем сидеть – одному Богу известно. Придется ждать суда – раньше нас не отпустят. Хорошо еще, если судно и товар не конфискуют: завсегда свеи русских купцов обижали.

Я переварил услышанное и решил спать, в моем положении ничего более не оставалось.

Утром купца увели, затем поодиночке стали вызывать членов команды. Меня вызвали в последнюю очередь. В маленькой комнате за столом сидели в камзолах двое важных господ. В руках у них я увидел свои подорожные документы:

– Кто вы, с какой целью находитесь на судне?

– Я лекарь из Московии, мое имя Кожин, на судне нахожусь пассажиром, направляюсь из Франции домой, в Москву. Мне хотелось бы знать, на каком основании я задержан? Документы мои в порядке, к судну я никакого отношения не имею.

Шведы о чем-то переговорили на своем языке.

– Будете находиться вместе с командой на общих правах до решения суда.

– А в чем моя вина?

Но слушать меня никто не стал. Надзиратель грубо толкнул в плечо и отвел в камеру. И это у них, блин, правосудие?

Вся команда уже была в камере, не хватало лишь купца, владельца судна и капитана в одном лице. Его под руки притащили позже, был он избит. Как мог, я попытался оказать помощь. Еды снова не давали, но принесли в большом кувшине воды, все напились, я смочил купцу повязки.

– Гриша, что они хотели?

Купец, застонав, повернулся на бок.

– Хотят, чтобы я признал свою вину в том, что якобы беспошлинно возил воск и меха в Ганзейский союз.

Ага, прямо тридцать седьмой год какой-то – под палками можно признать все что угодно!

– А если заставят признаться?

– Судно и груз конфискуют в королевскую казну, команду отправят на галеры или на каторгу.

Такой оборот меня не устраивал. Надо было что-то придумывать. Осмотрев решетку на оконце и стены, понял, что кроме как через дверь не выбраться.

Я придвинулся к купцу ближе.

– Гриша, а суд может нас признать невиновными и отпустить?

Купец долго молчал – я даже подумал было, что он не услышал вопроса, – но наконец произнес:

– Это вряд ли.

Такой ответ еще более укрепил меня в решении, что отсюда надо бежать.

– Гриша, бежать надо!

Купец лишь усмехнулся разбитыми губами:

– А как?

– Да на нашем же судне!

– До судна еще добраться надо, а там охрана. Да даже если уйдем из порта, фрегат догонит – он значительно быстроходнее.

Я надолго задумался. Да, препятствий много, но каторжный труд на серебряных копях короля Густава меня не прельщал. Я зашептал Григорию в ухо:

– Кто из твоих ребят может держать язык за зубами и силушкой не обижен?

Купец даже не задумался.

– Федор Карасев и Онуфрий Оглобля.

– Позови их к нам!

Я боялся посвятить в свой план всю команду: вдруг шведы попытать маленько вздумают – не всякий язык удержать сумеет. Пока нас не развели по разным камерам или не заковали в кандалы или не сотворили еще что-нибудь такое же мерзопакостное, нужно было действовать.

Я объяснил Федору и Онуфрию задачу и начал стучать в дверь. Долго ничего не происходило, затем в коридоре послышались шаги, и в двери открылось окошечко. Надзиратель что-то спросил на шведском. Я бойко затараторил на русском, показывая рукой вглубь камеры.

Сработает ли моя уловка? Окошко закрылось, загромыхали ключи, дверь в камеру приоткрылась и высунулась рука с масляным светильником. Федор тут же ухватился за руку и резко втащил стражника внутрь. Тот и пикнуть не успел, как Онуфрий тряпкой заткнул ему рот. К сожалению, никакого оружия у него при себе не было – лишь связка ключей.

Я стащил с него форменную одежду и надел поверх своей. Поскольку стражник был ростом высок, как и все шведы, форма пришлась мне впору. Было неприятно натягивать на себя чужую, пахнущую чем-то кислым одежду, но выбора не было.

Шведа связали и бросили в углу.

– Кто-нибудь говорит по-местному? – обратился я к команде.

Один из матросов сказал, что немного умеет.

– Выясни у него, где и сколько охраны в тюрьме.

Матрос залопотал по-шведски (кляп изо рта у надзирателя мы вытаскивать побоялись – тот с перепугу мог закричать). Стражник на пальцах показал – двое. Не так уж и плохо. Времени терять было нельзя: если все пойдет как надо, побег обнаружат утром, когда придет смена.

Я вышел в коридор и направился к выходу, за мной тихо крались Федор и Онуфрий, остальные сидели в камере. Подошли к караульному помещению. Оно слабо освещалось масляной плошкой, на столе стоял кувшин с вином, двое стражников в расслабленных позах сидели на лавках. Дисциплина здесь явно хромала. Я опустил голову, стараясь, чтобы свет не падал на лицо – может, на мгновение это собьет стражников с толку.

Где находится оружие, я не знал – плохо, если под рукой у тюремщиков. Обернувшись, сделал знак Федору и Онуфрию быть наготове, не спеша открыл дверь, позвякивая связкой ключей. Один из стражей поднял голову и, пока он не успел меня разглядеть, я обрушил кулак с зажатыми в нем ключами ему на голову. Мои сокамерники, ворвавшиеся следом за мной, быстро скрутили второго. Связав им руки и ноги поясными ремнями, мы заткнули им рты одеждой и, не церемонясь, отволокли в камеру.

Моряки с нетерпением ожидали нас. Я приказал не шуметь и тихо идти к выходу. Дверь в нашу бывшую камеру на всякий случай запер. С ключами в руке пошел к выходу, где уже стояли все наши.

В караулке мы нашли две алебарды и три короткие сабли, больше похожие на абордажные, – да, невелик арсенал, но это лучше, чем голые руки. Хорошо, что нас разместили в припортовой тюрьме – охрана здесь слабая, да и до судна добираться недалеко. Было бы хуже, если бы нас заперли в городской тюрьме – там охрана была бы серьезней, и попробуй-ка найти дорогу в ночном городе!

Мы медленно продвигались среди портовых построек и складов, стараясь не шуметь и не привлекать внимание. Вот и наше судно; у сходней маячит охранник, и неизвестно, сколько их на шхуне, и есть ли они еще. До стоящего у пирса фрегата метров семьдесят – шуметь нельзя, тревога поднимется мгновенно. Даже если на фрегате часть команды на берегу, оставшихся с лихвой хватит, чтобы порубить нас в капусту.

Поскольку я был в чужой форме, решил идти туда сам. Сунул в рукав нож, Федору поручил незаметно подобраться к охраннику сбоку и в нужный момент отвлечь его внимание: бросить камень в воду или кашлянуть. Онуфрий должен был идти передо мной. Со стороны это могло выглядеть так, будто я сопровождаю задержанного: все бы хорошо, но вряд ли арестованных водят по ночам. Расчет был только на некоторую растерянность охранника, хотя бы минутную.