Сурен Цормудян - Наследие предков Страница 40

— Так что здесь случилось, кретин, мать твою?!

— Я… я не помню… Меня ударили по голове… мне кажется…

— Тебе кажется?! — взревел начальник Пятого форта. Он резко приблизился к проштрафившемуся подчиненному. — По голове тебя ударили, значит? А потом смеха ради навалили тебе в штаны здоровенную кучу, да?!

— Н…нет… наверное… — Борщов повесил голову.

— Тебя, ишак, бесполезно бить по голове! Ты знаешь об этом, тупая скотина?! А знаешь, почему?!

— Н… нет…

— Да потому что там сплошная кость! — выкрикнув это, Самохин влепил Василию затрещину, отчего тот завалился на рваный край осыпавшейся стены, и его вырвало.

— О, да ты полюбуйся на себя, свинья!

— Простите… — простонал Борщов, медленно поднимаясь.

— Ну так ты вспомнил, что случилось?

— Я… нет… не могу… я ничего не помню…

— А ты помнишь, что я тебе вчера велел? А?! Отвечай!

— Караулить… кажется… Красноторовцев…

— Кажется?! Ты, дерьма кусок, теперь даже не уверен в моих приказах?

— Нет… я просто… голова…

— И где они?!

Борщов вытаращил глаза на своего командира.

— То есть?

— Это ты меня спрашиваешь, баран?! Я велел подсыпать им желтый мох! А что ты сделал?!

— Я все так и сделал, товарищ майор…

— А я думаю, что ты, падла, ополовинил порошок. Часть себе оставил, скотина! А они ночью пришли в себя и свалили! Замок сломан! Бронетранспортера нет! В одной из старых лазеек они сломали кладку и вылезли наружу, чтобы посты не заметили! А что в это время ты делал? Ты валялся тут и смердел, урод вонючий!

— Я не помню… — всхлипнул Борщов.

— Ну так я напомню тебе, мразота. Вот, записка этого Баграмяна, которую он оставил у себя на столе. Тут все черным по белому: «Мы с Диггером уходим искать туннель, который велел найти начальник. В Загорского просто бес вселился, весь на энтузиазме. Видимо, это выпитый с Борщовым алкоголь так на него повлиял. Хотя Рита Гжель сказала, что кроме алкоголя он употребил еще что-то. Судя по всему, желтый мох. Она пошла с нами, потому как теперь за Диггером надо медику приглядывать. Угомонить его все равно не получается. Борщов лежит в отрубе». Ну что, падла, вспоминаешь?! — Самохин стал трясти листком бумаги перед лицом Василия.

— Нет… я не помню… — дрожащим голосом проговорил Борщов.

— Но тебе оказалось мало того, что ты утаил от меня и должен был скормить красноторовцам. Ты еще и аптеку Гжелихи взломал!

— Нет…

— Нет?! Там шкафчик с препаратами взломан, и ботинок твой валяется!

— Нет… — Борщов схватился руками за голову и присел на корточки. — Нет… Не может этого быть… я не мог… это подстава какая-то…

— Гнида! — Самохин с размаху пнул Борщова в живот.

Несчастный завалился на бок и, свернувшись калачиком, зарыдал:

— Простите! Простите меня!

Весь мир, так четко выстроенный им, сейчас рушился прямо на глазах. Ему всегда казалось, что ключ к выживанию для него, это беззаветная, собачья преданность хозяину. И это всегда работало. Они пережили ту страшную катастрофу. Пережили главное лихолетье. И все для Василия шло хорошо, в рамках сложившихся условий. Он всегда был тенью и правой рукой своего хозяина. И вдруг теперь, по какой-то дикой, нелепой случайности, которую он никак даже не мог осознать, великодушие и расположение хозяина растворилось во мраке этого сырого подвала. А сам Василий Борщов разом превратился из особо приближенного к хозяину подчиненного в жалкую крысу, которую хозяин желал растоптать…

На территории военно-морского училища находилась небольшая часовенка незамысловатой архитектуры. Буквально каменный короб с щелями узких окон и цилиндрической башенкой на крыше, которую венчала «луковица» православного купола. Теперь остался один выгоревший короб, сменивший цвет белого мела на густые мазки черной копоти. В ближайшем разрушенном корпусе училища действительно имелся тайник с полудюжиной железных бочек. В пяти был бензин, который Тигран, наверное, годами сливал из разбитых машин, а шестая оказалась на четверть заполнена дизельным топливом.

— А чего соляры так мало? — разочарованно поморщился Михеев.

— Ну, так ее я по возможности сразу в форт таскал, — развел руками Баграмян. — Там бензин нужен не так, как масла и солярка: лампы масляные, несколько электрогенераторов… А тебе что, пятидесяти литров мало?

— Ну, хотелось бы побольше. Машинку ведь еще в Союзе проектировали. Тогда ни олигархов, ни атомной войны не было. Счету топливу не знали. Двигун, конечно, не самый прожорливый, но аппетит у него хороший. У тебя есть еще такие тайники?

— Есть. Забирайте эти полста и поедем дальше.

Загорский стоял чуть в стороне и с тоской смотрел по сторонам. Практически ничего, кроме корпуса часовни, здесь не устояло. А ведь когда-то давно здания училища со стороны казались ему весьма крепкими. Александр думал о военных моряках-офицерах, которые год за годом выпускались отсюда, получая золотые лейтенантские погоны. Некоторые из них погибли еще задолго до войны, на атомных лодках «Комсомолец» и «Курск». А кто-то дожил до того рокового дня. Не вышел еще на пенсию либо только начинал службу. Кто-то из бывших питомцев этого училища наверняка служил на подводных атомоходах и принимал участие в этом термоядерном хороводе смерти. А еще сюда хотел после школы поступить его одноклассник, рыжий мальчуган с соседней улицы по имени Егорка Хрусталев. И быть военным, как его отец, старший брат и дед.

Над опустошенным ядерным ударом районом города царила гробовая тишина. Как и полагается в царстве мертвых. Но отчего-то эта тишина совсем не вязалась с рассказами добытчиков о странных существах, появившихся в городе и окрестностях спустя годы после всеобщего конца. Тигран, правда, ничего подобного не сообщал. Он вообще не любил говорить о своих походах и о мире вне катакомб Пятого форта. Наверное, и в самом деле все появившиеся после Катастрофы твари сами перепугались непривычного для мертвого города рокота колесящей по нему бронемашины, и посему их не было видно.

Рита также стояла в стороне и с неописуемой глубины тоской смотрела на сгоревшую часовню, потирая и массируя озябшие ладони — день выдался пасмурным и довольно прохладным.

— Так, ну все, по машинам, — хлопнул в ладони Баграмян, когда Михеев и Кныш залили дизельное топливо из тайника в бак бронетранспортера. — Саня, давай, поехали! Маргарита Казимировна! Прошу, карета подана…

По мере отдаления от эпицентра термоядерного удара степень разрушения зданий уменьшалась. Некоторые из тех, что пониже, даже сохранили все стены, потеряв лишь кровлю. Однако здесь было больше следов длительных пожаров. Здания, что стояли ближе к взрыву, превращались в распыляемую крошку, а потому гореть просто не успевали. Конечно, они и их фрагменты вспыхивали от теплового излучения, но потом ударная волна, гнавшая прочь все, в том числе и воздух, сбивала с них пламя. А вот эти строения, что не были перемолоты полностью, потом горели сутками, а возможно, даже неделями.