Александр Лаврентьев - Неформал Страница 42

А она, оказывается, мимо ушей пропустила все, что я ей у костра рассказывал!

– Погоди, – говорит, – Шурыч, я же сама знаю, кто такие конви. Экстремисты. Поклоняются непонятно кому.

Ну я встал.

– Непонятно кому, говоришь? – а у самого внутри все прямо так и закипает, я на ноги вскочил и отошел от нее на несколько шагов. – Богу они поклоняются! Поняла? Богу! Богу − Отцу Вседержителю, Творцу неба и земли, поняла? Они мне жизнь спасли, когда меня бюреры убивать везли, поняла? У меня и батя конви был. И мама! И сам я конви! Потому и отдали меня в интернат всякие сволочи вроде Ромберга этого! Поняла? Ты поняла меня? А еще отец Евлампий знал о тебе все! Понимаешь, все! И это он меня сюда отправил, к тебе. Тебя спасать! Хотя что ему до тебя? Он и меня тогда спас, когда батя погиб. А сам он помирать там остался… – замолчал я, а сам чувствую – сейчас разревусь.

А Маришка с колен поднялась и сначала даже отступила от меня на шаг. А потом, наоборот, вплотную подошла и обняла. Голову мне на плечо уронила и молчит. Я сначала вырывался, а потом перестал. По волосам ее гладить начал, и в носу у меня щиплет так, что еле сдерживаюсь.

– Ты, Шурыч, – говорит Маришка, – не кричи, а то они снова придут. Я тебе верю, слышишь? Ну?

Женщины – они такие. Всегда знают, чего и когда сказать. Я только понял тогда, что в Бога она не верит. Ну может, и верит в кого-то по-своему, мне вот, например, верит, а про Бога она даже и не думала никогда, наверное. Но тут я опомнился.

Надо было дальше идти.

В общем, сначала я автомат проверил, там, в магазине, чуть меньше половины оставалось. Потом пистолет посмотрел да перезарядил его. А потом я вниз спустился да аптечку нашел там, где и оставил, на бревно сел, штанину правую задрал. Так и есть. Царапины неглубокие, но широкие, правда, кровь запекалась довольно быстро, так что я сверху раны обработал, Маришка ногу мне перемотала, а потом укол антибиотика в руку вколола. Ну как на сборах! В трицепс – так мышца называется. Разгибатель руки. Это Маришка настояла, я все отнекивался, на мне же заживает все, как на собаке, быстро. Наверное, правильно настояла, воняло же от этих тварей, словно они из могилы вылезли только что, мало ли какая инфекция. А потом мы плеск услышали. Я гачу обратно раскатал да в сторону провала посветил, думал, может, опять этот сумасшедший ктулху назад лезет, а там нету никого. Ну я к краю подошел. Гляжу, а вода-то ближе стала! Я на террасу вернулся, Маришке сказал, что вода поднимается. У нее лицо вытянулось.

– Как поднимается?

– Хорошо, – отвечаю, – поднимается. Быстро. Метров пять осталось.

– И чего делать?

– Чего-чего. Быстрее двигаться надо, выход искать!

Ну подхватили мы вещички да и подались побыстрее дальше. А это легко сказать – побыстрее. Нам то через бревна перелезать приходилось, то, наоборот, под упавшими деревьями пролезать. А в одном месте мы избушку увидели. Стоит, целая почти, только крыша чуток на бок покосилась, и крылечка нет. Окна черным смотрят. А сама избушка вот-вот по склону вниз в воду сползет. Ну тут уж Маришка мне в руку вцепилась. Не ходи внутрь да не ходи!

Ну я и не пошел. Что там, в старом доме, найти можно? Паутину? Старый горшок? В общем, обошли мы этот дом по самому краешку да дальше потопали. Там можно было между ним и стенкой протиснуться, но Маришка забоялась почему-то. Странные эти женщины, то она боится, что я в пропасть упаду, то сама в нее лезет. Хотя теперь, после нападения этих тощих тварей, я и сам то и дело наверх посматривал, кто знает, что там выше в темноте? Может, они там по стенке над нами ползают? Но чувствовал я себя почему-то лучше. То ли бояться перестал, то ли просто надоело. А может, усталость наступила, вот и не чувствовал ничего. А Маришка еще ничего такого не видела и сейчас от каждого шороха вздрагивала. А провал этот и в самом деле живым казался: то камешки сверху сыпятся, то вода плещется, да и мы много шума создавали.

А потом Маришка и говорит:

– Шурыч, а может, надо просто плот сделать? Вода вверх подниматься будет, и мы вместе с ней.

Я хотел фыркнуть да поостерегся. Обидится еще.

– Нет, Мариш, видишь, сколько тут бревен и всякой фигни? Раздавит плот, пикнуть не успеем. Да еще твари эти…

Она только вздохнула в ответ.

– Ясно, – говорит, а голос такой жалобный.

Я остановился, подождал ее, а когда она мимо проходила, за руку взял да к себе привлек, обнял.

– Ты, – говорю, – Мариш, не бойся ничего. Отче Евлампий так и сказал, что мы с тобой выберемся из этого Игнатово проклятого, так что все будет нормально! Поняла?

Она помолчала и спрашивает:

– А что он еще сказал?

– Он сказал, чтобы, когда выберемся, к нему в Москву не возвращались, мол, другой дом у нас будет. Мы сами потом все узнаем.

Она помолчала, а потом снова спрашивает так тихо:

– Правда? Ты ведь это не прямо сейчас выдумал? Нет?

– Конечно, правда! – отвечаю. – Всем, чем хочешь, клянусь, он так и сказал.

Она только еще раз вздохнула.

….Выход из провала мы нашли в самом конце нашего пути, с другой стороны от завала, через который я так и не смог перелезть. Обошли провал по кругу, да и вернулись почти к исходной точке. По закону подлости так всегда бывает. Лаз был узким и находился примерно в десяти метрах над террасой. Черное такое пятно на почти ровной стенке. Я, конечно, сразу же понял, что залезть туда смогу, стенка же все равно не гладкой была, зацепы найти можно было. Недаром в спортзал школьный ходил. Ну а потом веревку вниз сброшу и Маришку подстрахую, когда она следом полезет, и вещички туда затащу. Другое дело, что твари, которых мы так удачно перебили, могли появиться как раз из этой самой пещеры. Они ведь с этой стороны пришли. И может оказаться так, что мы залезем в самое логово этих подземных чудовищ!

Но выхода у нас не было, потому что вода уже вплотную к террасе подходила, бревна от старых изб, доски, деревья, − все, что на склоне находилось, в движение пришло. Везде что-то плескалось, двигалось, хлюпало, бултыхалось. Короче, ощущение было, что вот-вот все оживет и на нас бросится. Маришка к этому моменту ко мне жалась так, что мне отодвигать ее приходилось, чтобы не мешала.

В общем, скинул я рюкзак, факел в землю воткнул, автомат отстегнул, веревку достал и вокруг пояса обмотал, на руки поплевал да и наверх полез. Там кое-где щели были, где ладонь, а где и кулак просунуть можно, так что с руками проблем не было, а вот ботинки мне мешали, все-таки не скальные тапочки. Пару раз я чуть было не оборвался, помогало, что вес распределял правильно. Руки об острые края ободрал, но это все мелочи.

Сначала мне пришлось немного направо уйти, а потом я сумел в луче фонаря трещину увидеть, и уже по ней вернулся к пещере. А пещера оказалась на самом деле гораздо больше, чем мы думали.

Я как до края добрался, сразу внутрь посветил: вдруг там тварь какая-нибудь ждет нас уже, а там ничего, пусто. Я внутрь забрался, выпрямился в полный рост, а потом слышу: Маришка внизу кричит, я вниз глянул, а там вода уже вовсю на террасу хлещет! И шум стоит: все вдруг с места своего сдвинулось, зашевелилось в темноте, звуки от стен отражаются, в общем, жуть! Ну я заторопился, веревку смотал, вниз кинул, она там автомат к ней привязала, нет чтобы еще и рюкзак сразу же привязать! И мне машет, мол, поднимай!

Ну я пытался ей крикнуть, чтобы она сразу рюкзак прицепила, – нет, не слышит. Ну я быстро веревку поднял, автомат отвязал, и веревку вниз бросил, посветил, чтобы ей проще было привязывать. Смотрю, а она вместо этого рюкзак открыла и туда факелы запихивает. Ну это я виноват, что сразу не догадался их туда положить. Без факелов тут, в пещере, опасно. Сядут батарейки, что будем делать? В общем, стою я, сверху смотрю, как она, бедняга, делает то, что я не сделал, и чувствую себя последним кретином, потому что вода ей уже по коленки доходит! И бревна слева, с завала этого, вот-вот поплывут, а если поплывут, считай все, конец.

Я даже представить себе боялся, что с ней может случиться среди этих черных здоровых, тяжелых колод!

А потом слышу:

– Давай! – кричит.

Значит, все, привязала. Я рюкзак наверх вытащил, стал отвязывать, а веревка мокрая и узел она затянула так, словно от этого узла жизнь зависела, и никак я не могу его развязать быстро! Потом понял: что-то не то делаю, вытащил ножик, чиркнул по веревке, бросил конец вниз, глянул: а там бревна эти стали сразу по нескольку за раз в воду соскальзывать и вдоль стены плывут. А Маришка их боится – правильно боится, даст такой чушкой по ногам, упадешь и не встанешь. Ну я ей веревку бросил, и в этот момент одно из бревен по факелу горящему ударило и в воду свалило, и все – темнота наступила. Второй факел, Маришка, видать, еще раньше в воду бросила, ей же руки свободные нужны были. И тут совсем темно стало, и понял я, что ее не вижу. Совсем! Головой верчу, луч фонарика туда-сюда светит, воду вижу, бревна эти проклятые вижу, доски какие-то плавают, а ее – нет.

Ну я и заорал с перепугу: