Aruna Runa - Всё в дыму… [СИ] Страница 44

– Край мира.

– Что-что? – Ди оторвался от имени отправителя: "Эрих Грей". – Что ты сейчас сказал?

– Край мира. Крайм. Ира.

Бес вытянул руки перед собой, сплел наманикюренные пальцы, хрустнул суставами. Глаза его закатились, лицо застыло и тут же начало обвисать, словно стекая по черепу. Руки упали по швам, спина сгорбилась, а потом распрямилась, оставив сутулиться плечи.

Донна Лючия подхватилась, негодующе бормоча себе под нос. Прислушивающийся Ди уловил "кильтык", "гетры", "рагу" и обреченно покрутил головой. Черт бы побрал этого Зиленцорна, вечно он пропадает, когда нужен!

Однако "Эрих Грей" – это что-то новенькое! Он быстро перебрал конверты еще раз. "Феликс Грей". "Настасья Ф. Б. Грей". "Николь Грей". "Курт Альбрехт Оллард фон Линденманн-Грей". И – сюрприз, сюрприз! – загадочная "Ф.-Д. Г." из местечка под говорящим названием Мессерштадт. [12]

Зиленцорн прав. Ди слишком туго соображает.

– Как ваша фамилия? – спросил он, выходя на веранду. Ира Эрих, перебирающий на связке ключи, чтобы запереть флигель, повернулся к Ди, приоткрыл рот, собираясь ответить, и… отрицательно мотнул головой.

– Челядь носит фамилию хозяина, – буркнул он.

– А раньше? Раньше вас как звали, до того как ты сюда пришел?

Лицо донны Лючии приняло глуповатое выражение:

– Как это? Я родился в этом доме.

– Да ну? А остальные?

– Кто? – Эрих огляделся. Они шли к освещенному дому, перешагивая через пучки осенней травы, захватывающей садовые дорожки. – Тут никого нет, кроме нас.

– После донны Лючии никто не приходил?

– Я по-прежнему молюсь о ее прекрасной душе.

– А остальные, Ира Эрих? Вы говорили, все о ней молятся.

– Все, кто ее знал, да, – кивнула донна Лючия и посторонилась в дверях, пропуская Ди в дом. – Я уверен.

На этом Ди пришлось сдаться.

Прежде чем объявиться на кухне, он зарулил в душ смыть с себя наконец кладбищенскую гарь и древесную труху. Найденные в гостевом флигеле письма принес с собой и аккуратно положил возле наполненной тарелки. Котлеты и салат с пророщенным овсом. Значит, сегодня и любитель баскетбола наведаться успел. А на завтра, конечно, будет "ирландское рагу по скотскому рецепту".

Донна Лючия сидела на другой стороне стола, закутанная в домашний халат, и чинно прихлебывала воду из прозрачного стакана. На кромке оставались пятна красной помады. Когда Ди разговаривал с Зиленцорном и Ирой Эрихом, ее губы были чисты. Это… Никки?

– К завтрашнему вечеру приготовлю рагу. – Мягкий баритон на кухне звучал как-то по-особенному уютно. – Ирландское, по скотскому рецепту. Я сам не пробовал, я вегетарианец. Но вам понравится.

– На вашем стакане кровь. – Теперь Ди почувствовал и запах.

– Ох, извините, прошу прощения. Это все десны. – Ира Эрих сполз со стула и проковылял к мойке. – Я что-то неважно себя чувствую последнее время.

"Это тело устало". Да. Отлично. И что теперь делать? Ди так близок к разгадке, а тот, у кого, кажется, находятся ключи не только от флигеля, видите ли, "изношен и стих". И… что?… Лечить его?… Искать другое тело?

Он кое-как закончил ужин и, наказав донне Лючии отправляться спать, подхватил со стола письма. Нет нужды переходить в библиотеку, здесь достаточно света и места. Ди приглушил лампы и погрузился в чтение.

**36**

Рассвет застал его там же, на кухне. Но теперь Ди возлежал в притащенном из гостиной кресле, положив голову на один подлокотник и перекинув длинные ноги через другой. Перевязанная черно-оранжевой полосатой ленточкой пачка конвертов валялась рядом на полу. Разочарование оказалось до такой степени сильным, что Ди не находил в себе желания шевелиться, не говоря уже о том, чтобы подняться на второй этаж и улечься в кровать.

Пепельная роза впилась шипами ему в сердце, обняла жгучими листьями и не желала выпускать. Как же беспощадно холоден аметист…

Письма, обычные письма. Написанные от руки, напечатанные на механических машинках. Друзья не теряют связи, интересуются делами друг друга, рассказывают о своих жизнях всякую ерунду. Кое-где упоминается "наш мальчик", но у него всегда все хорошо. Так хорошо, что ни один из Греев не упоминает даже мальчикового имени.

"Наш мальчик" растет, учится, развивается. Вовремя пошел, вовремя заговорил, начал читать и писать, вовремя определился с половой принадлежностью и научился обращаться с тенью. Какой, однако, правильный мальчик.

"Не пора ли показать нашему мальчику воду?"

Дориан уже умеет ходить, и родители везут его к морю. Всей семьей, взявшись за руки, они часами бродят по дну, разглядывая водоросли – зеленые, бурые, красные, пугая любопытных креветок и рыб. Чем старше он становится, тем глубже в море забираются Греи. Вода резко отдает сероводородом, а вокруг нет ничего живого, кроме прячущихся по норкам червяков. Скукота.

"А как наш мальчик справляется в лесу?"

Дориан до смерти перепуган, его мир рушится, а мама сует сыну в руки походную аптечку. Папа, подпустив в голос вины и печали, объясняет растерянному ребенку новые слова: "банкротство", "безденежье", "самообеспечение". Шеи Зеленых Человечков ломаются неожиданно легко, а не успевшая остановиться кровь оказывается теплой и вкусной. Их жалко, но Дориан быстро находит выход: он будет помогать слабым и больным, прекращая их страдания в этом жестоком мире.

"Хорошо ли наш мальчик разбирает цвета?"

Дориана водят по музеям, Дориану дарят толстенные альбомы по искусству, для Дориана папа коллекционирует антикварные картины, экзотические маски со всего света, расписную посуду, мозаику и витражи. От красок рябит в глазах, но мама оборудует для Дориана "рабочий уголок" – в самом сердце домашней картинной галереи. И через некоторое время его собственное сердце начинает трепетать: как же восхитительно умение создавать объемные изображения на плоской поверхности! – и болезненно сжиматься: как жаль, что ни один грей, кроме легендарного Джонни, не способен рисовать!

"Видит ли наш мальчик устройство этого мира?"

Дориан не вылезает из библиотеки. Помимо растущих гор книг, а позже – аудио-, видео- и прочих файлов на все более усовремененных и усовершенствованных носителях, там появляется пара удобных диванов и кресел. Мама приносит и подушки, и одеяла, катает из кухни специальный столик с завтраками, обедами и ужинами. Из всех человеческих наук Дориану больше всего нравится геометрия, но папа строго убеждает его в необходимости досконально изучать физику и астрономию.

"Наш мальчик понимает, что он – как мы?"

Дориан днем и ночью слушает о славном прошлом греев. Мама сменяет папу, даже тетя Джулия и дядя Юури, традиционно наезжая по вторникам отобедать, пытаются помолоть языками. Мораль всегда одинакова: если с тобой случится нечто подобное, поступай только так, а не иначе. Ни к чему тратить время на обдумывание проблемы, когда у тебя есть готовое, опробованное решение. Как и все греи, ты – именно такой как есть и никогда не изменишься.

Одно поколение людей занимает место другого. И еще. И еще. Много раз. Бумажные письма выходят из моды. К чему пачкать руки чернилами или сбивать пальцы на клавишах, ведь появляется радио, телефон, виртуальная связь. "Наш мальчик" вырос, его устроили работать в школу.

Последнее письмо проштемпелевано тускло, но Ди удается разобрать год. Вот примерно тогда родители убедили его, что полностью от людей отгораживаться нельзя. Следует изучать их историю, все ее версии. И особенно – историю изобразительных искусств. Человечество ходит по кругу. Сегодня на художников охотятся, завтра – снова будут целовать им руки и ноги. Ты не должен отрываться от действительности, Дориан.

"Осталось не так много времени. Не пора ли нашему мальчику стать самостоятельным?"

"Все ли предусмотрено? Мы не должны допустить ни малейшего промаха".

"Вы уверены, что он справится? Не хотелось бы торчать здесь еще миллионы лет".

"Может быть, до поры положим нашего мальчика в спячку? На полюсах мало кто бывает, особенно на Южном".

На полюсах мало кто бывает… И теперь на Южном окажется целый Крайм. Остров, полный ненужных, оказавшихся лишними людей. Отработанных пешек в долгой чужой игре. И все – как всегда! – ради нашего мальчика Дориана.

Он тоже должен отработать свое, отыграть расписанную заранее роль. Вскрыть пространство, чтобы утомленные игроки вернулись наконец туда, откуда случайно попали в чужое место и время. Наш наивный талантливый мальчик – всего лишь инструмент, ключик для отмыкания непредвиденно закрывшегося замочка. Он вовсе не "как мы", он – "для нас". Слепое орудие.

Так некстати прозревшее.

Так не вовремя обретшее разум.

Осознавшее собственные желания.

Научившееся обдумывать проблемы.

И находить свои, не опробованные другими греями, решения.

**37**

– Я приведу тебе новое тело. Любое, какое скажешь.

Настасья Филипповна задумчиво взвесила топор в руке и опустила, так и не сделав попытки обрубить ветку, к которой примеривалась. Рукоятка была обмотана гипсовым бинтом.