Уильям Дитц - Проклятый Легион Страница 46

Может, все дело в его прямолинейности, с которой он подходил ко всему, что делает, или в том, что он бежал к ней по самым ерундовым вопросам, или просто в его щенячьей личности. Но что бы это ни было, оно останется позади. Виллен чувствовала себя счастливой и уже напевала, когда дошла до административной секции.

Там тоже было оживленнее, чем обычно, и люди и киборги бегали туда–сюда. Готовилось что–то крупное, это точно.

Виллен прошла между компьютерами к кабинету Дистера. Миниатюрный капрал как раз выходил из двери. В руке он сжимал распечатку.

— Виллен! Замечательное тело. Поздравляю. — Он махнул распечаткой. — Начальство требует это, причем требует сию минуту. Располагайся в кабинете. Я сейчас вернусь.

Виллен вошла в кабинет Дистера, презрительно отвернулась от биотельной мебели и поискала, чем бы заняться. Компьютерный терминал капрала был включен, на экране мигали слова «Файлы личного состава». Виллен быстро огляделась. Дистер любил уединение и прозрачным стенам предпочитал слегка матовые. Тем, кто снаружи, Виллен покажется неясным пятном.

Огромным пальцам бойца II было трудно попадать на нужные клавиши, но Виллен все–таки сумела ввести свое имя. Информация заполнила экран. Ее настоящее имя, то, как она умерла, и ее полевая характеристика. Все это было здесь. Оценка «высококомпетентная» удивила и польстила Виллен.

Она огляделась. Дистера не видно и не слышно, и люди снаружи — просто тени. Виллен снова повернулась к компьютеру и набрала имя «Сал Салазар». На этот раз она была потрясена.

Сал Салазар первоначально был известен как Анжел Перес, и это именно он вошел в тот день в магазин и выпустил три пули в ее тело. Виллен даже вздрогнула от нахлынувших эмоций. Горе, боль, ярость и всепоглощающая жажда мести столкнулись друг с другом, разлетелись и снова столкнулись.

Зажужжала линия связи. Дистер! Он вот–вот вернется! Эта мысль рывком вернула Виллен к реальности и заставила ее сосредоточиться.

Телефон все жужжал, а колбасоподобные пальцы бойца II двигались от клавиши к клавише. Салазар тоже будет переведен… но в какую часть? Это была медленная, мучительная работа, но Виллен нашла его следующее назначение. Его тело уже прибыло, и его зачислили в тот же 1–й кавалерийский, но в другую роту. «Ну нет, — решила Виллен, — этому не бывать».

Надеясь, что Дистер не выберет для возвращения именно этот конкретный момент, киборг изменила назначение новобранца, чтобы оно совпадало с ее собственным. Ошибку, конечно, обнаружат, но не раньше, чем Салазар проведет неделю–другую в чужом подразделении. А к тому времени с практицизмом, присущим сержантам везде и всюду, Роллер договорится не отдавать его, так как это будет сделать легче, чем возиться с лишними бумагами.

Киборг только–только закончила свою работу и отошла от терминала, когда появился Дистер.

— Чертовы офицеры… прости, Виллен… ты знаешь. Сумасшедшая Элис дала ему приказ, и этот придурок бегает повсюду, словно мы собираемся воевать или что–то в этом роде. Ну, давай займемся переводом и уберем отсюда твои жалкие железяки.

Виллен слышала, что капрал задает ей вопросы, и слышала, как отвечает на них, но ее мысли были далеко. Она представляла, как Салазар попадает ей в лапы и как она проделывает дырку в его мозговом ящике. Эта мысль доставила Виллен огромное удовольствие, и она улыбнулась.

Воин наа дернул за веревку, затянутую на шее хадатанина, и Рибер Хисук—Да пошатнулся. Удержав равновесие, он напрягся, стараясь разорвать путы на связанных за спиной запястьях, и получил пинок. Физическая боль была ничтожна, но психологически унижение оказалось настолько сильным, что хадатанин испугался, как бы не грохнуться в обморок.

Попасть в засаду к варварам и потерять всю свою команду — это уже плохо. Но когда тебя тащат по горной тропе, как какого–то зука со стертым разумом, это просто оскорбление, вопиющее оскорбление. И Хисук—Да никогда им этого не простит. Как бы наа ни умоляли, что бы там ни предлагали, он не простит их. О, они пожалеют, они очень пожалеют, едва только хадатанские штурмовики спустятся с неба.

Тропа прошла между двумя остроконечными каменными башенками, на каждой из которых стоял вооруженный часовой, затем расширилась, и Хисук—Да, увидев темные круглые отверстия, вспомнил, что наа живут под землей, подобно личинкам иббля. От этого его презрение к ним усилилось.

Со всех сторон набежали покрытые мехом двуногие. Одни вылезли из земли, другие выскочили из–за камней. Они показывали на хадатанина пальцами и тараторили на своем языке. Хисук—Да достаточно хорошо знал язык наа, благодаря глазам–шпионам, незаметно внедренным в их деревни несколько месяцев назад, но не поспевал за их скоростью. Впрочем, одно было ясно: по меньшей мере несколько варваров сказали, что он воняет. Настолько мерзко воняет, что его не следовало бы впускать в деревню. Эти замечания отпускали главным образом подростки, а родители шикали на них и увещевали быть повежливее.

Затем появился один из вождей. Хисук—Да решил, что этот варвар — вождь, потому что остальные взрослые торопливо расступались перед ним. Этот наа был крупным, имел оранжевый с белыми полосками мех и носил набедренную повязку. Грудь вождя перекрещивали оружейные ремни. Казалось, они едва сдерживают мускулы, которые перекатывались под кожей. Вождь без малейшего страха приблизился к хадатанину и остановился на расстоянии вытянутой руки. Его нос слегка сморщился и дернулся, когда ноздри закупорились.

— Мое имя Долгая—Езда Убивающий Наверняка. Мне сказали, ты говоришь по–нашему.

Хисук—Да воспрял духом. Наконец–то! Наконец–то он видит вождя, с которым можно вести переговоры. Хадатанин осторожно выбрал слова. Сейчас должна править дипломатия. Время для мести наступит позже.

— Да, ваше превосходительство. Меня послали встретиться с вами, обсудить войну, которая сейчас идет, и просить о поддержке.

— Понятно, — задумчиво протянул Убивающий Наверняка. — Ну ладно, идем. Я выслушаю тебя.

С этими словами наа повернулся спиной и зашагал прочь. Толчок заставил Хисук—Да идти следом. Слова вождя должны были обнадежить его, должны были рассеять его страхи, но внезапно, по какой–то непонятной причине, хадатанину стало очень страшно.

Хотя Були понятия не имел, куда они идут и зачем, он наслаждался прогулкой. Недавно стемнело, и до следующего короткого дня оставался почти час.

На небе высыпали звезды, Твердый нес факел, а Сладость Ветра шла рядом с Були. Вид ее, запах ее духов и случайное касание ее руки пьянили человека.

То, что ее брат, Быстрое—Движение Стреляющий Метко, следовал сзади, нисколько не уменьшало удовольствия Були. Наоборот, присутствие охранника сняло легионера с крючка, сделало побег невозможным. А ведь побег стал уже вполне реальным. Силы Були почти восстановил, с местностью ознакомился и не сомневался, что может сбежать. Но он предпочел остаться и чувствовал себя виноватым. Эту проблему ему придется как–то решать в самом близком будущем. Но то будет завтра, или послезавтра, или, учитывая скорость смены суток на Альгероне, на следующей неделе. «А сегодня надо наслаждаться тем, что есть», — решил легионер.

Тропа свернула вправо и пошла вверх. Сладость Ветра коснулась плеча Були.

— О чем ты думаешь?

Она спросила это на стандартном и с очень слабым акцентом. Сладость Ветра овладела языком людей в поразительно короткий срок. Були оценил и это ее достижение, и уединение, которое предоставлял им его язык.

— Я думаю о тебе. О том, какая ты красивая и как сильно я люблю тебя.

Ее голова резко повернулась в его сторону.

— Ты не должен говорить подобные вещи. Они — как вы говорите? — неуместны.

— Почему? Они переполняют мое сердце и умоляют высказаться.

— Ты удивительно красноречив для воина. Все люди такие?

Тропа сузилась. Були пропустил девушку вперед, потом снова догнал на более широком месте.

— Нет, и я не такой. То есть не был таким, пока не встретил тебя.

Сладость Ветра чуть помолчала.

— Я знаю, что это неправильно и что я пожалею, что говорю это, но я тоже тебя люблю.

Були почувствовал, как его сердце взлетело к мерцающим звездам и с грохотом рухнуло на землю. Она любит его, а он не может остаться. Неразрешимое противоречие. Були хотел сказать ей об этом, хотел объяснить, но тут тропа как раз вышла в маленькую долину.

Легионер увидел уже хорошо знакомые круглые отверстия в земле, но понял, что эта деревня меньше деревни Твердого и более открытая. Из церемониальной костровой ямы, находящейся в центре деревни, взметнулись языки пламени и осветили полсотни наа, собравшихся вокруг. Прежде чем пламя снова опало, легионер увидел что–то, отчего его кровь похолодела. Над костровой ямой стоял треножник, и с этого треножника что–то свисало. Что–то, что дергалось и изгибалось, пытаясь избежать огня. Були спросил на этот раз на языке наа: