Антонина Клименкова - Русалки — оборотни Страница 49

Каркнув, на лежащее поперек весло уселась ворона, вынырнув будто из ниоткуда. Внимательно посмотрев на человека, быстро поправила клювом на спине перья. Распахнув крылья, сорвалась прочь, низко спланировав над водой.

Вдалеке что-то плеснуло. Феликс наклонился вперед, безуспешно пытаясь увидеть хоть что-нибудь. Тщетно.

Зачерпнув воды, плеснул себе в лицо, вытер ладонью глаза. Шарахнулся назад, ударившись спиной о борт — прямо на него из озера взглянуло прозрачными зелеными глазами бледное девичье лицо. Ему на миг даже показалось, что вместе с водой он зачерпнул в горсть прядь ее шевелящихся волос. С опаской, осторожно, он снова посмотрел на водную гладь с той стороны лодки. Ничего. То есть никого, пустая темная глубина. На всякий случай он отодвинулся подальше.

С другой стороны через борт протянулись покрытые тиной тонкие руки и, схватив за плечи, выволокли его из лодки. Падая вниз головой в воду, Феликс оттолкнул ногой лодку. Не удержавшись, одно из весел упало, тяжелой лопастью стукнув по спине. Феликс только сжал зубы, чтоб не выпустить весь воздух.

Трудно было разобрать — то ли он вцепился, то ли вокруг него обвилось что-то скользкое, длинное. Он чувствовал холодные руки на своем горле, ледяные пальцы на лице. И сам попытался ухватить, поймать, чтоб отодрать от себя — упругое, извивающееся тело, своими округлыми формами напоминающее женское… Прильнув мягким ртом к его губам, существо потянуло, всосало вырывающиеся пузырьки.

Выдохнув остаток воздуха в чернеющую пустоту, Феликс собрался и последним усилием отпихнул русалку. Тонко вскрикнув, она плавно отлетела назад. Феликс увидел ее удивленные, обиженные глаза, яркими звездами блеснувшие в облаке взметнувшихся волос…

Рывком выплыв на поверхность, Феликс, жадно глотая воздух, подплыл к лодке, не чуя собственного тела, перевалился через борт. Дрожа и клацая зубами, смотрел в расцветающее золотом небо, не видя ничего, кроме горящих в темной воде глаз…

Глава 6

Русалка над водою

Расчесывала волосы…

Все сети не с плотвою —

Одни повисли водоросли.

Утром рыбаки вытащили из сетей огромного сома. Посмотреть на разложенную во всю длину на берегу рыбину сбежалась вся деревня. Мужики, горделивые как гуси, мелкими шажками семенили вдоль сома, и с каждым разом размер улова все увеличивался. Ребятня, разинув рты, слушала, с каким превеликим трудом тянули сети, да как потом дюжие богатыри всемером держали брыкающуюся рыбину.

— Вон она какая, твоя русалка, — усмехаясь в бороду, сказал Феликсу Серафим Степанович. — Да, страшная красавица! То-то мужики от счастья совсем ополоумели.

Позже Феликс у тех же рыбаков одолжил лодку. Он хотел непременно найти на озере то место, где мерз полночи, стуча зубами.

Отплыв почти на середину озера, Феликс сложил весла и закрыл глаза. Он вновь попытался сосредоточиться и в мельчайших деталях вспомнить картину ночного пейзажа, чтоб соотнести с нынешним, представшим во всей яркости красок. Сделать это было трудновато, учитывая, что ночью берег казался просто черной полосой…

Очнуться от мыслей Феликса заставил резкий толчок. С его лодкой столкнулась другая, бортом к борту.

— Ой, прости, я чего-то разогналась, — сказала Глаша, притягивая обеими руками отъехавшую от удара лодку Феликса к своей. — Я в общем тут еще раз прокатилась, все проглядела, но никакого топляка не нашла. Да и не было тут никогда ничего подобного. Может, тебе причудилось?

Говоря это, Глаша состыковала-таки две лодки «валетом». После чего обнаружила, что зажала между ними свое весло. Глаша его вытащила, взмахнув над головой Феликса, перекинула на другую сторону. Тот едва успел пригнуться, чтоб не получить хорошую затрещину.

Феликс вообще-то не хотел и не собирался заставлять девушку заниматься поиском таинственного бревна. Но та возмутилась его недоверием и в одиночку избороздила пол-озера вдоль и поперек, доказав, что может управляться с лодкой не хуже, а порой и получше многих мужчин. Под «многими» она, разумеется, имела в виду Феликса.

— Я и у дяди Миши спросила, — продолжала она, — и у дяди Пети, и у Степки с Митькой — все глаза во-о-от такие делают и клянутся, что бревен таких отродясь тут не видали. Чтоб, как ты говоришь, ходить туда-сюда аки посуху. — Может, это он тебе глаза отвел? — робко предположила Глаша, — Морок навел? Сделал гип-но-ти-чес-кое внушение? Они, вампиры, это умеют, это им запросто. Хотя, они и летать умеют. Так что, пожалуй, и по воде пройтись не проблема.

— Ты же сама говорила, что он не вампир, — сказал Феликс. — Что мы ошиблись. И чеснок он ел, и в зеркале отражался.

— Он мог нас обмануть, — горько вздохнула Глафира. И повторила полюбившееся слово: — За-гип-но-ти-зи-ровать, сделать вид.

— Эй, ребятушки! — крикнул загоравший на бережку Серафим Степанович. — Может, уж довольно наплавались? Обедать бы пора. А вы с устатку, поди, вовсе оголодали?

— Сглазили вы, Серафим Степанович, — заметила старцу Полина Кондратьевна.

За обедом Глаша с Феликсом к еде едва притронулись, занятые обсуждением сущности загадочного итальянца.

— …Может, и загипнотизировал, — не соглашался Феликс. — Но это не значит, что он обязательно должен быть вампиром.

— Правильно! — горячо настаивала на своем Глаша. — Не значит. Но у вампиров это лучше всех получается. И коли он странный и подозрительный, это вовсе не значит, что он обязательно должен оказаться сумасшедшим лунатиком.

И вполне разумные вампиры со стороны могут показаться совсем полоумными.

— Я запуталась, — послушав, тихо призналась Полина Кондратьевна.

Покачав головой, отправилась с чашками в дом.

Улучив минуту, когда спорщики наконец угомонились, Серафим Степанович решил-таки и сам вставить хоть словечко:

— А как, следопыты вы мои, объяснить нынче поутру приключившееся происшествие?

— А что случилось? — встрепенулась Глаша. — Я ничего не знаю.

— И я, — кивнул Феликс. — О чем вы, Серафим Степанович?

— Ах да, я ж вам не рассказал. Простите старика, не успел. Вы были так поглощены рыбалкой и корягами…

И лукаво посмеиваясь, довольный собой старец поведал кое о чем загадочном и весьма любопытном.

Он узнал об этом почти случайно. Никого не застав на обычном месте — у колодца, — зашел домой к одной из бабулек поздороваться, пожелать доброго утра. Застал он ее за вполне обычным занятием — старушка ощипывала пару кур. Но почему-то, несмотря на повседневность процесса, бабка казалась чем-то явно взволнованной, приходу Серафима Степановича не обрадовалась, а даже наоборот — при его появлении попыталась спрятать посудину с дохлой птицей под лавку. Странность подобного поведения не укрылась от цепкого взора старца, и он потребовал разъяснений. Пришлось еще проявить настойчивость, прежде чем бабка сдалась и перестала увиливать и отнекиваться.

Оказалось, перед самым рассветом кто-то залез в их курятник. Но кто — она не знает, хотя и не проспала сие событие. Даже более того, находилась в тот момент совсем недалеко, в одном укромном чуланчике, куда пришла поразмыслить в уединении о смысле бытия, гонимая бессонницей и кислыми щами. Как раз обдумывала одну очень важную житейскую мудрость, незаметно для себя самой похрапывая и порываясь тут же вздремнуть, как вдруг в курятнике поднялся невообразимый переполох. Ошарашенная внезапным шумом и гамом, старушка поспешила оставить раздумья на потом — но не тут-то было! Рванув дверь, она поняла, что ее заперли.

К счастью, гомон в птичнике вскоре затих. Да и заточение продолжалось недолго. Бабку освободил внучек Прошка, вскочивший ни свет ни заря по вине собственного любопытства — накануне проводил тщательную проверку, хорошо ль созревают яблоки, причем на каждой яблоне особливо. Увидев бабушку, спросонок не удивился, вопросов задавать не стал, горя одним лишь желанием поскорей занять чуланчик самому.

Старушка бросилась к курятнику, но, конечно, уж было поздно, она никого там не застигла. Только на пороге лежали две брошенные обезглавленные куриные тушки. В дверной косяк был воткнут окровавленный топор для колки дров. Явно то была работа не лисицы или какого другого лесного хищника. Да и у тушек был странный вид, будто из них кто всю кровь выжал, как воду из стираного белья, а мясо не тронул. Нет, таких зверей раньше в округе не водилось.

Бабка решила ничего не говорить домочадцам и надежно спрятала улики. До обеда.

— Вот ведь, как на грех, в постный день! — сокрушалась старушка, собираясь кухарить. — Токмо вы, Серафим Степаныч, никому про то ни словечка! Ни одной душе. Меня ж засмеют! Это ж позор на мою седую голову. Срамота, прости господи…

— Ну-с, что думаете, ребятки? — спросил Серафим Степанович. — Мог быть, это ваш итальянец?