Александр Сивинских - Конклав ночи. Охотник Страница 49

Нисколько он не походил на высшего кровососа. Ни капельки.

– Заманчиво, но не пойдет, – сказал я. – Понимаешь, там, где погибла начальница, меня ждали полицаи. Не один продажный сержантик, не два, а целая группа захвата. Такое мог провернуть только очень влиятельный человек. Думаю, мое удачное бегство его сильно разозлило. Пути из города скорей всего перекрыты. Ориентировки на мою личность разосланы. Это во-первых. Ну а во-вторых, даже если удастся проскользнуть мимо постов, в Шилове имеется товарищ участковый. После отсидки в погребе Чепиловых крайне «дружелюбно» ко мне настроенный. Уже бумагу накатал. Нападение с целью завладеть оружием, телесные повреждения и прочее в том же духе. Так что – не вариант.

– А что тогда вариант?

– Да есть тут один знакомый старичок-бурундучок. Поэт, блин, песенник. Фамилия Игнатьев, а зовут, как меня, Родионом Кирилловичем. Правда, я его недавно малость огорчил, но это ерунда. Извинюсь. Он отходчивый, должен простить.

– Не выдаст?

– Ну что ты, – сказал я, ухмыльнувшись. – То есть, может, и хотел бы, да резона нет. Мы с ним крепко связаны. Лицом к лицу буквально. Кажется, революционные французы так дворянчиков в реке топили. Под звуки «Марсельезы». Или наоборот, дворянчики революционеров. Вот и я, если пойду на дно, его по-любому за собой утяну. У нас с ним общие секреты. Чертовски предосудительные в глазах общих врагов. Так что нет, не выдаст. – Я побарабанил пальцами по рулевому колесу. – Слушай, Пикассо, разрешишь еще немного на твоей машине покататься? Где-нибудь полчасика. Игнатьев в Северо-Восточном районе живет. Это на другом конце города. Через центр, конечно, быстрее получится, но что-то мне неохота в центре маячить.

– Э, какие разговоры! – оскорбился Эмин. – Хоть весь день можете ездить. Бензина хватит. А надо будет, так заправимся. У меня деньги есть. Кстати, чуть не забыл! – Эмин полез во внутренний карман, вытащил бумажник. Достал из него стопочку банкнот не рядового достоинства, протянул мне: – Вам деньги наверняка нужны. Вот, берите. Берите-берите, это мои собственные.

Наличность мне и впрямь могла пригодиться. Когда тебя разыскивают за убийство, светить кредитку – последнее дело.

– Спасибо, Эмин, – сказал я искренне. – Верну как только смогу.

– Пользуйтесь. Не думайте об этом вообще. Хоть до пенсии. Я молодой, где-то сто лет могу подождать, – пошутил он, не подозревая, насколько шутка близка к истине. – Даже двести.

– Постараюсь на столько не затягивать. Ты-то двести лет легко проживешь, а вот я вряд ли.

Решив, что не к месту напомнил мне о проблемах, он засмущался и начал неловко упихивать отощавший бумажник обратно в карман. Бумажник как назло цеплялся за подкладку. Я потрепал Эмина по жесткой шевелюре и сказал ободряюще:

– Не грузись, Пикассо, прорвемся. И не такие шпалы клали.

Он кивнул, успокаиваясь, и наконец-то уместил бумажник в кармане.

Возле угольного склада высилась гора отличного антрацита – некрупного, отливающего синевой. Два полуголых азиата, почти еще мальчишки, бросали его в раскрытую дверь совковыми лопатами, будто в топку паровоза. Внутри тоже кто-то работал, отгребая уголь дальше. По-моему, грузчики были солдатиками. Одежда, обувь, кепи – все явно армейское. Да и уголек, скорей всего, прибыл из воинской части. По частному договору.

Игнатьев, облаченный в коротковатый халат, шикарные галифе времен тачанок и штурма Перекопа и низкие резиновые сапоги, стоял рядом. У ноги, словно солдат почетного караула – винтовку, он держал знакомую мне пешню. Видимо, инструмент символизировал его принадлежность к трудящимся. Торжественно, как работник загса, зачитывающий брачующимся их права и обязанности, Кирилыч что-то рассказывал грузчикам. Те не больно-то прислушивались. Наверно, плохо понимали по-русски.

– Мне почему-то казалось, что он будет похож на Ивана Артемьича, – признался Эмин. Мы наблюдали за сценой из машины, опустив боковое стекло. – А он, оказывается, вообще другой. Жуткий какой-то. Неприятный. Я прямо вижу, как от него распространяются волны отрицательной энергии. Он случайно не педофил?

Значит, своих парень уже начинал чувствовать. Пусть пока без конкретики, без четкого понимания иерархии, в которой Игнатьев стоял лишь немногим выше «старшины» прайда, но чувствовал. А Игнатьев Эмина – почему-то нет. Очень интересно. Надо иметь в виду.

– В его-то возрасте? – Я сморщился, показывая, что отношусь к предположению более чем скептически. – Ты шутишь. Впрочем, если даже так, опасения излишни. В обиду не дам. А как ты видишь эти волны?

– Ну так… – Эмин сделал рукой плавное движение, точно лежащую женщину погладил. – Трудно объяснить. Знаете, как в фантастических кино показывают искривление пространства? Когда космические крейсеры через гиперворонку к другим галактикам ныряют.

– Примерно представляю.

– Ну так вот – вообще не похоже!

Он хихикнул. Я усмехнулся в ответ.

– Подловил, хвалю. Ладно, Пикассо, поезжай-ка домой. Большое человеческое спасибо за своевременно протянутую руку помощи. Выручил, спас, не дал сгинуть… придумай что-нибудь еще по собственному вкусу. Но дальше оставаться со мной не нужно. Опасно и контрпродуктивно, извини за выражение.

– Нет. Не уеду! – Он отчаянно замотал головой. – Я вас защищать буду. Полицейские при мне стрелять не решатся. А если схватят, скажу, что во время убийства был с вами. В вашей квартире.

– …И в одной постели. Крутой план, очень толерантный, пять баллов. Вся гей-общественность встанет за нас Горбатой горой. Только я на это пойтить не могу! – голосом Папанова провозгласил я.

Эмин не смутился.

– Значит, другое придумаю. Из меня хороший свидетель получится. У дяди Джамала есть друг министр. Только пальцами щелкнет, сразу все менты отстанут.

– А перед ним и Джамалом кто будет пальцами щелкать? Кончай эти фантазии, – сказал я и добавил безжалостно: – Тебе Тагира хоронить надо.

Он сразу сник.

– Его по мусульманскому обычаю вчера схоронили. А я проспал, как последний урод! Как не мужчина. Как нечеловек.

– Так вот почему возвращаться не хочешь.

– И поэтому тоже. Да еще джип угнал. Меня сейчас вся родня презирать будет.

Для его самолюбия это было, разумеется, страшным ударом. Он ведь и за меня-то цеплялся потому, что я не сюсюкал с ним, как родственники, чрезмерно дорожащие последним мужчиной рода Байрактаров. Мое отношение, порой насмешливое, а порой и вовсе грубое, казалось Эмину проявлением настоящего взрослого уважения. Проявлением равенства. Какой юноша променяет это на слюнявую заботу родных? Выходит, прав Игнатьев. От сувенира, вытащенного из подземелья Высокой Дачи, никуда не денешься.

– Бог с тобой, золотая рыбка, оставайся, – решил я. – Пошли знакомиться с Родионом Кирилловичем.

Эмин потянул носом воздух, замялся. Не хотелось ему подходить к новоприобретенному соплеменнику, хоть ты тресни.

– Давай-давай, смелее. Говорю же, старичок полностью безопасен. Челюсти – и те вставные. Но если вдруг начнет оказывать подозрительные знаки внимания, немедленно сигнализируй. – Я вынул из кармана складень, щелкнул лезвием и осклабился. – В момент кастрируем.

– А сможете? Нет, кроме шуток.

– Я ж ветеринар, забыл?

Мы выбрались из машины. Эмин запер двери, хотя с пленкой вместо половины лобового стекла это не имело большого смысла. Ну да ничего, если Игнатьев сменит гнев на милость и примет нас под свое крылышко, загоним во двор.

Шлем и телогрейку я оставил внутри, чтоб не смешить народ, и сейчас поеживался от утренней прохлады. Эмин, чья футболка выглядела куда как легкой, шагал будто ни в чем не бывало. Не то горячая кавказская кровь его грела, не то упыриная.

Игнатьев заметил нас еще до того, как мы вошли в хоздвор, но не подал виду. Он продолжал что-то рассказывать грузчикам.

– Блин, – пробормотал Эмин озадаченно. – Я прекрасно слышу, что он говорит.

«То ли еще будет, дружок».

– Надеюсь, Пушкина читает? Что-нибудь из «Евгения Онегина». Здесь, как-никак, школа.

– Да вот фиг там. Анекдот. Пошлый. Про то, как дети подглядывают в спальню родителей.

– «И эти люди запрещают нам ковыряться в носу»?

– Ага. Знаете, Родион, – он сглотнул от непонятного волнения, – по-моему, это стопроцентно педофильский анекдот.

– Перестань, а? Тебя уже клинит на этой теме.

– Я-то тут при чем. Это ведь он рассказывает, – буркнул Эмин.

Мне оставалось только махнуть рукой.

– Не зря говорят, кто рано встает, тому Бог подает, – сказал я, подойдя ближе. – Доброе утро, товарищи бойцы!

Солдатики покосились на нас без малейшей заинтересованности, вразнобой поздоровались и продолжили работать. После этого изволил обратить к нам свой сморщенный лик и Кирилыч. По мне его взгляд скользнул как по пустому месту, зато на Эмине задержался надолго. Почуял-таки, нетопырь.

– Откуда дровишки в такую рань? – спросил я. – Ворованные небось? Добрые-то люди еще завтракать не закончили, а твои гаврики уже полмашины перекидали. Подозрительно.