Александр Сивинских - Конклав ночи. Охотник Страница 50

– Откуда дровишки в такую рань? – спросил я. – Ворованные небось? Добрые-то люди еще завтракать не закончили, а твои гаврики уже полмашины перекидали. Подозрительно.

– Откуда надо. Чего приперся?

– А извиниться. Погорячился, наговорил тебе с три короба, сейчас вот раскаиваюсь. Аж слезы подступают. Отличный, кстати, уголек. Можно, наверно, вместо сахара с чайком грызть. Спорим, из стратегических резервов родины?

– Зубы мне не заговаривай, – проворчал Игнатьев. – Тебе надо извиняться не за то, что наговорил. А за то, про что умолчал. Кто это с тобой?

– Племянник коллеги. Коллега вчера погиб при странных обстоятельствах, поэтому парень временно побудет возле меня. Кстати, я тебе о нем рассказывал. Деревенский Пикассо, мечта девушек, археолог-любитель и много что еще. Таланты его бесконечны. Эмин Байрактар, прошу любить и жаловать. Эмин, знакомься, это Родион Кириллович Игнатьев. Ветеран колхозного труда, ныне школьный сторож и кочегар.

– Здравствуйте, – сказал Эмин, но руку не подал.

Игнатьев коротко кивнул. Без малейшей приветливости.

– Чего это мужики врукопашную уродуются? – спросил я, кивнув на солдат. – У тебя же тачка есть.

– Тачка не казенная. На свои покупал. Если сломают, кто чинить будет? У нашего дворника такая же второй год без колеса валяется. Дал школьникам на субботник, добрячок. Сейчас с ведрами да мешками бегает. От директора школы коробок спичек не допросишься. А пенсия у меня, сам знаешь, не миллионы.

– И все-таки тачку ребятам нужно дать. Салабоны же. Для них и так служба не мед. Где она у тебя стоит? Идем, поищем. Эмин, не отставай.

Я мягко отнял у Кирилыча пешню, самого подхватил под локоток и повел к котельной. Он попробовал вырваться, но безрезультатно. Сила, полученная после приема крови, сошла на нет. Осознав тщетность борьбы, Игнатьев успокоился.

– Азиз, остаешься за старшего, – распорядился он. – Когда все перекидаете, не забудьте подмести. Где метлы, знаешь. В часть без меня не уходить!

Один из солдат сказал «ладна, не беспокойся, все нармальны будет», второй прижал черенок лопаты к груди и быстро закивал: «да, да, нармальны».

– Вижу, у тебя не забалуешь, – похвалил я. – Слушаются как командира полка.

– Еще бы ты так меня слушался, – процедил Игнатьев, пропустив лесть мимо ушей.

– Ага, размечтался.

Игнатьев распахнул дверь котельной, сделал приглашающий жест. Открылся среднего размера тамбур с полом, выложенным рубчатой чугунной плиткой. Между плиток кое-где виднелись угольные следы. Кирилыч хоть и чистюля, но победить угольную пыль не способен даже он.

Из тамбура можно было попасть как в кочегарку – туда вел широкий квадратный проход с клепаной железной дверью, так и в жилую каморку – через дверцу, обитую толстой кошмой. Кошма изрядно растрепалась, будто ее драли кошки.

В тамбуре, размещенные на любовно оборудованных стеллажах, находились многочисленные инструменты Кирилыча. В том числе знакомый лом и не менее знакомый топор. Я поставил в пустующую вертикальную нишу пешню.

– А вот и тачка, – сказал я с воодушевлением. – Выглядит прочной. Зря ты, Кирилыч, хныкал. Не сломается она, хоть бетон вози. Пикассо, будь другом, оттранспортируй солдатикам. И знаешь, не очень спеши назад. Загони джип во двор, погуляй минут десять – пятнадцать. Нам с Родионом Кирилловичем надо посекретничать.

– О’кей, – отозвался Эмин, даже не пытаясь скрыть неудовольствие.

Мы дождались, пока он удалится, и вошли в каморку.

– Какой обидчивый паренек, – сказал Игнатьев. – Зачем ты его притащил сюда? Он тебе что, сын или брат? А может, ты экзотикой начал интересоваться? Впрочем, можно понять. Смуглый стройный мальчик с негритянской шевелюрой – это, брат ты мой…

– Хлебало завали, – предупредил я. – А то ведь впаяю.

– Ладно-ладно, остынь.

Я прошел к узенькой софе, на которой однажды уже спал, повалился на нее прямо в сапогах. Игнатьев подскочил и с руганью скинул мои ноги на пол.

– Кирилыч, давай начистоту. – Я начал стаскивать сапоги, скребя один о другой. – Неужто не понимаешь, кто такой Эмин? Даже он тебя учуял. А уж ты-то его должен был за километр вычислить.

– Так я и вычислил, – буркнул тот. – Даже догадываюсь, какого хрена он здесь.

– Ишь ты! Излагай.

Кирилыч присел на скамейку с низкой спинкой, наверняка списанную из учебного класса.

– Так ежу понятно, что Эмин незрелый совсем. Личинка с тонкой кожицей. Его сейчас сожрать – как два пальца обмочить. Чтоб он стал настоящим ночным, еще не патриархом, а хотя бы просто «офицером», кто-то должен его инициировать. Ты знаешь всего двух высших. Меня и Рыкова. Рыкова опасаешься, и правильно делаешь. Остаюсь я. Логично?

– Логично, – согласился я, стараясь ни интонацией, ни лицом не выдать изумление, накатившее на меня при слове «инициация».

– А знаешь, что в этой комбинации нелогично? То, что ты за этого Эмина так трясешься. Ты же истребитель, тезка. Должен был его сразу валить, при первом контакте. Как только сообразил, что он из наших. Что в нем такого ценного?

Сапоги наконец снялись. Я забросил ноги на софу и, стараясь, чтоб это прозвучало как несущественная мелочь, признался:

– Видишь ли, это его я вытащил из подвалов Высокой Дачи. Ему скормил Ирочку Рыкову. Он моя находка.

– Абзац, – сказал Игнатьев растерянно.

– Ошибаешься, только часть абзаца. Самая незначительная. Вторая намного паршивее. Рыков как-то проведал, у кого хранится подлинная Книга Рафли.

Игнатьев побледнел.

– Клянусь, Кирилыч, это не я ему сказал. То есть Книгу я ему обещал, сознаюсь. За то, что он возьмет шефство над Эмином. Представит Конклаву, научит всем вашим штучкам и так далее. Но я и словом не обмолвился, где ее возьму. Я вообще про тебя ему никогда в жизни не говорил.

– Почему тогда считаешь…

– Потому что меня сегодня пытались ликвидировать. Мой куратор из отдела «У» приказала сдать оружие и грохнуть Мурку. В противном случае грозила такими неприятностями, что мне стало по-настоящему страшно. Когда я все это сделал…

– Ты убил Мурку, Родя?!

– Когда я все это сделал, – продолжал я ровным тоном, – и вернулся домой, оказалось, что туда кто-то впустил низших. Пять штук.

– Ах, сучка подлая! Как ее, Мордюкова, что ли?

– Мордвинова. Алиса Эдуардовна. К счастью, падаль оказалась хлипковата. Я их даже без оружия вынес. Меня это не насторожило, а напрасно.

– Ну ты по жизни малость тормознутый…

Он наверняка ждал какой-нибудь реакции, но я надменно промолчал.

– Потом, конечно, полетел к Мордвиновой, – сказал он после паузы.

– Так и есть. Приехал в Управление МЧС, а она убита. За минуту до моего прибытия грохнули. Моей шашкой.

Игнатьев покачал головой.

– Ловко, чо. Засада была?

– Ну а сам-то как думаешь? Конечно была. Минима отделение полиции. Кто кроме замначальника УВД может такое организовать? Мэр? Губернатор? – Я покачал головой. – Если бы не мальчишка, повязали бы наверняка.

– А он-то как там оказался?

– Говорит, почуял неладное. Прикинь, за сто километров и за несколько часов до всей этой байды.

– Молодой, да ранний, – ревниво сказал Кирилыч. – Впрочем, если вы через Высокую Дачу и перерождение связаны, то и ничего удивительного. – Он задумался. – Слушай, а тебе не приходило в голову, что Рыкову требуется как раз задержание? Но с такими тяжкими обвинениями, чтоб ты даже без пыток запел обо всем, что спросят.

– Гм.

– Вот тебе и гм.

– Но почему именно сейчас?

– Видимо, есть причина. Надо только сообразить. Сообразить…

Игнатьев охватил голову руками и начал бубнить под нос. Бубнил он минуты две. После замолчал, уставился пустым взглядом в окошечко. Я посмотрел туда же. Жалюзи на окошечке были опущены.

– Первое подозрение, конечно, на твоего мальчишку. Он ведь покамест никто и звать никак. Стало быть, лакомый кусочек для патриархов. Раз у вас такие глубокие чувства, – Игнатьев ухмыльнулся, – он все равно к тебе прикатил бы. Тут его и бери тепленьким.

– Больно сложно. Рыков мог его в Высокой Даче взять. Я после Ирочкиных нежностей был никакущий. Мешок для битья. Или позже, в Шилове.

– Значит, не мог. Сам говоришь, Рыков из подземелья с добычей вылез, но жертву-то не принес. Думаю, чтоб уйти оттуда, пришлось ему изрядно своей кровушки спустить. А без жидкости патриарх ой как слаб. И поэтому опаслив до паранойи. Еще неизвестно, кто из вас бо́льшим мешком был. Оттого ему и пришлось тебя человеческими методами ловить.

– Ну, может, и так.

– А раз так, у нас единственный шанс повернуть все по-своему. Пока Рыков окончательно не оклемался. Шанс крошечный, но без него нам не жить. Всем троим. Соображаешь, о чем я?

– Где уж мне, туповатому.

Игнатьев с раздраженной миной всплеснул руками.

– Ладно, не злись. Об инициации Эмина.

– Правильно, тезка.

– Что для нее нужно?

– Кодекс, ясен пень.

– О нет, – простонал я.