Кирилл Бенедиктов - Завещание ночи Страница 5

— Кто будет договариваться с ними? — брезгливая гримаса появилась на лице Писарро. — Эти проклятые язычники понимают только язык меча!

— Но с королем же мы договорились, — хмыкнул Диего. — И плоды этого договора делят сейчас внизу наши крючкотворы… Южане согласятся, я уверен. Их командир, принц Топара, только и мечтает занять место Атауальпы, — он снова хмыкнул. — Не у нас в подвале, разумеется.

Вдалеке, за исполинской стеною снежных гор, вспыхнуло и погасло красноватое пламя, бросив тревожный отблеск на каменное лицо Писарро. Предводитель конкистадоров стремительно сотворил крестное знамение.

— Пресвятая дева, защити своих солдат…

— Это вулкан, — насмешливо пояснил Диего. — Огнедышащая гора, как Этна на Сицилии, как Везувий…

Писарро легко повернулся и встал лицом к лицу со своим собеседником. Высок и крепко сложен был старый конкистадор, но Диего был выше на полголовы и шире в плечах.

— Откуда ты взялся такой умный, Диего? — бешено спросил Писарро.

— Солдаты болтают, что ты колдун, что ты лечишь самые страшные раны и не боишься малярии. Болтают, что ты заговоренный и что стрелы индейцев отскакивают от твоей кожи, как от стального доспеха… Что ты умеешь убивать прикосновением пальца… Меня никогда не интересовали сплетни, я воин, а не баба, но я хочу знать, откуда тебе известно про все эти штучки — про огнедышащие горы, про то, что творится в этом их Коско, и про то, как называются их боги… Мой брат Эрнандо рассказывал, как ты вел себя в храме на берегу океана — как истинный христианин в церкви. Может, ты путаешься с дьяволом, а, Диего? Может, ты не испанец, а маррано? И если ты бежал из Кастилии, спасаясь от Святой Инквизиции, то я напомню тебе, как мы поступаем с тайными дьяволопоклонниками… Мы их вешаем, Диего, вешаем высоко и коротко…

Диего шагнул ему навстречу, и Писарро был вынужден отступить. Теперь свет луны падал на лицо Диего, и лицо это было поистине ужасно.

Абсолютно голый череп был у собеседника Писарро и костлявым — худое лицо с запавшими щеками и тонкогубым бледным ртом. Глаза у Диего были мертвые и холодные, как у змеи, и тяжелый взгляд их направлен Писарро в переносицу.

— Я знаю не только это, благородный Франсиско, — шепотом сказал он, и Писарро показалось, что он слышит шипение огромной болотной твари, — я знаю еще и то, кто арестовал пятнадцать лет назад в Акле славного конкистадора де Бальбоа, своего лучшего друга и брата по крови… Я знаю, кто отправил де Бальбоа на эшафот — это был ты, Франсиско, а ведь за пять лет до этого, в Дарьене, вы кровью скрепили вашу дружбу. Я знаю это и молчу, Франсиско. Но ведь я могу и заговорить…

Зловещее костлявое лицо нависло над Писарро.

— Я много знаю, потому что я учился. В Саламанке, потом у мавров — я семь лет был в плену в страшном Порт-Саиде… И если ты будешь разумным, благородный Франсиско, я помогу тебе еще не раз, как помог с этим золотом, — Диего постучал тяжелым сапогом по деревянной крыше.— Но если… — он замолчал, решив, что и так уже сказано достаточно.

Некоторое время Писарро боролся с собой. Наконец ненависть погасла в его глазах, лицо приобрело обычное свое жесткое равнодушное выражение.

— Хорошо, — сказал он ровно. — Разговора не было, Диего. Я поручаю тебе переговоры с южанами.

— Есть, мой капитан! — четко отозвался Диего, развернулся и пошел к квадратному люку под башней. Около самого отверстия он повернулся и посмотрел на Писарро.

— А что касается твоего брата Эрнандо… Прости меня, благородный Франсиско, но он дурак. Смелый воин, не спорю, но дурак. Я предупреждал его, чтобы он не совался в святилище, а он полез на самый алтарь, и вдобавок разбил их бога… Теперь на нем проклятье Пачакамака, и я ему не завидую…

— Сатанинские наваждения не властны над солдатами Девы Марии, — важно сказал Писарро. — Впрочем, я скажу падре Вальверде, чтобы тот принял меры…

Странная усмешка свела бескровные губы Диего, но Писарро этого уже не увидел. Обернувшись, он завороженно считал мерцающие золотые чешуйки на теле таящегося в долине чудовища. Все-таки оно было слишком огромным, слишком…

Диего д'Алькантра, первый меч всех земель по эту сторону Дарьена, звеня подкованными сапогами, вышел на выложенную полированным камнем внутреннюю площадь дворца и направился к крылу, в котором размещались послы из Куско. Было время третьей стражи, но у длинной, сложенной из циклопических плит стены справа толпились солдаты. Некоторые взбирались на плечи своих товарищей и пытались заглянуть в узкие трапециевидные окна — там, внутри, уже третий день шла опись сокровищ, полученных испанцами в обмен на жизнь Инки Атауальпы. Чуть дальше, у мрачного вида бронзовых дверей, дежурили шестеро здоровенных вояк во главе с Эрнандо де Сото — это была охрана пленного Инки. Писарро боялся, что индейцы попытаются силой освободить своего повелителя, и заботился об охране Атауальпы больше, чем о сохранности его золота. Но никто так и не попытался спасти Инку на протяжении двух месяцев его пленения; гигантская империя застыла в параличе, как человек с перешибленным позвоночником.

— Как служба, Эрнандо? — спросил Диего, останавливаясь перед де Сото. — Как дела у короля?

Де Сото с сумасшедшей скоростью вращал мечом, разрабатывая кисть — он изнывал от безделья на этом посту, где никогда ничего не происходило. Он ответил, не отрывая взгляда от сверкающей стали:

— Такая служба годится для свинопасов, Диего. Я не альгвасил, а конкистадор. Мое дело рубиться в честном бою, а не просиживать штаны под дверью проклятого язычника. Что говорит брат Франсиско, когда мы его отпустим?

— Мы не отпустим его, Эрнандо, — жестко сказал Диего. Бритая голова его жутко поблескивала в лунном свете.

— Порка Мадонна! — рявкнул де Сото. — Брат Франсиско дал этому чертовому Атабалипе слово дворянина! (Он все еще не мог правильно выговорить имя своего пленника). Я, черт меня подери, не так уж люблю этого идолопоклонника, но слово кабальеро есть слово кабальеро! Брату Франсиско придется отпустить Атабалипу, иначе он потеряет меня и мои шпаги!

Меч взрезал воздух у самого лица Диего. Холодные глаза рептилии широко раскрылись, острые уши поползли вверх. Неуловимо быстрым движением д'Алькантра выбросил вперед руку и перехватил кисть де Сото. Меч воткнулся в землю у его ног.

— Наш брат Франсиско стал дворянином совсем недавно, — невыразительным голосом сказал он, глядя в изумленные глаза де Сото. — Его слово весит мало, очень мало… А золото Атауальпы весит много, очень много… И если ты, Эрнандо, будешь терпелив и не станешь лезть не в свои дела, тебе перепадет большая доля этих сокровищ. Тебе и твоим шпагам, –добавил он насмешливо.

Де Сото зачарованно смотрел на него. Диего гипнотизировал его, будто огромная змея, каких они видели в джунглях Горгоны. Некоторое время д'Алькантра молчал, затем спросил отрывистым командирским голосом:

— Кто у Атауальпы?

— Принцесса Анна, — механически ответил де Сото. — И Филиппильо-толмач.

— Аньас, — поправил Диего. — Хорошо. Потом отправишь Филиппильо ко мне.

Он кивнул де Сото и прошел в узкий коридор, ведущий к апартаментам послов. У массивной двери дорогу ему преградили два рослых индейских воина в золотых доспехах, вооруженные огромными палицами-маканами.

— Передайте принцу Топаре, что пришел Диего д'Алькантра, — сказал он на кечуа.

Ни один из охранников не двинулся с места, но дверь тут же открылась, отдернулась в сторону почти прозрачная ткань, и Диего, наклонив бритую голову, вошел. В роскошной резиденции столичного принца, так непохожей на спартанское обиталище северянина Атауальпы, было полутемно. Курились в массивных золотых чашах горьковатые травы из восточных джунглей, тихо и жалобно пела флейта. На мягких коврах, составлявших единственную мебель в помещении, сидели и лежали в разных позах полтора десятка человек — молодые кусканские аристократы из свиты принца и их наложницы.

В глубине, закутанный в плащ из меха летучих мышей, восседал на циновке сам принц Топара — полный и вялый юноша с огромными, оттянутыми до самых плеч мочками ушей, в которых сверкали золотые диски размером с блюдце. Около него примостились три девушки в коротких, выше колен, рубашках из полупрозрачного материала. Диего решительными шагами прошел к циновке принца, наступив при этом на чье-то бесчувственное тело, и коротко, по-военному, кивнул Топаре. Принц благосклонно помотал головой и сделал неопределенный жест пухлой кистью. Диего сел перед ним на мавританский манер, скрестив ноги.

— Рад сообщить вам, принц, что дело наше, кажется, улажено, — произнес он на кечуа, отпихивая от себя индеанку, пытающуюся устроиться у него на коленях. — Остаются кое-какие детали, но исход почти не вызывает сомнений. — Он говорил на языке инков бегло, свободно подбирая слова и почти не задумываясь. — Дело за малым, принц.