Андрей Щупов - Прыжок Ящера Страница 50

Под заполошный визг гулко ударил первый выстрел. Первый, потому что зазвенели стекла, и парни Дина-Гамбургера на канатах влетели в зал. Начиналась кульминация. Огонь полоснул по беснующимся уркам. Били короткими очередями, зная, что в помещении Ящер. А я неожиданно очутился на полу, и цветная радуга перед глазами стала постепенно меркнуть. Мир чуточку прояснился, и, едва сев, я тотчас встретил лезвием бегущего ко мне Лангуста. Вор был уже весь в крови, и, видимо, в пистолете, который он держал в правой руке, не осталось больше патронов. Палец его судорожно дергал спусковой крючок, но выстрелов я не слышал. Лезвие я послал точно. Сталь вошла точнехонько под нижнюю челюсть. Всплеснув руками, Лангуст грузно обрушился на пол. И тут же обвально загрохотало справа. Через одну из дверей в спецназовцев Дина принялись садить из автоматических пистолетов. Один из наших «боингов» лупанул по дверному проему из подствольника. Громыхнул взрыв, орлы Дина перешли в атаку. Перестрелка перенеслась на этаж ниже. Держа в руках обломки стула и прикрываясь им, как щитом, ко мне подскочил Гонтарь. Правая щека у него была разодрана, по лбу стекала кровь.

— Как вы, босс?

— Терпимо, — я растирал шею. — Кто меня тащил?

Гонтарь взглянул как-то странно, неловко отвел глаза в сторону.

— Ты видел его? — я ухватил телохранителя за ворот. — Кто это был?

— Я не видел никого, босс, — выдавил из себя Гонтарь.

— Врешь! — я хлестнул его по раненной щеке. — Это он нам был нужен! Понимаешь, он!

— Босс, только успокойтесь. Никто из них не ушел из зала. Поглядим тела, найдем…

В ярости я отпихнул его, кое-как поднялся. Все было кончено, и только где-то в глубине здания еще громыхали выстрелы. Кисло вонял сгоревший порох, пахло смертью — горяченькой, свежей, еще не тронутой смрадным тленом. С автоматом в руках из сизого тумана вынырнул Дин.

— Вы в порядке?

— Нормально. Как у тебя?

— Те, что на улице разбежались. А здесь, как я и предполагал, пряталось с десяток гавриков. Но вооружение хлипкое, так что минут через пять домолотим.

— Не уйдут?

— Некуда, — Дин мотнул головой. — Двое в подсобке укрылись, один в кладовой. Можно и штурмануть, но неохота парней подставлять.

— Большие потери?

— Как сказать… — Дин сумрачно шевельнул плечом. — Тайменя грохнули. А парень был классный, дрался исключительно! Тайсона мог завалить.

— Помню. Кто-то еще?

— Важик. Положили у самого окна. Трое легко ранены.

— Рация с собой? — я протянул руку и, взяв компактную коробочку, тут же переключился на волну Августа.

— Ты меня слышишь, Август? Этот тип был здесь. Он чуть было не придушил меня.

— Вы видели его?

— Нет, этот гад напал сзади. Но он… Словом, я его слышал. Это должно быть отражено в записи. Ты все записал?

— Конечно, босс. Но было так шумно, что, боюсь, нюансов мы не услышим.

Опять темнит… Я покривился.

— Услышим там или не услышим, но ты все-таки погоняй пленочку взад-вперед. Особенно первые секунды перед схваткой. Потом покукуем вместе.

— Понял, босс…

Отключившись, я вернул рацию Дину.

— Надо кончать с последними и по-скорому вывозить тела. Заодно свяжись с хозяином ресторана, предупреди. Пусть организует экстренный ремонтик. Чтобы уже завтра все здесь блестело и сияло!

— Успеет ли? — Дин в сомнении оглядел побитые пулями стены, забрызганный кровью паркет.

— В его интересах успеть. Если хочет остаться директором этого заведения, — я кивнул, давая понять, что разговор закончен. Уцепив Гонтаря за локоть, поволок к лежащим телам.

— Как ты управился с теми амбалами?

Гонтарь чуть заметно улыбнулся.

— Я же не Брюс Ли. Никакого карате, все те же славные ножички. Эти ослы даже пикнуть не успели. Заодно и Кору достал. Уж больно он к вам рвался.

— Так… А как меня опрокинули, ты, значит, не видел?

Заметив, что лоб телохранителя вновь собрался в напряженную гармошку, я придвинулся к нему вплотную.

— Поверь, дурила, я не спятил! Август тоже знает, что это правда. Я не понимаю, как это ему удается, но он не миф! Мы его слышим и наверняка должны видеть! Во всяком случае, чего стоят его рученьки, я сегодня почувствовал. Или тебе шею свою продемонстрировать?

— Да нет же, если все так, как вы говорите…

— Короче! Что ты видел? Давай выкладывай без утайки!

Гонтарь вздохнул.

— Наверное, вы правы, босс. Я, признаться, сообразить ничего не успел. Возле вас ведь никого не было, я бы просто не подпустил. А тут… Вы вдруг вскочили и попятились. Ну и началась вокруг свистопляска…

— Не надо про свистопляску! Как я пятился, ты обратил внимание? Может, это был какой-нибудь аркан?

Гонтарь не очень уверенно покачал головой.

— Аркан я бы заметил. Хотя…

— Договаривай, черт подери!

— Вы и впрямь странно двигались. — Телохранитель задумался, припоминая. Легкая бледность покрыла его лицо. — У вас… У вас ноги скользили по полу!

— Ну вот! — я хлопнул его по плечу. — Меня волочили! Как мешок с тряпьем! Теперь ты веришь, что это не басни?

— Но как?!.. Кто это мог быть?

— Вот и давай смотреть. Всех и каждого, — я оглянулся. — Пока можно с уверенностью сказать, что этот невидимка дьявольски силен. И масса — не чета моей и твоей. Иначе не волок бы меня с такой легкостью.

— Но если он… В смысле, значит, невидимый, — Гонтарь с трудом выдавливал из себя нужные слова. — То есть, если он не такой, как все, разве мы его найдем?

Гонтарь был практик и материалист. И даже приняв, как факт, немыслимое, он выдал простой и веский аргумент. Я смотрел на него, ощущая, как стремительно растет во мне паника. Волны бешенства хлестали в скалу Страха, но уже не в состоянии были дотянуться до вершины. Я НЕ ЗНАЛ, что ответить Гонтарю, чем возразить. Это была плоскость, по которой невозможно было шагать и вообще двигаться. Каждое неудачное падение могло вызвать взрыв постороннего смеха, любое шевеление влекло за собой подозрительное отношение окружающих. А доказывать, что ты не верблюд, — даже самым близким и проверенным — всегда представлялось делом сложным.

— Все равно, — чужим неестественным голосом произнес я. — Давай их внимательно осмотрим. Мало ли что… Осмотрим, а там уж решим, как быть дальше.

Глава 25

"Он стар и впрямь,

В нем целый хор

Давно уж отзвучавших голосов."

Только что все они были живыми, ворчливыми и грозными. Но крохотные кусочки металла вошли в их тела, заставив жизнь поплавком выскользнуть наружу — за пределы земного бытия. Сработал жутковатый и всесильный закон Архимеда. Удивительно и страшно, как мало, оказывается надо, чтобы взашей вытолкать из телесных пенат душу! На чем вообще она держится? Какого рожна ей надо в этом физическом мире? Обычное любопытство? Может, тело-носитель всего-навсего арендуется в некоей космической конторе, как средство передвижения по чужому непривычному миру? А что!.. Цепляет же водолаз свинцовые башмаки, чтобы разгуливать по дну. Вот и наше тело, верно, является чем-то подобным. Спускается иноземный арендатор, пролезает вовнутрь, начинает жить, осваиваться. Само собой, шляется по чужому миру, принюхивается, присматривается, время от времени изучает увлекательный процесс превращения архитектуры в руины. Втихаря, верно, строчит какую-нибудь диссертацию. Часть идеек подбрасывает тугодумному процессору. Пусть воспользуется, не жалко. Однако стоит физическому скафандру чуток прохудиться, как душа тут же бежит вон — за глотком космического кислорода, к спасительному небу. Тело, разумеется, бросается на произвол судьбы. В самом деле, что над ним дрожать, если оно — только подобие саркофага, органический корпус, снабженный пятипалыми манипуляторами…

Опустив глаза вниз, я шевельнул носком туфли татуированную кисть Коры. Пальцы вора по сию пору стискивали длинную, оснащенную кровостоком финку. Как видно, этим самым манипулятором он намеревался попортить мою оболочку, но не успел. Мир отнюдь не подобен оазису на островах Полау, где в озерах помимо медуз обитает всего три вида рыб. Не жизнь, а малина! Ни тебе ни акул, ни пираний, ни крокодилов. Резвись и ничего не бойся! Иное дело — наши воды. Хищники тут кишмя кишат. А когда к власти приходит кто-нибудь из семейства особо клыкастых, начинается вовсе непотребное. Причем видно это каждому ежику и каждой амебе, а вот сказать, что сие смешно и дико, побаиваемся. И правильно побаиваемся. Приучены. С тех самых тридцатых-сороковых. Как писал Евтушенко: «на вбитый в мозг спинной — тридцать седьмой…»

Или, может, неправ Евтушенко? Не столь уж скверно это унизительное чувство? Разве не оно очерчивает границы, за которыми начинаются отвага и геройство? Разве не оно наделяет сосредоточенностью и вниманием? Эзопов язык, анекдоты, понимание с полуслова — все это наработки разума, его булатная кромка. Страх точит нас ежедневным абразивом, мы становимся острее. А могли бы оставаться тупыми. Кто уж что выберет. Хотя слов нет, мерзкая эта штука — страх, но возможна ли без него жизнь? Очень сомневаюсь. И западная расслабуха нам не пример. Чем они там кичатся? Свободой слова и критики? И что дальше? Есть какой-то весомый результат? Что-то не бросается в глаза, хотя успел вдосталь покататься по свету. Сплошь и рядом — улыбчивые несмышленыши, торгаши да ворье, люмпены и прожигатели жизни. Впрочем, даже с последним у них неважно выходит. Прожиганию — это у нас обучены, у них все только дымит да тлеет — скромно, с расчетом, аккуратно. Выехали за город, расстелили одеяльце, съели по гамбургеру — красота! Называется гульнули! Как говаривал один мой знакомый: у них смеются, у нас хохочут. И Жванецких с Райкиными у них никогда не будет. Был, правда, Чаплин, но и тот жил на заре становления, когда еще не вызрело царство капитала, не вылупилось из кукушкиного яйца…