Антонина Клименкова - Русалки — оборотни Страница 59

— Ушли, собаки, — сообщил он. — Так и не смогли догнать — они в болото свернули, а там по следам не побежишь…

И застыл, подняв руки, с кончиком ленты в губах.

— Ну ни на минуту нельзя оставить! — воскликнул, сплюнув волосок. Сунул ленточку в карман.

В густой траве лежал, раскинув руки, охотник — со своим же мечом в сердце.

— М-да, — протянул Винченце, обойдя вокруг тела.

— Это все Финист! — крикнула Ариша и, вырвавшись из рук Глафиры, бросилась к итальянцу.

— Не может быть! — удивился тот, нагнувшись девочке навстречу, подхватил ее на руки.

— Это все он! — затрещала малышка, тыча пальцем в молча стоявшего поодаль Феликса. — Он его ка-а-ак треснет! А этот ка-а-ак размахнется! А он его — вот так! А этот — вот так! А ножик раз — и в дерево! А Финист — прыг мимо! А потом его ж ножиком ка-а-ак проткнет! Тот — ух, и свалился.

— М-да, — повторил Винченце, глядя на вертикально торчащий меч, почти по рукоять вогнанный в тело и в землю. — Хороший ножик… Так как ты сказала — проткнул? — переспросил он с улыбкой.

— Ага! — кивнула крошка. — Вот так вот — и проткнул! Насквозь пр… Ой! — удивилась она. — У меня получается! Р-р-р!.. Глаш, я тепер-р-рь все буквы выговар-р-риваю!

Глафира не выдержала и разревелась. Пришел черед Арише ее успокаивать.

— Поздравляю, Феникс. — Винченце с улыбкой, но и с уважением похлопал его по плечу. — Первая кровь — ее ты запомнишь на всю жизнь. Не дрожи, привыкнешь. Как комаров щелкать станешь, вот увидишь! Поверь, со временем из тебя выйдет отличный охотник за охотниками.

— Не хочу, — произнес Феликс бескровными губами.

— Ну это не тебе уже решать, — мягко сказал Винченце, — .судьбе.

Тело охотника начало таять, на глазах впитываясь, уходя в землю. Скоро среди примятой травы остался торчать один меч. Винченце шагнул к нему и дотронулся пальцами до рукояти. Снизу, от лезвия поднялись длинные языки темного, пурпурного пламени и, объяв клинок, в мгновение сожгли меч в горстку пепла.

Глава 10

Ух ты, чары-колдовство!

Сватался к русалке,

А надел на перст кольцо —

Вмиг взялась за скалку!

Милая-любимая —

Стала вдруг кикиморой…

Артур Генрихович напрасно промаялся все утро, слоняясь по комнатам в ожидании, когда его друг наконец появится. Винченце не спустился даже к завтраку — пока еще есть время, он решил собрать свой дорожный саквояж. На всякий случай, чтоб после второпях при отъезде ничего не позабыть. Он упаковал все, кроме самого необходимого, — в том числе папку с гербарием и пухлую записную книжку. С ними под мышкой он отправился прямиком в библиотеку.

Карауливший под лестницей баронет увязался за ним:

— Доброе утро!

— Угу, — ответил тот, не убавляя шага.

Ворвавшись в библиотеку, Винченце бросил свой гербарий на стол. Туда же следом полетели, шлепаясь, вытащенные с полок географический атлас, латинский словарь, лечебник-травник и засушенная бабочка в рамке под стеклом — желтокрылый махаон.

Винченце уселся за книги, Артур — на широкий подоконник, печально воззрился на затянутые облаками небеса и принялся регулярно тяжко вздыхать. Вскоре Винченце пришлось-таки обратить на него внимание.

— Грустишь? — спросил он, достав из-за пазухи флакончик и сверив надпись на этикетке с записью в книжке.

— Тоскую! — ответил тот, с готовностью развернувшись, едва удержав задетый коленом горшок с розмарином. — Понимаешь, я влюблен!

— Le mie felicitazioni, мой большой поздравлений… — пробормотал Винченце.

— Влюблен безнадежно и безответно!

— Угу. Так и записать — корень сельдерея и мандрагоры…

— Знаешь, как я ее люблю! Я позавчера ее всю ночь прождал — в грозу, под проливным дождем. Весь до ниточки промок!

— Охота в такой непогода гулять?

— Да, а ты тоже дома не ночевал! — обидчиво возразил Артур.

— Я переживать шторм в бунгало у лешего.

— У лесника, что ли?.. А я ее ждал, понимаешь? Надеялся! А она не пришла…

Дверь приоткрылась, в библиотеку заглянул барон:

— Мальчики, вы тут? Занимаетесь? А я Антипова ищу — пропал куда-то, как сквозь землю провалился… Не видали?

— Батя, не мешайте! — воскликнул младший фон Бреннхольц. — Не видите, мы тут науки разбираем. А вы отвлекаете!

— Все, не буду, не буду! — заверил Генрих Иванович и исчез за дверью.

— А нынче ночью, — продолжил баронет, пересев с подоконника на край стола, — они приплыли, ну, как всегда, компанией. Я к ней, спрашиваю: отчего вас вчера не дождался?

А она отвечает: я, мол, тут сторожить не обязывалась. Будто нам воды мало, и так, говорит, в сырости живем, чтоб еще под ливень на берег выходить — никакого удовольствия. И про тебя интересуется — где, мол, будет ли, придет ли? Я говорю — не знаю, не собирался вроде бы. Она сразу так пригорюнилась, меня не слушает, все зевает, вот так ладошкой прикрываясь. А потом говорит: скучно мне с вами, вы один, без маркиза больше не приходите, видеть вас не хочу! Каково, а?

— Угу. Водой не разводить…

— А я ей: как же так? Я ж вас люблю! А она: слушать, мол, не желаю! Глупости вы говорите, даже не смешно.

В дверь снова постучали — вошла, распахнув створку ударом бедра, кухарка. Руки ее были заняты подносом с чайными чашками и чайником.

— Барыня велела принесть! — объявила она, расставляя все на столе. Винченце успел опасливо отодвинуть книжку с гербарием, а флакончик спрятал в кулак. — Вы ведь с ранья не кушамши, — покачала она головой, поставив перед ним вазочку с сахарными крендельками. — Мужчине так нельзя ж!

— Grazie, — кивнул он, — Передавайте баронесса, что у меня нет аппетит. Я просто торопиться закруглить свой работа.

— Ох, ведь да, — вздохнула кухарка и вышла на цыпочках.

— Вот ни минуты не дадут спокойствия! — проворчал Артур Генрихович и захрустел крендельком.

— Так, значит, говорит: даже не смешно, какая глупость, — повторил он, вытерев сладкие пальцы о край кружевной скатерти. Винченце с раздражением сдунул насыпанные им крошки с листов раскрытой энциклопедии, — А я говорю: вы меня, наверное, не поняли, позвольте объяснить!..

Винченце составил чашку с блюдца, пододвинул его к себе. Быстро перелистав гербарий, нашел нужное растение, оторвал сухой листочек, мелко, в пыль раскрошил на блюдечке.

— У меня, говорю, отец состоятельный человек. Коли вы примете мое к вам предложение руки и сердца благосклонно, то будете жить в достатке и полном удовольствии, в столице, как принцесса.

Черенком ложечки он сдвинул труху в маленькую кучку. Откупорил флакончик — и повисшую на пробке каплю стряхнул на блюдце. Раздался хлопок — и над блюдцем на миг повисло круглое облачко розоватого дыма.

— Здорово! — заметил Артур.

— Splendido![65] — удовлетворенно кивнул Винченце. И вновь погрузился в изучение записной книжки.

— Так вот… А она, представляешь, как захохочет — дурак вы, мол! Это она мне-то — дурак вы! Русалки, говорит, в столицах не живут. А коли вы меня купить хотите, так на мою цену вам никакого наследства не хватит. Мне ваше предложение нисколько не интересно — ни конечностей мне ваших не надо, ни селезенки! Нет, ты слышал?!

— Селезенки… Проклятый греческий, зачем только я его тогда учил!.. Друг мой, не будьте столь любезны подать мне вон тот греческий словарь?

Толстенный фолиант, невесть зачем появившийся в книжном собрании деревенской усадьбы, покоился на самой верхней полке под потолком. Пока баронет до него добирался, Винченце при помощи ножа для фруктов раскрыл рамку с бабочкой, осторожно вытащил из засушенного насекомого булавки. И дотронулся до бабочки все той же, еще влажной крышечкой флакона. От крошечной капельки по тельцу, лапкам и крылышкам волной разлилась жизнь — сухие члены расправились, наполнились объемом, на крылья возвратились цвета, восстановилась яркость, заиграл перламутровый блеск… Бабочка подняла крылья, взмахнула — и сорвалась с пыльной картонки прочь, к занавескам, парусами надувающимся меж распахнутых ставень окна.

Артур вернулся со словарем, натужно грохнул его на стол:

— Нет, ну надо же! Меня — дураком!.. Мало обозвали, так еще и выставить хотели, представляешь? Как вдруг все заорали, точно кошки ошпаренные: ой, чудище огнеглазое! Ой, чудище! И разбежались кто куда.

— Угу, — в который раз промычал Винченце.

— Да ты слышал ли? — воскликнул Артур и выхватил у того из-под носа пузырек.

Винченце только прицелился в узкое горлышко кончиком заточенного гусиного пера. Он так и оцепенел с поднятой рукой и побелевшими от ярости глазами.

— Я ее люблю, а она — вот! — сказал баронет. — И что мне теперь делать?

Винченце, выдохнув, медленно поднялся из-за стола и забрал из рук беспечного приятеля драгоценный флакон. Плотно завинтил крышечку и спрятал в карман за пазуху, у сердца.