Проклятие дома Грезецких. Расследования механического сыщика - Тимур Евгеньевич Суворкин Страница 6

висящих в красном углу. Снился отец. Сдержанный и собранный, как и всегда. Снилась гостиная, где я часто играл, когда родители уходили. Снился начищенный до блеска янтарь паркета. Снились ряды оловянных солдатиков, которых я любил выстраивать перед камином. Воздушные егеря и саперы, кавалергарды и красавцы-кирасиры, оседлавшие многоногих механических коней, все они застыли перед скачущим вдоль их рядов генералом. Они застыли, и ничто на свете не могло нарушить их ровного парадного строя. Ничто, кроме полыхающего в гостиной огня.

Горели стены. Сыпались искры с потолка. Длинные языки тянулись отовсюду, и от их жара оловянные солдатики падали, оплывали, превращаясь в бесформенную грязную массу.

Кто-то дернул меня за руку, вытаскивая из горящего дома, но сбежать от пожара было нельзя. Улицы полыхали. Огонь стеной поднимался над куполами Небесного града Архангельска. Он вился, танцевал, поглощая один квартал за другим. Я вновь видел то, что случилось более двадцати лет назад. Все так же полыхали дома, все так же вспыхивали взрывы. Зенитные ракеты коммунаров рушились на плывущий в небесах город, а пушечная канонада сливалась с несущимся с колоколен набатом. Тысячи прожекторов били с куполов храмов, и тысячи пожаров поднимались над домами. Ночь обратилась в день.

Пламя было всюду. Даже небо было объято им – там горел императорский флот. Ярче всех полыхал флагман «Императрица Анна Вторая». Могучий четырехбашенный броненосный дирижабль был полностью охвачен огнем, жадно слизывающим с палуб мечущиеся фигурки команды.

Вокруг уцелевших воздушных машин кружили черные тени воздушных кораблей коммунаров. На сцепившихся в абордажной схватке дирижаблях наши матросы отчаянно рубились с закованными в броню солдатами красной лейб-гвардии.

Грохнули новые чудовищные взрывы. Снаряды зенитной батареи коммунаров ударили по скиту святой Есении. Опоры вздрогнули, заскрежетали, и вынесенная за край Небесного града Архангельска платформа рухнула с трехкилометровой высоты, рассыпая по воздуху пылающие бревна и не успевших сбежать с нее людей.

В бегущей толпе я снова увидел отца. Избитый до полусмерти, он висел на руках тащивших его офицеров Тайной канцелярии. Их оружие было обнажено. Впрочем, если бы бегущие в панике горожане узнали бы, что в эту ночь сотворил мой отец, то ни шпаги, ни пистолеты офицеров не смогли бы остановить расправы – немедленной и кровавой.

Прошел миг, отец исчез в толпе. Затем что-то взорвалось в глубине города. Мучительно заскрежетали могучие опоры. Лопнули тросы. Улица небесного града начала крениться. Бежавшие рядом мать и сестра рухнули в черную пустоту.

Образы дернулись, понеслись, рванулись скачками. Улицы, площади, переулки. Крики и огонь. Огонь и крики. Тяжелый сон не желал заканчиваться, так же как не желал заканчиваться лабиринт рушащихся улиц, по которому я бежал. Окружающий меня Небесный град Архангельск смазался, истерся, его проулки стали сменяться то кварталами Петрополиса, то кривыми улочками Искрорецка. Не менялось лишь одно – пламя – оно было всюду.

Что-то настигло меня сзади, рвануло и развернуло к себе. Сам слепой старец Антрацит высился надо мной. Давно мертвый, одетый в вывалянный в угле балахон, он оскалил желтые зубы и властно опустил костяную руку на мое плечо. Затем сильно сжал его. Тряхнул меня. Затем снова. И снова. И снова.

Он тряс меня без остановки, до той поры, пока я не разлепил глаза, до той поры, пока костяные пальцы не оказались покрытыми металлом и биофарфором, а глаза мертвеца не вспыхнули синим светом.

Я наконец проснулся. Затем покосился на сверкающий бронзой циферблат каминных часов. Стрелки двигались к эмалевой вставке с цифрой «IX». До начала работы оставалось всего полчаса.

– Виктор, вы уже переключились в режим бодрствования или вас нужно продолжать будить? – спросила Ариадна, продолжая трясти меня за плечо. – Виктор? Я не слышу ответа. Вставайте же, вы сами мне сказали, что отсыпаться планируете в березовом гробу! Вста-вай-те.

Мученически вздохнув, я приподнялся на кушетке и кисло улыбнулся новому дню.

– Как прошла ночь? – спросил я Ариадну.

– Продуктивно. Невероятно продуктивно. Я отлично поработала. Похитители чертежей броненосного дирижабля вычислены.

Я широко зевнул, прикрывая рот рукой.

– Рад за тебя. Хоть у тебя ночь прошла хорошо.

– Да, Виктор, вы и правда спали довольно дурно. Много кричали во сне. Мне было слышно даже из общего зала.

– В следующий раз, если буду кричать – разбуди меня.

Ариадна внимательно посмотрела на меня. Я с удивлением увидел, как свет ее глаз потеплел.

– Спасибо, Виктор. Это неожиданно. И… Я очень ценю ваши слова. Но, право, иногда вы проявляете просто непонятно сильную заботу обо мне. Не беспокойтесь, я же крайне совершенная машина. Я просто понизила чувствительность слуховых приемников, и вы совершенно мне не мешали своими криками. Но спасибо за заботу, Виктор. Мне очень приятно.

Она улыбнулась мне и пощелкала веками.

Мученически вздохнув, я накинул мундир и, взяв зубного порошка, отправился чистить зубы. Хорошенько умывшись холодной, почти нержавой водой, я даже сумел сбросить сонную одурь.

Вскоре мы с Ариадной снова сидели в кабинете. Было время завтрака. Ночевал в сыскном отделении я не первый раз, а потому в столе у меня было все необходимое.

Кинув мешочек с молотыми зернами кофе в маленький, на два стакана, самовар-кофейник из черненого серебра, я запалил под ним спиртовку и вытащил другую нехитрую снедь: банку сухого печенья, горький шоколад и консервы с жареными миногами.

Сыскная машина выдвинула из-под стола тяжелый ящик с гербом Инженерной коллегии. Щелкнув замками, вытащила высокий светящийся флакон с концентратом крови, поддерживающим биологическую часть ее механизма.

Свернув с него крышку, машина принялась неспешно пить рубиновую жидкость. Я же достал серебряную вилку и принялся расправляться с аппетитными золотыми миногами. Завтрак пошел своим чередом.

Кофе, однако, я спокойно попить не успел. Стоило мне налить его в кружку, как дверь в кабинет распахнулась. В проеме показался поручик Бедов, и выглядел мой приятель в высшей степени плохо.

Мундир сыщика был покрыт грязью, сажей и винными пятнами. Лицо хранило следы тяжелой бессонной ночи, ну а прическа выглядела так, будто где-то неподалеку от Бедова разорвался фугасный снаряд.

Тяжело пройдя в мой кабинет, поручик рухнул в кресло и застонал.

– Господи, что случилось? – только и спросил я у приятеля.

– Женщины. Женщины случились. Все зло от них. – Поручик с неприязнью посмотрел на Ариадну. – От них. И от роботов. Но от женщин больше.

Сыщик взял с моего стола бронзовое пресс-папье и приложил ко лбу. Помолчав немного и откровенно наслаждаясь холодом металла, поручик наконец излил душу:

– Виктор, ну ты представь – на днях с институточкой познакомился, то да се, туда-сюда, а она мне на прогулке и заявляет: «Господин Бедов, а вы знаете, что ученые доказали, что для мозга полезно ходить домой разными дорогами? Не хотите ли попробовать на досуге?»

Поручик зло сжал кулак.

– Ну я ж дурак, меня жизнь же ничему не учит, опять послушался женских советов. Вчера, значит, пошел я со службы домой и решил не по Жировой улице идти, а через Серомостье двинуть. Иду себе, а там, смотрю, рюмочная незнакомая, но я же сыщик, профессионал, мне же нужно посмотреть, что там за контингент. Зашел, одну наливочку выпил, вторую, и тут кто в рюмочную заходит?

– Кто?

– Ну ты ответь?

– Да не знаю я.

– В рюмочную заходит сам Пирофей Испепелецкий. А я этого ханурика три месяца за поджоги банков ищу. А он сам приходит. Вот такие пироги с кутятами. Он как меня