Борис Сапожников - Звезда и шпага Страница 63

— Ружей не забирать, — принялся командовать я, как только наш эскадрон выбрался на дорогу и спустился с деревьев, — только огнеприпасы. Как сумки патронные очистите, вяжите драгун к сёдлам и отправляйте обратно.

— Вашбродь, — обратился ко мне вахмистр Обейко, выглядел он сейчас до крайности потешно, к мундиру прилипли листья, из волос ветки торчат, — не слишком ли расточительно? Чёрт с ним с оружьем, но кони другое дело. Они нам очень пригодятся.

— Это приказ премьер-майора, — ответил на это я. — Тактика устрашения и всё такое. Да и кони нас сейчас только стеснят. Корма на них нет, людей тоже не хватит, чтоб обиходить как следует.

— Так может их того, переколоть, чтоб врагу не достались, — предложил прапорщик Епанчин, молодой человек, прямо из Сухопутного корпуса, ещё не проникшийся должным пиететом перед лошадьми, как все мы, служившие в кавалерии не первый год.

— За что тварей-то божьих колоть? — с укоризной поглядел на него Обейко. — Чем они тебе провинились?

— Это верно, вахмистр, — кивнул я. — Кони не виноваты в том, что мы воевать затеялись. — Я посмотрел на своих людей, они уже привязали трупы к сёдлам. — Отправляйте их, и уезжаем. Командир нас уже заждался.

Отправив пугачёвцам наш привет, мы сели в сёдла и поскакали прочь. Ведь враг уже должен был хватиться своей разведки, так что нам следовало поспешить.

— Молодец, Ирашин, — встретил мой доклад Михельсон. — Не ошибся я в тебе, поручик. Хотя есть у нас в полку старше тебя чином, но ни в ком другом я не сомневался меньше, чем в тебе. — Он так и сказал, не сомневался меньше, что несколько покоробило меня и премьер-майор, заметив это, добавил: — Да ты не кривись, поручик, не кривись. — Мы были на «ты», потому что в палатке никого больше не было. — Я после сукина сына Самохина во всех сомневаюсь, в ком-то больше, в ком-то меньше, но зарок себе дал с Арзамаса, чтобы не было у более никого, кому доверял бы целиком и полностью.

Я кивнул и спросил у премьер-майора разрешения идти, тот отпустил меня и я вышел из палатки. Офицеры эскадрона ждали меня и принялись расспрашивать, что там да как. Я ответил, что всё нормально и нам приказано отдыхать до тех пор, пока полк не снимется с места. Это была редкая возможность. Ведь сейчас, в отсутствии гусар, пикетную службу приходилось нести самим, этим занимались постоянно сразу несколько эскадронов. Мы встретили их, это были драгуны Коренина, когда возвращались с места засады. Задачей этого эскадрона была слежка за обозом и, при возможности, уничтожать разведку противника. Мы разъехались быстро, коротко козырнув, как бы сказав друг другу, пост сдал — пост принял. Ещё один эскадрон следил за окрестностями, ибо увлекаться одним только обозом смертельно опасно, как ни крути, а мы за линией фронта, и земля под нашими ногами и копытами коней, хоть и была наша, родная, однако сейчас она принадлежала врагу. Остальные три эскадрона постоянно находились в полной боевой готовности. Нестроевые были готовы с любой момент собрать лагерь и отправиться вслед за полком. Охранять их должен был отдыхающий эскадрон.

Но нам этого делать в тот раз не пришлось. Ибо всё было спокойно, эскадрон снялся только на следующее утро и медленно двинулся следом за обозом. А тот катился очень медленно, увязая в грязи всё сильнее. С середины того дня припустил мелкий и противный, истинно осенний дождик. Мы кутались в епанчи и натягивали треуголки, вопреки правилам, на самые глаза. Мысли о том, что противнику приходится ничуть не лучше, грели не особенно хорошо. Ставить лагерь при такой погоде — сущее мучение, мы отправили солдат на помощь нестроевым, а сами остались при лошадях, от которых шёл пар, и рядом с ними было несколько теплее. Думать о ночёвке в холодных и мокрых палатках не хотелось совершенно. Мысли вились, в основном, вокруг пары крючков водки, ведь ни грогу, ни глинтвейну сейчас не сварить, кому нужны грог или глинтвейн, изрядно разбавленный дождевой водой, так что иного способа согреться, кроме пшеничной, просто не было. От этих мыслей меня, как и остальных офицеров, отвлёк Михельсон.

— Господа офицеры, — сказал он нам, — погода нам благоприятствует, из-за этого дождя враг не сумеет поставить нормального вагенбурга. И пикетов рассылать не станет. Бунтовщики считают, что в столь мерзкую погоду, мы их атаковать не станем. Ан, нет! Мы им покажем, каково расслабляться во время войны.

— Ваше высокоблагородие, — выразил наше общее удивление ротмистр Коренин, — это же почти немыслимо. Атаковать вагенбург, где сидит пехотный полк и полк кавалерийский, по такой грязи, это — самоубийство. У врага численное преимущество и…

— Это всё не имеет значения, ротмистр, — отмахнулся Михельсон. — Я не собираюсь атаковать вагенбург всерьёз, просто обозначим атаку. Сядем на свежих коней и налетим на вагенбург, обстреляем его из карабинов и тут же отступим к нашему лагерю. Не забывайте, мы, господа, должны, чёрт побери, просто обязаны, постоянно тревожить пугачёвцев. После этой атаки, мы преспокойно ляжем спать, а они всю ночь будут начеку ждать новой атаки. Так что вперёд, господа, вперёд. По коням!

Без особого энтузиазма мы забрались в сёдла. Лагерь остался охранять эскадрон поручика Ваньшина, который только что вернулся из пикета. Мы же медленной рысью направились к дороге. До вагенбурга добрались достаточно быстро. Размерами он превосходил тот фальшивый, но проигрывал предыдущему и сильно. Телеги стояли кривовато, проволочных заграждений не было, зато отовсюду торчали мушкетные стволы, похоже, почти весь полк противника сейчас был на стенах.

— Нас ждут, господа офицеры, — усмехнулся Михельсон. — Не будем обманывать ожиданий. Врага, как и барышню, водить за нос нехорошо.

И мы под звуки труб ринулись в галоп с карабинами наперевес. Расчёт Михельсона оказался правильным. Нервы пугачёвцев, натянутые гитарными струнами, не выдержали, они открыли огонь без команды. Как ни орали на них унтера, как ни грозились кулаками, момент для первого залпа был безнадёжно упущен. Мы подлетели к вагенбургу, почти вплотную к его стенкам, ведь проволочных заграждений, повторю, враг не выставил, и выстрелили по пугачёвцам, отчаянно торопящимся зарядить мушкеты. Я лично влепил пулю в круглое, перекошенное от ярости, лицо в шапочке с какими-то кубиками на петлицах. Я даже их разглядеть успел, хотя видел свою цель какие-то мгновения. А потом мы развернули коней по сигналу труб и рванули прочь, а когда достигли деревьев и кони грудью врезались в облетевшие по осеннему времени, ощетинившиеся голыми ветками, кусты, в спины нам ударил залп. Не слишком слитный и уж подавно ничуть не меткий. Мы сумели отделаться несколькими легкоранеными.

Этот налёт на вагенбург существенно поднял нам настроение. Только драгуны эскадрона Ваньшина глядели на нас мрачно, ведь пока мы носились в этот лихой рейд, они мокли под усиливающимся дождём и присматривали за нестроевыми, ставящими лагерь. Загнав коней под навесы и приведя их в порядок, мы отправились по палаткам. Я забрался в свою и с удовольствием стянул сапоги. Даже не смотря на то, что внутри было сыро и холодно, это всё же куда лучше, чем мокнуть под проливным дождём на улице. Расторопный Васильич уже выставил передо мной на складной столик стаканчик водки и кусок колбасы, мгновенно наполнивший внутренности палатки чесночным духом. От него у меня аж слюнки потекли, а ведь казалось сначала, что есть совсем не хочется. Съев колбасу и выпив водки, я пожелал покойной ночи Озоровскому и тут же уснул.

Казалось, только я вытянулся на узкой походной кушетке, как за стенками палатки заиграла труба. Заиграла, естественно, «подъём». Я вскочил с койки, подхватил палаш, пистолеты и карабин, и вылетел из палатки. Трубачи уже опустили свои трубы, не спеша играть «построение». Значит, время ещё есть, можно умыться по-человечески. Васильич уже выбирался из палатки, вслед за Озоровским. Предусмотрительный денщик наш в руках держал основательный ушат. Он рысью направился к бочке с дождевой водой, набравшейся за ночь, и быстро наполнил его ковшом, висевшем на поясе в петле. За это время, мы с Пашкой скинули мундиры, повесив их на стойки палатки, и освободились от рубашек, завершив эту египетскую пирамиду портупеями. Вернулся Васильич, и мы быстренько умылись и вновь оделись. Тут заиграли-таки «построение» и я направился к эскадрону.

В тот день нам выпало оставаться при полковом обозе. В общем, прошёл он весьма скучно и тянулся, тянулся, как улитка, или как наш обоз, или как обоз пугачёвцев. Сначала вернулись пикеты, они были слегка потрёпаны.

— С разведкой вражьей столкнулись, — пояснил мне командир пикетного эскадрона ротмистр Коренин. — Ну, и перебили мы их конечно. Славная была драка. Мы на них вылетели, или они на нас, как поглядеть, вот и вышел классический встречный бой. Сразу в палаши ударили, и тут наша взяла. Довольно скоро, скажу тебе. Слабы они против нас оказались.