Борис Сапожников - Звезда и шпага Страница 65

— Не будем о скверном, — отмахнулся Михельсон. — Теперь нам надо немного повториться. Мы уже несколько раз атаковали пугачёвцев в самые разные моменты. Разве что на марше их ещё не били, но этого делать и не будем, на такую атаку наших сил не хватит.

— Тогда, — решил уточнить Коренин, — в какой же момент мы атакуем бунтовщиков в этот раз?

— В собранном лагере, в вагенбурге, — ответил Михельсон. — Мы до того ни разу не повторились, а потому враг не будет ждать новой атаки на вагенбург. Более того, мы дадим им отдохнуть пару ночей, ограничимся только слежкой за обозом и уничтожением драгунских пикетов, если таковые будут. Пускай несколько расслабятся, решат, что мы отказались от серьёзных нападок на обоз, и потому новая атака станет для них сюрпризом. Весьма неприятным сюрпризом, господа, не так ли?

Отвечать на этот риторический вопрос командира никто не стал. Однако, похоже, мало кто из офицеров разделяет его энтузиазм относительно новой атаки. Слишком уж сильно растревожили мы это осиное гнездо пугачёвского обоза, враг будет готов к любой атаке, даже через несколько дней.

Следующие дни прошли скучно и размеренно. Полк, за исключением одного эскадрона, медленно, со скоростью нашего обоза, двигался параллельно обозу вражескому. Пикетный эскадрон следил за противником, изредка даже появляясь в прямой видимости его и обстреливая его из карабинов, без особого, впрочем, результата. Зато, как говорил Михельсон, на нервы действует — и это главное. По нам тоже стреляли, и тоже безрезультатно, только раз или два самые меткие из егерей — или, как их звали пугачёвцы, пластунов — попадали-таки в передовых всадников, а, попросту говоря, в самых наглых, кто подъезжал слишком близко к обозу. Но и они отделались лишь лёгкими ранениями.

Вечером пятого дня премьер-майор собрал командиров эскадронов и сообщил:

— Довольно отдыхали пугачёвцы от нашего внимания. Этой ночью мы атакуем их вагенбург.

— Я обязан сказать вам, — мрачно и упрямо опустив голову, произнёс ротмистр Коренин, — что эта атака на вагенбург ошибочна. Нашими стараниями враг готов к атаке в любой момент. Утром, днём, в ночь-полночь. На марше и в лагере.

— Но я намеренно почти не тревожил их на протяжении всех этих дней, — отрезал Михельсон, — чтобы они расслабились и потеряли бдительность. В общем, по коням, господа офицеры.

И полк поднялся и медленно двинулся к дороге. Вагенбург расположился на большой поляне, через которую весьма удачно проходила дорога на Москву. Это было уже в считанных вёрстах от Переславля, где мы соединимся с подкреплением, что должен были привести ротмистр Облучков. Таким образом, выходило, что это, скорее всего, наша последняя атака на пугачёвский обоз, после чего его должны были уничтожить приведённые гусарами Облучкова полки. Пугачёвцы на этот раз были готовы к нашему нападению, они не поленились полностью вырубить подлесок, не пощадив ни кустов, ни молодых деревьев, разбросали вокруг вагенбурга разный мусор, чтобы нам было сложнее маневрировать на лошадях, выставили больше обычного рогаток с проволочными заграждениями, а, кроме того, укреплённый лагерь их ощетинился не только мушкетными стволами, но ещё и жерлами маленьких, не больше трёхфунтовых, пушек, а также какими-то странными трубами, похожими на мушкетные стволы, только больше калибра и длинны.

— Что же это хреновины такие? — произнёс Обейко, привычно почесав шею палашом. Никогда не понимал, как он себе голову не отчекрыжил ни разу, ведь оружие у него всегда было в идеальном порядке и наточено до бритвенной остроты.

— На аркебузы похожи, — ответил знаток охоты прапорщик Епанчин.

Наш полк стоял глубоко в лесу, ожидая только приказа к атаке. Хоть и не нравилась почти всем последняя авантюра нашего премьер-майора, однако перечить ему никто не стал. Раз командир принял решение, обсуждать его не следует, иначе какая это армия. Однако вместо приказа к атаке пришёл приказ командирам эскадронов к командиру. Оставив за себя Обейко, я подъехал к Михельсону. У него собрались уже все командиры эскадронов и заместитель секунд-майор Матейко, отставной гусар из пандур. Человек пожилой, но бывалый и опытный. Он был ранен в Семилетнюю войну и долго находился на излечении, за это время полк его, вместе с остальными пандурскими, расформировали, а о пожилом венгре, ушедшем с австрийской службу, позабыли. Он неоднократно писал в военную коллегию, но ответа так и не получил. И только когда начали формировать Добровольческую армию, вспомнили о нём и назначили в наш полк заместителем Михельсона.

— Враг готов к нашей атаке, — сказал нам Михельсон, — однако, предупреждаю вас, господа офицеры, сразу, атаковать мы, всё равно, будем. Именно за этим я и собрал вас сейчас, чтобы не только трубы передали мой приказ, но вы, каждый, лично получил его на руки. Письменный приказ атаковать вагенбург. Всякий, кто сегодня не поведёт свой эскадрон в атаку, будет подвергнут суду военного трибунала. Я хочу, чтобы вы знали это, господа офицеры.

— Что это значит, господин секунд-майор? — мрачнее обыкновенного поинтересовался ротмистр Коренин. — Среди нас предателей нет.

— Про Самохина никому напоминать не надо, господа, — в том же тоне ответил ему Михельсон. — Вильгельм Матвеевич, — это он Матейко, — раздайте приказы командирам эскадронов.

— Господин премьер-майор, — не выдержал я, — это уже переходит все границы. Самохин, конечно, сукин сын и пятно на всём нашем полку, однако его поступок не повод марать остальных офицеров!

— Прекратить пререкания, поручик, — отрезал Михельсон. — Берите приказ — и марш в эскадрон.

— Погодите, погодите, господа, — оборвал нашу назревающую ссору, грозящую перерасти в нечто скверное, поручик Ваньшин. — Я, кажется, узнал эти трубы, ну те, кто на мушкеты длинные похожи. Это ружья Пукла, или Пакла, как-то так.

— И чем же оно знаменито это ружьё? — поддержал его поручик Салтыков.

— Не важно, — отмахнулся Михельсон. — Плевать на все эти Паклы-пуклы, берите приказы, господа офицеры, и ждите труб.

Один за другим подъехали мы, пять командиров эскадронов, к секунд-майору Матейко и взяли у него сложенные в несколько раз приказы. Первым разорвал свой ротмистр Коренин.

— Мне достаточно будет и труб, господин премьер-майор, — бросил он под ноги михельсонову коню обрывки бумаги. После развернул своего скакуна и направился к эскадрону.

Точно также, только молча, поступили и остальные командиры эскадронов. Михельсон проводил нас тяжёлым взглядом.

Этот молчаливый демарш командиров эскадронов, однако, не означал, что мы отказываемся выполнять приказы премьер-майора. Мы протестовали против письменной отдачи их. Нам не нужны были никакие намёки на возможные последствия неповиновения. Все мы — офицеры Российской империи, и на войне вседа выполняем приказы, а люди вроде Самохина — это позорное пятно на чести русского офицера, которое не должно замарать остальных. Но ведь именно этим занимается сейчас премьер-майор, наш командир, отдавая письменные приказы. По многим, очень многим ударило предательство Самохина.

Когда я вернулся в эскадрон, Обейко тут же обратился ко мне, видимо, глазастый вахмистр заметил, что вернулся куда более мрачным, чем уехал. А ведь, казалось бы, куда уж мрачней? Однако на лице у меня в тот момент было написано всё моё недовольство не только приказом, но формой его отдачи и, вообще, всем миром и этой войной в частности.

— Что случилось, вашбродь? — спросил у меня вахмистр.

— Не важно, вахмистр, — ответил я, несколько резче, чем следовало. Говорить, что ничего не случилось, было бы попросту глупо. — Ждём сигнала к атаке.

И как будто кто услышал мои слова. Запели трубы и мы рванули с места в карьер.

— Переходить в галоп! — выкрикнул я приказ, пришпоривая коня.

Вся ярость моя обратилась на засевшего в вагенбурге врага. Трусы, сволочи, бунтовщики, вольтерьянцы, уроды! Сидят за повозками, открытого боя принимать не хотят, и кто они после этого? Вот именно. Трусы, уроды и сволочи. Окопались, отгородились от нас, гуситы, прости Господи, но ведь и в прежние века их вагенбурги разносили по досточке рыцари и латники из Германии, Польши и Силезии. Мы, конечно, не закованные в сталь тяжёлые всадники, но и мы многое можем.

Стрёкот, наверное, уже позже, после нескольких битв, пририсовало моё воображение, не мог я услышать его тогда, под стук копыт и лошадиный храп, однако до сих пор мне кажется, что всё же сначала был именно этот чёртов стрёкот. А уж потом полетели пули. Самые обычные мушкетные пули — они вышибали всадников из сёдел и убивали коней. Мы не ждали этого залпа, ведь он прозвучал куда раньше следовало, ни один мушкет не стреляют так далеко, а штуцеров у пугачёвцев таком количестве быть не могло. Да и не стреляют штуцера настолько быстро. Но меж тем пули летели и летели густо, правда, не слишком метко, так что это точно не штуцера.