Андрей Щупов - Прыжок Ящера Страница 70

Сжимая в руках каменный подбородок Керенского, мимо нас пробежал нелепого вида человечек. В пенсне, в добротной костюмной тройке и в совершенно расхристанной обуви. За ним мчались менее удачливые коллеги. Я поставил на убегающего и проиграл. Обладатель счастливого трофея вскоре оказался настигнут и сбит на землю. Крепко попинав собрата, разрушители повозили его лицом по газону, разбили очки, порвали сюртук. Помимо трофея отняли носовой платок и дешевые часики на цепочке. Впрочем, долго любоваться этим зрелищем нам не пришлось. Из ближайшей улочки показался казачий разъезд, и, едва завидев колыхание длинных пик, мы поднялись со скамьи и, не мешкая, тронулись к оставленной неподалеку машине. Когда рядом конные войска, разумнее находиться поближе к мотору. Так оно спокойнее. Мало ли что взбредет казачкам в голову. Кому-то нравятся каменные подбородки, а кому-то и живые.

С Гонтарем я теперь практически не разговаривал. Обсуждать видимое было во сто крат сложнее, нежели думать и гадать, что предпримет президент какой-нибудь Эфиопии в связи с появлением на свободном рынке страусиных окорочков. Город и впрямь превратился в чудовищную солянку, в коей премудрый кулинар щедро намешал самых различных эпох и территорий. Смерчи отнюдь не прекратили своей лукавой работы. Теперь этих чертовых воздуховоротов кружило над кварталами не менее дюжины. Точно небесные пылесосы, они отсасывали привычные реалии, чудовищными миксерами взбивая пространственно-временной континуум, вздымая со дна позабытые за давностью лет осадки, возрождая умерших и восстанавливая эпизоды прошлого. И Гонтарь, и я видели одно и то же. Слов не находилось, как не находилось и путных, объясняющих что-либо мыслей. Впасть в прострацию оказалось удивительно просто, выпасть представлялось процедурой более сложной. Состояние затянувшегося психологического ступора не проходило. Организм функционировал, а мозг молчал, не в силах предложить ничего разумного. Мы слонялись по улицам и бессмысленно озирались. Спрашивая прохожих о происходящем, уже не вздрагивали от ошарашивающих новостей.

Судя по слухам и подозрительного вида газеткам, с юга к городу вплотную подступил германский фронт. Вероятно, так оно и было на самом деле, потому что в небе отдутловатыми тушками тут и там колыхались украшенные разлапистыми крестами иноземные дирижабли. По счастью, летающие эти громадины ограничивались сугубо разведкой, бомб и прочей гадости не швыряли. Во всяком случае — пока. Однако с запада по-прежнему гулко и часто молотили тяжелые орудия деникинцев, снаряды рвались уже где-то на окраине. Впрочем, вопросы городской обороны освещались мутно и расплывчато. Выказывая уверенность в скорой и несомненной победе, газеты предпочитали вновь и вновь напоминать, что далеко на севере неукротимо и свирепо продолжает вызревать семя великой революции.

По всем признакам наступал разгар гражданской войны — год этак восемнадцатый или девятнадцатый. То есть так мы поначалу рассуждали, но не тут-то было! Разъезжая по улицам, мы попадали то в сталинский, то в хрущевский период, а в одном из кварталов нежданно-негаданно обнаружили блокадный Ленинград. Да, да! Тот самый промороженный до костей и легких город, продолжающий отливать оружие, отхаркивающийся от немцев десятками тысяч жизней. В несколько секунд мы проскочили климатическую границу, угодив в жесточайшую стужу. «Ниссан» немедленно завяз в сугробах, и, выбравшись наружу, мы чудом не замерзли, успев вытолкнуть машину из снега до того, как мороз навалился на нас в полную силу. Можно сказать, что здешняя погодка задела нас лишь самым краешком, но и в эти недолгие минуты мы в полной мере прочувствовали, какой безнадежностью и каким ужасом может быть пропитан обычный стылый воздух. Небо здесь напоминало обращенное к земле лицо покойника, кресты бумажных лент на окнах, казалось, подтверждали полную невозможность жизни в здешних местах. У одной из стен полуразрушенного дома громоздилась странная поленица, и не сразу я разобрал, что это тела замерзших людей. По узенькой тропке, волоча за собой санки, брела спотыкающая старушка. Наш джип она обошла, проваливаясь в снег по колено. Ни одного слова в упрек, ни одного протестующего жеста. В глубоко запавших угольках глаз читались усталость и поразительное равнодушие ко всему окружающему. И абсолютно не верилось, что в страшном этом городе, выдыхая облака пара, играет на концертах Святослав Рихтер, а Ольга Бергольц простуженным голосом читает по радио свои стихи. Да можно ли вообще что-нибудь творить, когда кровь разжижается до состояния воды, когда не чувствуешь собственных пальцев, когда языку становится тесно из-за распухших кровоточащих десен! Или именно в таком состоянии люди выдают что-то действительно стоящее? Мы этого не знали и не могли знать. Завывая мотором, «Ниссан» наконец-то вырвался из заснеженной ловушки, и, кажется, вовремя. Гонтарь успел обморозить одну из щек, у меня прихватило нос и уши. Это было похуже таллиннских бомбежек. Так или иначе, но с пищей для размышления наблюдался явный перебор. Даже Холмсам и Ватсонам нужна цепочка следов, а не истоптанное в пять слоев поле.

Впрочем, некий прогресс в наших непростых изысканиях все же наметился. По крайней мере миражи с галлюцинациями мы наконец-то научились отличать от яви, хотя… Возможно, галлюцинации тоже успели претерпеть существенные изменения. Зыбкая призрачная канва потеснилась, уступив место более плотным материям. Обреченным айсбергом привычное время вплывало в полосу Гольфстрима, на глазах оседая и съеживаясь. Вместе с ним течения подтачивали окружающее пространство. Так около часа назад, свернув в бывший район центровых, мы неожиданно угодили на территорию вольного Харбина (опять это слово!). Открывшаяся взору картина была столь необычна, что мы решились на внеочередную остановку.

Постройки, растительность, крики птиц — все здесь несло отпечаток далекого, чужестранного. Река, что поблескивала в лучах заходящего солнца, на Исеть совершенно не походила. Вместо гор на горизонте высились конические аккуратные сопки, а на широком фарватере густо дымили трубами многопушечные крейсера японцев. Кажется, готовилась высадка десанта. Легкая артиллерия беглым огнем пыталась удержать транспорт противника на дистанции, но переполненные шлюпки одна за другой приставали к берегу. Японская пехота спешно выгружалась, тут же начинала окапываться. Тут и там разматывалась колючая проволока, на земляных насыпях размещались пулеметы и громоздкие прожекторы. На все эти приготовления город реагировал по-своему. С мужественной неторопливостью харбинцы проводили набор волонтеров. К береговой линии на лошадях подвозили тяжелые орудия, строители возводили бетонированные укрепления. В один из списков народного ополчения занесли и нас с Гонтарем. Перечить представлялось крайне неразумным, и, клятвенно пообещав явиться на сборочный пункт, мы спешно отчалили восвояси.

Время шло, а может, и не шло. Даже Земля, возможно, приостановила свое привычное вращение. Не раз и не два мы предпринимали попытки добраться до офиса. Увы, всюду джип натыкался на воинские формирования. Квартал, где располагалась контора, оказался под особым контролем разномастных войск. На крышах высились брустверы из мешков с песком, в амбразуры между пыльных мешков глядели рубчатые стволы «Максимов». И повсюду мы сталкивались с конными разъездами. Последних в городе развелось с избытком, и надо отметить, вели себя всадники крайне агрессивно. Впрочем, и мы, наученные горьким опытом, старались более не зевать. Атакующих и проявляющих нездоровое любопытство встречали плотным автоматным огнем, после чего тут же уходили на «свои» улицы, благо таковые в городе еще имелись.

Еще и пока — два слова и два детских шарика, получивших по миниатюрной пробоине. По крайней мере свист вырывающегося воздуха мы слышали вполне отчетливо. Слышали, однако поделать ничего не могли.

Глава 34

"Набрякшее небо,

Как черная топкая тина,

Глотает сегодня

Нас всех."

Пицца, купленная у итальянцев, пошла впрок. По крайней мере на память и разум, которые тоже потихоньку начинало засасывать сумасшедшим водоворотом, выпечка оказала самое благотворное действие. Увы, избавившись от трупов водителя с охранником, мы не избавились от наваждений. «Ниссан» рыскал по городу заблудившимся в квартире щенком. Тут и там мы наблюдали исчезновение целых кварталов. Пропала недостроенная телебашня, провалился сквозь землю центральный рынок, растворился в воздухе ДК, в подвале которого я держал рулетку. На пересечении двух улиц мы не нашли ресторана, где не так давно справлялась панихида по Гансу, а на месте принадлежащего империи автогородка ныне теснились какие-то двухэтажные домишки с яблоневыми садами и огородами.