Сага о Годрланде - Наталья Викторовна Бутырская Страница 70

Бои уже начались. За криками зрителей не были слышны стоны и вопли самих бойцов. Кого-то терзали твариные клыки, кто-то еще отбивался, а кто-то успел зарубить своего противника и сейчас наслаждался благодатью. Хальфсен пока уворачивался и примерялся к гарму. Эх, наш толмач родился и вырос в Альфарики, потому не слыхал о гармах и не знал, что те поодиночке не особо опасны. Лишь бы ему хватило силы и ловкости после бестолковой голодовки.

Я бы пробудил стаю, но боялся, что только помешаю. Хальфсен не привык пока к моему дару, да и толку с него сейчас, когда мы все на скамьях, а дары других не передаются?

— Хальфсен, давай! — прокричал рядом Рысь.

Те, кто закончил бой, стояли возле трупов и ждали. Выжившие твари рвали тела павших воинов и глотали куски парного мяса. Если Хальфсен не справится, как мы будем его хоронить? Как кучу полуобглоданных костей?

— Давай! Бей!

Даже хорошо обученный Магнус в свое время не сладил с гармом. Не стоило соглашаться на тварь с Арены. Лучше бы Хальфсен бился под моим присмотром! Не таким, как сейчас, а толковым, где я бы смог его вытащить.

На плечо с силой надавила чья-то рука. Тулле?

— Сиди и смотри, — в ухо сказал он. — Это не твой сын, а всего лишь воин, чей путь ненадолго совпал с твоим.

Да разве ж я вставал?

Хальфсен извернулся, с трудом уклонившись от зубов твари, и наконец полоснул ее мечом. После, видать, охрабрел и накинулся яростнее, высекая на гарме всё новые и новые темные полосы. Вскоре тварь упала и всё же издохла. Я едва успел коснуться дара и застать всполохи долгожданной шестой руны толмача.

До окончания самого последнего боя пришлось немало ждать. Горемыка бегал по клетке из угла в угол и никак не мог ткнуть копьем в несчастную тварь, хотя остальные копейщики первыми добили своих гармов. Уж больно оружие подходящее под таких тварей!

Под конец зрители уже и освистывали последнего бойца, и швыряли в него объедки, и кричали служителям Арены, чтоб добили хоть кого-то в той клетке, и не обязательно гарма. Когда же копейщик споткнулся, и тварь прокусила ему лодыжку, люди радовались и подбадривали именно Бездново отродье. Хотя я помнил, как в прошлый раз эти же зрители шарахнулись в стороны от случайно прорвавшейся к скамьям твари, ломясь по головам своих соседей и топча их тела.

Пока рабы уносили трупы, разбирали клетки и засыпали потемневшие места свежим песком, на Арену вышли фигляры и акробаты.

И так волна за волной шли бои и представления. Сражения карлов все против всех до первой крови. Полуодетые девицы, взмахивающие лентами под музыку. Мальчики, взлетающие в небо с огромных качелей. Конная охота с короткими копьями на лис. Красивый желтый зверь с пышной гривой, похожий на огромную кошку, лениво гонялся за антилопами и рабами. Рабов догнать было легче. Еще толпа людей, одетых в вычурные одежды и со странными личинами, которые широко размахивали руками, что-то выкрикивали, пританцовывали и даже сражались деревянными мечами. Я такое уже видел, с карликами, но в тот раз было смешно, а сейчас просто непонятно.

— Они рассказывают и показывают старые сказания, — раздался вдруг голос Хальфсена.

Наш новоиспеченный хускарл наконец добрался до нас. Мы все его поздравили с шестой руной и, конечно, поинтересовались насчет дара. Зря он голодал три дня или нет?

— Поначалу я старался думать лишь о том, что хотел, но потом всё позабыл. Видел лишь ту тварь, ее клыки, слышал крики умирающих рядом. А дар…

Хальфсен хлопнул по пустому поясу без ножа. Он мечтал заполучить каменную кожу, чтобы никто из ульверов не отравился твариной кровью, видать, хворь Лундвара его так опечалила. Только вот как проверить, если ни у кого нет с собой оружия? Вдруг Живодер схватил руку Хальфсена и вгрызся в нее зубами.

— Не, нет камня, — сказал безумный бритт, оскалив окровавленные зубы.

Я рассмеялся, только сейчас осознав, что Хальфсен цел, здоров и даже с руной.

* * *

Набианор появился под вечер, когда разгоряченные кровью зрители уже предвкушали самое главное событие дня — выступление Солнцезарных.

Пророк прошел в особое место, обустроенное ради него. Оно походило на просторный зал без одной стены. Там стояли мягкие ложа, столики с фруктами и напитками, девушки с опахалами, ароматические курительницы, по бокам свисали тончайшие занавеси, чтобы Набианор мог закрыться от чужих глаз. Помимо ближайших соратников, одетых в длинные светлые халаты до пят, его окружали и воины в блестящих панцирях и с оружием. Наверное, та самая личная дружина. Я высматривал среди них Клетуса, но безуспешно, шлема и брони на таком расстоянии делали всех воинов одинаковыми.

И снова долгие речи. Сначала разглагольствовал сам годрландский конунг, вознося хвалы великому Набианору! Жаль, что его голос едва-едва был слышен, не привычен Алексиос горлопанить на всю Арену. Потом выступали еще какие-то благородные мужи.

А потом встал сам Набианор, и вот он умел говорить так, чтобы его голос доходил до самых дальних уголков Арены. Я не удивлюсь, если его слышали и служители, что прятались глубоко под песчаным дном.

С первых же его слов зрители замолкли совсем, а глаза Хальфсена, Коршуна, Феликса и даже Рыси, что лишь слегка знал сарапский, словно бы подернулись ледком. Я захватил ульверов своим даром и поделился с ними собственной злостью, Живодер тут же плеснул яростным весельем, Тулле словно потянул за невидимые нити, и все сразу встрепенулись. Кроме Феликса. Сварт глянул на меня умоляюще. Он на всех гуляниях ходил за Пистосом по пятам, прогонял старых приятелей, следил за его чашей и учил нордской речи. Да мы все настолько привыкли к Феликсу, который продолжал жить с нами, что зачастую окликали его по-нордски.

Я посмотрел Сварту в глаза, показал жестом, что это будет на его совести, вдохнул, потянулся даром к Феликсу, нащупал его огонек и затащил в стаю. Фагр вздрогнул, ощутив разом вокруг и внутри себя аж два десятка ульверов. О, я знал это чувство! Будто тебя стало больше, и всё возле тебя тоже стало больше. Словно у вас одна кожа на всех. Одни мысли на всех. Одна жизнь на всех.

Хорошо, что боль на месте мертвых хирдманов ощущал лишь я.

Возле Набианора тоже все замерли, завороженные его словами. Лишь