Дорога мстителя - Алексей Алексеевич Доронин Страница 71

Он бы тогда уехал. Нет, не в Сибирь. Ностальгия иногда грызла его, особенно после снов, в которых являлись брошенные дома Прокопы, маленькая речка, заросшие аллеи Тыргана, района на пологой Горе Ветров. Возвращаться, конечно, очень далеко. Быстрее всего – через радиоактивный Пояс Урала. А можно пойти севернее, и обогнуть ядовитые облака. В таинственный Перевал Дятлов и другую непонятную жуть он больше не верил, все-таки не ребёнок. Но главная проблема – даже если он дойдёт до Заринска – кто будет рад его возвращению? Вдовы и сироты бойцов «Йети»? Коренные заринцы, которым дела нет до трагедии Прокопы и Киселёвки? Уцелевшие прокопчане, живущие теперь в столице Сибирского Государства на положении беженцев? Кого обвинят и назовут провокатором, подбивавшим на обречённый поход? С мёртвых какой спрос? А Саша – живой. Можно на него всех собак повесить.

Уйти сразу в Прокопу? Ага, в пустую… Отшельником он пока не готов становиться.

Поэтому – никакой Сибири. Лучше на корабль завербоваться, или с караваном пойти на запад, за Малый Пояс, рядом с бывшей границей у Балтийского моря, в бывшие другие страны. Рассказы о тамошнем приволье Александр слышал. Хотя те рассказы могли быть преувеличением. Или ложью. Ну и пусть. Не понравится – пойдёт еще дальше, хоть до Испании с Италией. Если и там плохо… мир большой. И он его посмотрит. И уж где осядет, время покажет.

А потянет в старости на родное пепелище – тогда можно будет и вернуться Только не в Питер. И не на юг, где СЧП. Может, к Бывшей столице. Там тоже можно найти, к кому прибиться, и чем на жизнь зарабатывать. Или всё-таки добраться на пороге смерти до Сибири. А то ещё можно в монастырь Новомучеников уйти и книги религиозные переписывать для потомков. Шутка. «Ты сам себе отечество. Сам себе остров в океане».

Режиссёр объяснил, что при увольнении из Отряда он, «бойцовый кот», не получит никакого материального вознаграждения в эквиваленте. Только местные деньги. «Ишь, размечтался».

А фантиками этими в других местах только стены оклеивать в сортире.

Дано: ему не удалось найти Уполномоченного и отомстить. Он застрял вдали от дома, куда уже нет смысла возвращаться. И его не выпустят на выгодных условиях.

Старшина Бивень давно мёртв. И убит не оборвышами, а своими, в пьяной драке. Такое тоже случалось. А он, Александр «Подгорный», едет с «бойцовыми котами», уже не пленник, а свой в доску. Наёмник, по факту каратель, слуга таких людей, которых раньше презирал.

Прямо за Петроградской стороной официально начиналась зона анархии. Остров не признавал бригадиров, их суверенитета над любыми землями. А они плевать хотели на Остров…Их было несколько, и один из них носил титул Большого. Они и сами не очень чётко представляли границы своих владений и поэтому постоянно собачились. Собственно, как казалось Младшему, именно поэтому Васильевский ещё жив.

Здесь, в диких районах, обычно сильно пахло сыростью. И не морем, как на пристанях рядом с Заливом, а болотом, трухой, тленом, плесенью. Но сегодня погода благоволила, ветер уносил неприятный дух. Воздух был почти свежим.

Младший вспомнил, как тяжело переносил акклиматизацию. А ведь он успел попутешествовать порядочно. Но тут, на Северо-Западе, климат был самый сырой, холод переносился тяжело, а раны гноились и долго заживали.

Когда он пришёл сюда, был ноябрь. Месяц ноктябрь, как в шутку называли его интеллигентные старики. Потому что мрачный. А ещё они говорили: «Поживёшь тут лет десять – захочешь кого-нибудь убить».

На самом деле ему уже этого иногда хотелось.

Такие здесь были старики. Настоящие прежние. Белая кость. Тонкая ирония. Искусствовед на музыковеде верхом едет и литературным кинокритиком погоняет. Они усвоили всё это с молоком матери, из детства с книгами, картинами и пианинами. Унаследовали. Впрочем, дед был точно не глупее их и не менее начитан, только гонору и спеси у него совсем не было.

Погода портилась. Накрапывало. Дождь мог зарядить и на неделю, здесь это – в порядке вещей.

Руины Питера – самые огромные из всего, что он видел. Куда там Новосибу, Челябе или Уфе! Много километров в любую сторону. Миллионы машин. Десятки тысяч зданий. Сотни тысяч человеческих останков. В Московской агломерации всего этого, конечно, было не меньше, но там оно основательно выжжено, будто извергнулся Везувий, поэтому выглядело не так жутко, будто античные руины Помпеи. Только провода, тарелки антенн и остовы машин нарушали сходство. А здесь – хорошо сохранившиеся развалины начала XXI века. В этих местах Младший бывал: делал фотографии и продавал их одному психу с Острова. Тому самому Чучельнику. Этот господин-коллекционер платил за странные товары, которые никому бы больше не понадобились. Например, ретро-костюмы: шляпы, треуголки, ботфорты, шпаги, сабли.

Но главной его страстью было изобразительное искусство. И Саша делал документальные фотографии, от которых требовалась «креативность».

Даже названия придумывал далёкие от нынешних реалий. «Конвой мертвецов». «Мост в никуда». «Поезд смерти». «Деревня призраков». «Летучий голландец». «Небоскрёб проклятых», «Бункер одержимых», «Железная птица» (трудно поверить, что такие большие самолёты вообще могли подниматься в небо). Для Молчуна это было баловством. Он не понимал: за что странный человек платил городской монетой?

И неплохо платил, эстет. Да ещё, в отличие от Баратынского, хвалил. Называл на «вы», хотя мог и покритиковать по-отечески: «Горизонт у вас всегда завален, молодой человек, и ракурс не умеете выбирать, солнце у вас постоянно не с той стороны. Но! У вас удивительное эстетическое чутьё. Ваши сюжеты… аутентичны. И бесчеловечны. Только абсолютный нелюдь или компьютер мог их придумать. У вас сниженная эмпатия. Вы не воспринимаете людские страдания сердцем, только разумом, поэтому доносите всё с бесстрастностью камеры. И с полной искренностью. Чего живой человек сделать не может. Картины разрушенной цивилизации выглядят в вашем исполнении как первозданный пейзаж, как натюрморт. А эти атомные тени на мосту… ах! Мон ами, они похожи на те, которые остались на мосту Айой в Хиросиме…».

С моральной оценкой Младший мог бы поспорить, но смолчал. С работодателем не пререкаются.

В последнее время старик сильно болел, ему было не до новых покупок. Хотя Саша и сам не очень хотел к нему идти, с тех пор, как увидел в гостиной у Чучельника новое кресло. На прежнем подлокотниками служили головы волков, смотрели стеклянными глазами, скаля отбеленные зубы. А новое было обтянуто бледно-розовой, слишком гладкой кожей.

Однажды, находясь в гостях у Денисова и разделывая говядину для шашлыка,