Владимир Березин - Путевые знаки Страница 8

Совершенно непонятно, какая погода теперь наверху, сентябрь мог быть холодным, а мог быть и тёплым, как прежде.

Климат – вещь непредсказуемая, а нас всё время пугали то ядерной зимой, то палящим пеклом ускоренного Катаклизмом глобального потепления.

Я пошёл к Кате, которая обо всём догадывалась. Терять мне было нечего, кроме неё, разумеется, и я рассказал ей все детали.

Она замолчала надолго, точь-в-точь как в тот день, когда мы бродили по ещё не проснувшейся станции «Динамо» и искали на колоннах следы древних существ.

В слабом свете сигнальных ламп наши лица имели цвет стен – серовато-красного тагильского мрамора. Мы тыкали пальцами в пилоны, там, где могли обнаружить окаменевшие колонии кораллов, неизвестных мне беспозвоночных, что остались там как завитушки.

– Вот смотри, это мурекс, пурпурная улитка, – говорил я, и наши пальцы, сплетаясь, скользили по мрамору. – Давным-давно её растирали и получали краску пурпур, которой красили плащи греческих архонтов и тоги императоров. О ней писал ещё Гомер…

На этих словах я сбился и продолжил, вспомнив то, что было написано в какой-то книге:

– А вообще-то её ещё ели…

Любовь наша была как эта улитка, намертво замурована под землёй.

Катя поняла меня сразу, и за короткий миг, когда я слышал её вздох, представила всю нашу жизнь после моего исчезновения.

– Я понимаю. Так надо. Надо – так надо.

– Я вернусь.

Она промолчала, потому что надо было сказать: «Буду ждать». Или сказать: «Я верю, что ты вернёшься». Но так говорить было глупо, я и сам до конца не верил, что вернусь. Даже не так: я не верил, что могу вернуться. Сверху из круглого окошка смотрел на нас фарфоровый футболист с поднятой для удара ногой: мяч его давно улетел, и футболист недоумённо смотрел на мысок своей бутсы.

Это был другой пилон, и от того, с которого на нас смотрела фарфоровая фигуристка, он находился далеко – во всех смыслах.

И я вернулся в наш походный лагерь.

III

Есть ли жизнь за МКАДом

По поводу одежды Джордж сказал, что достаточно взять по два спортивных костюма из белой фланели, а когда они запачкаются, мы их сами выстираем в реке. Мы спросили его, пробовал ли он стирать белую фланель в реке, и он нам ответил:

– Собственно говоря, нет, но у меня есть приятели, которые пробовали и нашли, что это довольно просто.

Мы долго готовились к этому выходу на поверхность. Математик целый день сличал какие-то чертежи с реальными дверями в боковых штреках станции «Динамо». Часть из этих дверей была наглухо заварена, а часть заперта навсегда утерянными ключами. Математик, подсвечивая себе специальным карандашом, сличал номера дверей и их обозначения на своём плане.

Наконец, прихватив несколько его загадочных ящиков, респираторы и очки, мы отправились в путь.

Несмотря на все ухищрения, мы долго петляли, а вылезли, в конце концов, в ста метрах от станции, прямо посреди Ленинградского проспекта. За это время мы, кажется, могли бы дойти и до «Белорусской».

Только Мирзо отодвинул крышку канализационного коллектора, как мы опустили тёмные очки. Хотя солнце заходило, нашим глазам всё равно нужно было привыкать и привыкать к свету.

Проспект оказался пуст. Ветер гнал по нему не то листья, не то траву: так я решил, потому что человеческий мусор должен был быть унесён отсюда ещё двадцать лет назад, и другим ветром.

Математик проверил местность радиометром и дал нам знак, что да, можно…

Мы вылезли и начали озираться.

Действительно, это было как первый секс. Наверное, так чувствовали себя люди, ступившие на Луну. «Первый секс на Луне», как сказал бы мой знакомый, бригадир свинарей уйгур Роман, и обязательно бы неприлично заржал.

Но что правда, то правда: в висках у меня стучала кровь, в ушах звонил колокол и сердце выпрыгивало из груди.

Вокруг было пустынно – проспект оказался удивительно широким, а машин на нём не было. Даже эстакада не обвалилась… Нет, с неё рухнули какие-то блоки, но в остальном транспортная развязка на Третье кольцо выглядела так же, как на фотографиях.

Математик собрал нас в спортивном магазине на углу и прочитал краткую вводную:

– Объект находится на заводе, что расположен за этими домами. Пять лет назад мы пробовали прорваться сюда – даже завезли топливо. За пять лет оно, конечно, могло и испортиться, но, я думаю, сгодится. У нас есть, по крайней мере, надежда. А вы, Александр, крутите головой, как в воздушном бою, – это вам пригодится. Тут места беспокойные.

Мы вышли на улицу, где среди ёршика травы угадывались трамвайные рельсы. И правда, прорваться сюда пытались: невдалеке стоял бронетранспортёр, который, как было видно, приехал сюда совсем недавно.

Так же ясно был виден его экипаж. Из верхнего люка высовывался скелет без головы. Кто-то откусил ему голову с плечами – всё остальное ниже наличествовало, даже оборванный шланг от противогаза, который уходил куда-то в лохмотья.

– О, да это же Хухус. Весёлый был парень, специалист по визуальной пропаганде. Только порывистый всегда был очень, – воскликнул Владимир Павлович.

Второй труп лежал у колёс – совсем целый, а внутри бронемашины, я посмотрел, когда лазил за канистрами с топливом, внутри было ещё двое, но без видимых повреждений. По крайней мере, они были в защитных комплектах без видимых дырок.

Забрав топливо, мы пошли мимо облупившегося дома: на землю рухнули все облицовочные плитки, стены стали серыми и ноздреватыми, будто здание слепили из какого-то тёмного песка. Мне ужасно хотелось залезть туда внутрь – просто так, чтобы посмотреть, как люди жили раньше.

Наконец мы оказались перед заводской проходной. Когда-то стеклянный павильон лишился своих стен, и теперь турникеты на проходной были занесены мусором и пылью. Турникеты выглядели как огромные металлические шкафы – выше человеческого роста. В некоторых из них сработали реле, и они вцепились с двух сторон в пустоту металлическими клешнями точно так же, как это делали когда-то старые турникеты в метрополитене. Сейчас они казались мертвыми и нестрашными, но мало ли что тут кажется.

И когда мы протискивались мимо этих монстров, и я оказался в пространстве, где нужно было нажимать коды и, видимо, получать-сдавать автомату в щель свой пропуск, всё же поёжился: вдруг внутри них окажется невесть откуда взявшееся электричество, щёлкнут рычаги и меня запрёт внутри этого аппарата – запрёт навсегда.

Но ничего такого всё же не случилось.

Мы пошли по широкой асфальтовой дороге между цехами. Поперёк неё стоял автопогрузчик, за рычагами которого сидел жизнерадостный скелет в пластиковой каске. Прямо готовая реклама по технике безопасности – что-что, а череп у него остался совершенно цел, и зубы были просто идеальные – ровные, аккуратные, я такими похвастаться не мог.

Математик вытащил из рюкзака свою чудовищную амбарную книгу и, сверяясь с ней, указал путь к нужному цеху.

В торце цеха были алюминиевые ворота-жалюзи. Как только мы попытались их открыть, они с треском рухнули к нам под ноги.

Перед нами действительно стоял маленький самолёт, и мы несколько секунд восторженно смотрели на него, прежде чем Владимир Павлович задал общий вопрос:

– Э, хозяева, а крылья-то где?

Крыльев не было. Самолёт застыл в узком ангаре – без крыльев.

Кажется, я был единственным, кто не испугался. Математика, судя по его виду, прошиб холодный пот. Он первый раз испугался при мне – беззвучно, но страшно. Я стоял рядом и видел, как у него на лбу выступили крупные капли. Но таджик сразу же побежал к стеллажам, исчез за ними, и оттуда донесся его крик на удивительном и непонятном языке. Жаль, что я его не знаю.

Крылья нашлись – дело было за тем, чтобы их снова навесить на самолёт. Тут я тоже несколько засомневался, хватит ли у нас квалификации. Но квалификации хватило. За три дня мы собрали самолёт, как конструктор.

Я опробовал двигатель. Это, пожалуй, был очередной страшный момент, но двигатель завёлся, как будто и не прошло стольких лет.

Математик привинтил, наконец, на брюхо самолёта камеру слежения.

Его замысел казался вполне себе понятным. Мы разведываем дорогу и стараемся установить контакт. Камера только укрепляла меня в важности моей миссии – за нами, по проложенной мною трассе, пойдут другие. Я в этот момент показался себе Колумбом, который увидел, что ему на каравеллу привезли подаренный королевой бортовой журнал – переплетённый в кожу, с бронзовыми застёжками. Да-да, я знал, что Колумб плыл не на каравелле, и про бортовой журнал мне тоже привиделось. Но ощущения у меня были именно такие.

Этой ночью мне приснился сон про сборы на войну. Что за война, с кем – мне было совершенно непонятно. Отец говорил, что если я пойду туда, то вернусь через двадцать лет нищим и без спутников. Тогда, дрожа от страха, прямо в этом сне, я притворился безумным. Прямо на краю лётного поля, невесть откуда взявшийся, стоял культиватор, и я завёл его и принялся рыхлить ВПП. Странно, что никто не прибежал на звук. Распахав огромную полосу, я стал сеять какие-то зёрна. Я засеял уж половину взлётно-посадочной полосы, когда, наконец, всмотрелся в то, что у меня на ладони. А была там соль.