Артем Каменистый - Радиус поражения Страница 8

— Так мы и развеселить можем — нам это недолго.

— Чем? Пригрозите мне незабываемой ночью, проведенной в камере для гомосеков? Не смешите. Я при аварии головой ударился — мне нужен покой и ласковая медсестра. Если на мне царапина лишняя появится, представляете, какой скандал может подняться? "Украинские фашисты пытают известного эколога и борца за сохранение дикой природы!" Ваше руководство с вами потом такое сотворит, что гомосекам и не снилось. И вообще — все, что я здесь нес, это параноидальный бред искалеченного человека.

— Слишком у вас интересный бред… — Грищенко поднял трубку внутреннего телефона: — Уведите его.

Дождавшись, когда за конвоирами закрылась дверь, повернулся к Рощину:

— Ну как?

— Похож на психа, но в этом деле он замаран по уши. Гаубицу увела та же шайка — с тем же почерком. Я могу даже номер машины дать. Он этот эпизод упоминал. Ну и остальное добро тоже.

— Что — они и танки угоняли в неведомые дали? Он ведь про них говорил?

— Бывало и такое.

— Да уж… дела у вас… Сейчас мы его до вечера помаринуем, а потом я за него серьезно возьмусь. Есть у нас тут один старичок — расколоть кокос об матрас может, дай только пару часиков и подготовленного клиента. Подготовкой займусь. Не слезем с него, пока не пойдет информация. А она пойдет.

— Мне можно будет при этом присутствовать?

Увы — в глазах Грищенко ответ прочитался еще до того, как сорвался с губ. Сотрудничество это хорошо — но пора российскому гостю и честь знать.

— Нежелательно. Со мной одно дело, а с дедушкой… Но я вам сообщу, если он начнет разливаться соловьем. А там, наверное, все равно россиянам его передавать придется — запрос, думаю, сделаете. Если на Украине за ним ничего серьезного нет, то он ваш. Убийство солдат у вас же были. У нас мы можем пришить ему лишь хранение огнестрела — несерьезно.

— Не удивлен, если и на вашей земле они отметились в чем-нибудь похуже, чем хранение оружия.

— Запросто. Надо поднять инфу по пропажам вооружения — может найдем их следы. Но каково загибает, а? Четыреста миллионов свинок. Мне многое доводилось слышать, но такое… Крут этот Махров — психиатрам очень понравится.

Синельников Игорь Анатольевич, или в прошлом просто Синий, открыв дверь, стиснул Рощина в объятиях. Дружеских, разумеется, объятиях. И хотя Рощин не видел его уже десять лет, показалось, что не прошло и дня. Изредка бывает, когда между людьми возникает чувство полного единства. Какого-то сродства, не оставляющего места для неловкости в любой ситуации. И все между ними естественно — без глупых стандартных церемоний. Можно не видеться годами, но помнить друг о друге с теплом, звоня не только чтобы поздравить с днем рождения, а и безо всякого повода. "Серега! Вечер добрый! Я тут футбол посмотреть решил, но как глянул на игру, от ужаса полез за водкой. Первую рюмаху уже накатил за упокой этих педерастов, что в чистом поле всей толпой мяч найти не могут, а вторую за твою здоровье пью. Если у тебя что-то есть, а у тебя не может не быть, наливай и себе — чокнемся об трубки. Мы ведь не алкаши сам-на-сам пить?!" Вот так и жили старые друзья — их разделяли границы и тысячи километров, но ощущения разлуки не было. Они не просто поддерживали связь — они оставались вместе.

Но встрече все же были рады безумно.

— Пусти! Отожрался на хохляцком сале — боров! Ребра же трещат! Да и соседи могут увидеть — представляешь, что о тебе подумают?

— Уж соседи меня за педика точно не примут — я ведь о-го-го! От меня не успевают жен, дочерей и даже бабушек прятать! Ведь если найду, то все — не уйдет.

— Десять лет тебя не видел, а врешь все так же. От тебя не то, что бабушки сбегут — даже жена ушла. С немцем своим.

— Не ушла она — отпустил! Практически выгнал! Не путай! Освободила мне душу — теперь могу заниматься облагораживанием местной генетики без малейших угрызений совести! Заходи давай — чего стесняешься, будто монашка на панели!

— Да ведь ты сам не пускаешь — небось, не хочешь кормить. Не зря про вас, хохлов, говорят, что вы жадные — сам теперь убедился!

— Проходи — сейчас я тебе докажу всю глубину твоих русофильских заблуждений. Ничего для тебя не пожалел — горбушку черствого черного хлеба уже от плесени очистил, кильку в томатном соусе тоже открыл. Но только ты ее много не ешь — назавтра еще надо оставить.

— Сам ею давись, — уже разуваясь, хмыкнул Рощин. — У меня корюшка есть — полсумки. Не какая-нибудь питерская, в балтийской моче выловленная. Настоящая — дальневосточная, икряная. Йодом отдает — все как положено. Ты, кстати, обещал мне какое-то уникальное пиво. Только мне много нельзя — завтра в СБУ ваше топать опять, неохота туда с термоядерным выхлопом приходить.

— Ха! СБУ? Знаешь, для чего там, на входе, охрана стоит? Чтобы не пропускать бродячих животных и тех, кто без перегара туда ломится. Так что мы сейчас будем доходить до кондиции всерьез — готовься.

Ни Рощин, ни Синельников алкоголиками не были, несмотря на армейское настоящее первого и прошлое второго. Употребляли, конечно, но очень аккуратно и только с поводом. В жизни Синего, правда, был период, когда он пил помногу и что угодно. Было это давненько, еще в армейские его годы. В принципе, в том месте, куда он тогда попал, не пить было невозможно. Хорошо, что это не вошло в привычку на всю оставшуюся жизнь. Ну а с Рощиным вообще все просто — с его службой квасить можно начинать, лишь получив генеральские погоны. Раньше нежелательно — чревато. Так что весь диалог друзей был не более чем исконно русским ритуалом завышения своих возможностей и намерений.

Хотя повод, сегодня, был. Причем неслабый — десять лет не виделись.

Квартира у Синего была маленькой, однокомнатной. Относительно чистая и неплохо обставленная, но женской руки в ней не ощущалось. И вообще, единственный след слабой половины человечества, обнаруженный Рощиным — это кружевные трусы (приличного размера), явно не первый день сохнущие на трубе в ванной. Умывшись, Сергей, вытирая руки, через дверь крикнул:

— Синий, у тебя тут какой-то любовник свои трусы забыл. Размер явно не твой — под пышный зад. Не знал, что тебе толстенькие парни нравятся.

— Хватит подкалывать, кацап-фетишист! Выдвигайся сюда! Я тут уже третий час слюной истекаю!

На столике, для такого случая поставленного в центр комнаты, Рощин не обнаружил обещанный черствый хлеб и кильку, удушенную в томатном соусе. Зато здесь было множество других, истинно мужских блюд. Сало соленое и копченое в глубокой тарелке присыпано ледком, небрежно порезанная колбаса двух сортов, огромная тарелка салата, банка оливок и куча других мелочей, вроде кетчупа и горчицы. Главное украшение стола — целый противень отбивных. Ну и без спиртного не обошлось — запотевшая поллитровка водочки и пяток бутылочек обещанного пивка.

Печень нехорошо насторожилась — плохое сочетание.

— К тебе должен в гости прийти табор цыганской родни? — уточнил Рощин. — Если нет, то дело плохо — мы же это за неделю не прикончим.

— Ха! Неделю? Да не нервничай — в морозилке у меня еще снаряды есть. Под такую закуску можно по ведру легко выдуть, и утром будешь как свежий огурчик. Ну, или малосольный. Я тут на днях курил на балконе, и слышал как внизу молодежь больная стонет. Выпили, мол, вчера на четверых три пузыря, и им теперь плохо очень. Водка, мол, паленая попалась. Морально и физически опущенное поколение — закусывать водку жареным картоном и запивать газировкой, после чего наивно верить, что утро у тебя будет добрым.

— Картоном?

— Ну этими… как их. Во! Чипсами! Мать твою — ты что, болтать сюда пришел, или как? Ну давай, тяпнем — за встречу!

Водка была не ледяная — холодная как раз в ту меру, когда ощущается вкус, но отврат еще не вызывается. Занюхав хлебом, Рощин навернул салата и потянулся за отбивной.

— Наша водка — хохляцкая, — жуя, сообщил Синий. — Это тебе не российская сивуха из опилок выгнанная. Радуйся, кацап — где бы ты еще настоящей водки попил.

Синельников был таким же украинцем, как Рощин египтянином. Родился, правда, в Украине, здесь, в Крыму. Но еще в нежном возрасте был отсюда вывезен вслед за отцом — тот, будучи военным, постоянно кочевал по тогда еще единой стране. Рощин был больше украинцем, чем он — благодаря матери, родом из Тернопольской области. Так что показной национализм Игоря был столь же шуточным, как и большинство подколок в их диалоге.

— Спасибо пану, бедное российское быдло твою милость не забудет — лежа под забором воздавать тебе хвалу буду. Игорь, как тебе здесь — не тесновато? Не жалеешь, что из двушки съехал?

— Жениться я больше не собираюсь — так нафига мне двушка? В два раза больше уборки. Плюс завтра на тачку глянешь, что за доплату взял — тебе, пан нищий офицер, такая и не светит.

— Ничего — дотяну до генерала, выкуплю ее у тебя — для личного дворника сойдет.