Алексей Резник - Стеклянная любовь. Книга 1 Страница 9

Беспрестанно пьяно хохотал и буровил всякую ахинею Юрка Хаймангулов, что-то «особенное» все пытался объяснить Славе опьяневший сильнее остальных Задира. Потом Славе стало плохо, как-то не помня – как, они вместе с Люсей очутились под кронами берез, ласкаемые объятиями теплой, как парное молоко, июльской ночи. Они долго и жадно целовались, причем Слава постоянно клятвенно обещал ей, что не бросит ее ни при каких обстоятельствах и не «соблазнят его никакие красавицы!» и «пусть все в лагере говорят, что глаза у Люськи, как у коровы, для меня твои глаза – глаза богини красоты!» Но, кажется, после этих Славиных слов, Люся обиделась, вырвалась из его насильственных пьяных объятий и убежала спать в свою палатку. Слава зло сплюнул ей вслед и почти сразу уснул здесь же под березами, благо, что ночь, как уже указывалось выше, выдалась теплой, словно парное молоко.

Перед тем, как отключиться, Славе бросилась в глаза крохотная золотая точка, стремительно летевшая среди многочисленных звезд по земной орбите. «Оса!», – смутно подумалось Славе, и он уснул крепким пьяным сном, совершенно бескорыстно предоставив всю свою кровь в распоряжение полчищ вечно голодных комаров. И снился ему до самого раннего июльского рассвета, пока он не проснулся от холода выступившей обильной росы, удивительный сон.

Словно бы девушка неземной красоты манила его пальчиком за собой в густую светло-зеленую чащу сказочного леса, навстречу настоящим волшебным тайнам и чудесам, поджидавшим их там на каждом шагу. Они видели зеленоволосую русалку, лежавшую на толстой ветви древнего дуба, и с этой русалкой Славина красавица приветливо поздоровалась, как с родной сестрой, а русалка так же приветливо ответила ей, и еще задорно крикнула: «Где ты взяла такого симпатичного мальчика?!», на что властительница прекрасного Славиного сна ответила смеясь: «Места знать надо!». И симпатичная русалка кокетливо подмигнула Славе обоими огромными серо-зелеными глазами, и, откинув напрочь закрывавшие верхнюю часть ее туловища роскошные ярко-зеленые волосы, она показала Славе свои высокие упругие девичьи груди с большими розовыми сосками, и у Славы во сне захватило дух от восторга. Но сразу он услышал, напоминавший тонкий хрустальный звон, голосок: «Э-э-й! Не увлекайся, дружок – а не то я буду ревновать!»

Славе немедленно сделалось стыдно за себя, и в следующий миг он уже твердо знал, что не может быть ничего прекраснее густых золотых кудрей, миндалевидных сапфировых глаз и аккуратных рубиновых губок на нежном и свежем, как взбитые сливки лице его проводницы по Лесу Сказок. «Скоро наступит ночь, и до ее наступления нам нужно обязательно успеть добежать до моего домика!», – тревожным голосом сообщила она, и они вновь быстро побежали сквозь чащу, и Слава испытывал вполне реальный страх не успеть до наступления ночи добраться до спасительного домика…

…Он проснулся, разбуженный холодом росы и радостным пением птиц, приветствующих рассвет, и первое, что он испытал, не считая обязательной похмельной головной боли, острое сожаление, что приснившаяся ему красавица именно всего лишь приснилась, и наяву Славе никогда ее не увидеть. Он с отвращением вспомнил Люську и – себя с нею, свои пьяные комплименты и мерзкие лобзания под березами.

Смахнув с себя распухших от крови темно-красных комаров, Богатуров с трудом встал и кое-как добрел до родной палатки – благо они с Люськой далеко не смогли уйти ночью. Палатка оказалась открытой нараспашку, на внутренней поверхности ее брезентового полога переваривали кровь несколько сот счастливых комаров, а поперек – вкривь и вкось валялись, что-то тревожно приговаривая во сне две тесно переплетенные пары. Слава долго с неприятным удивлением смотрел на них и, в конце-концов, грубо растолкал Задиру:

– А?! Что?! – спросонья он сразу ничего не понял.

– Водка осталась, Олег?

– Нет – всю вчера выжрали!

– Слушай – а что ты мне вчера все про Боброва-то хотел рассказать «особенное»?!

– Филолог этот – Морозов, с которым они договор о сотрудничестве заключили, пропал!

– Как понять – пропал?! – опешил Слава.

– Ой, Славка, не знаю я! Дай поспать! Езжай быстрей к Боброву – он тебе все объяснит!

Глава 4

Головной рейдер одного из нескольких основных Пайкидских Флотов «Золотой Шершень», хорошо известный в свое время касте высших жрецов Шумера, Аккада, а также – верховным иерархам таинственной цивилизации тольтеков, некогда бесследно исчезнувшей под непроницаемым зеленым пологом джунглей Юкатана и оставившим в память о себе грядущим поколениям пустые белокаменные города, продолжал разведывательный орбитальный полет над Землей в самом опасном для себя режиме, при котором за его полетом с огромным изумлением наблюдали операторы космических станций слежения всех земных государств, обладавших подобными станциями. Но вынужденный тесно контактировать с очередной донорской ойкуменой «Золотой Шершень» был обречен существовать и функционировать в рамках физических характеристик данной ойкумены до самого завершения запланированной донорской подпитки. Правда какие-либо серьезные опасности пайкидскому рейдеру-гиганту не угрожали, да и, в силу неизмеримого технологического превосходства Кочевого Конгломерата над человеческой цивилизацией, не могли угрожать в принципе. Защитные системы рейдера способны были легко отразить любые земные средства нападения с колоссальным ущербом для последних.

Слава Богатуров перед тем, как отключиться в пьяном сне, видел «Золотой Шершень» на высоте ста двадцати километров прямо над собой. С борта «Золотого Шершня» увидели и даже разглядели во всех мельчайших чертах лицо засыпающего Славы, и, более того, пьяная рожа его немедленно была увеличена в размерах и тщательно изучалась потом в течении нескольких часов. Косвенным следствием этого изучения явился красивый фантастический сон, всю ночь напролет снившийся Славе.

Славу с высоты ста двадцати километров увидела девушка фантастической неземной красоты. Внешность девушки полностью соответствовала хозяйке Славиных сказочных сонных грез, каковой она на самом деле и являлась. Хотя, если постараться не погрешить против истины, то следует уточнить, что наяву девушка выглядела гораздо эффектнее своей дублерши, способной проникать в сновидения попадаемых под луч стационарного рейдерского анимаскопа (душещупа людей).

На борту «Золотого Шершня» девушка имела статус Принцессы и была окружена подобающим этому титулу почетом. К ней обращались не иначе, как «Принцесса Силлинга», чем постоянно ввергали девушку в бескрайнее море печали. Но внешне она старалась не выдавать сокровенных эмоций, так как считала ниже своего достоинства быть искренней и открытой перед окружавшими ее Пайкидами, к которым не испытывала никаких теплых чувств. Многие годы ей искусно удавалось вводить палачей своего родного народа и своих стражей в заблуждение относительно истинного к ним своего отношения. Возможно, что это удавалось благодаря достижению Хозяином «Золотого Шершня» критического, в пайкидских представлениях, возраста и утрате им, в связи с неизбежными возрастными изменениями, ряда определенных качеств и прежде всего таких, как: мудрая проницательность, обостренное и безошибочное ощущение приближающейся опасности, способность делать абсолютно верные выводы на основании разрозненных косвенных данных, беспорядочно рассыпанных на необъятном фоне стремительно разбухающей глобальной проблемы. Хозяин «Золотого Шершня» состарился, расслабился и влюбился в представительницу принципиально чуждой себе гуманоидной расы, наивно полагая, что она не сможет не ответить ему взаимностью.

Ее настоящее имя было не Силлинга, и даже не Яросвитка – ее звали Снежаной, такое имя ей дали сразу после рождения ее родители – простая советская супружеская чета, а не могущественные и почитаемые древнеславянские бог и богиня. Она страшно тосковала по отцу и матери, вызывала их образы каждую ночь во сне и на протяжении многих лет заточения на борту ни на секунду не теряла надежды когда-нибудь увидеть их вновь. Искусно замаскировавшаяся под пайкидскую Принцессу и юную древнеславянскую славянскую фею с божественной внешностью и добрым человеческим сердцем, безмерно страдала, лишенная возможности общения с людьми…

…Она увидела густые кроны берез под лунным светом, и сердце ее защемило сладкой ностальгической болью. Серебристая дорожка, пробежавшая по черной поверхности широкой полноводной реки, высокие обрывистые берега, разрытые могильные курганы и сотни неприкаянных теней, бесцельно скитавшихся вокруг. «Скоро их заберут Пайкиды!», – с горькой убежденностью подумала Принцесса о неприкаянных диких душах людей бронзового века, заблудившихся в собственном посмертии.

Затем, предварительно увеличив изображение до максимума, она перевела окуляры вновь на купы березового колка и увидела спящего прямо на траве под березой юношу. Снежана увеличила изображение до максимума и долго, с нарастающим приятным удивлением, рассматривала черты Славиного лица, смутно напомнившего ей кого-то очень знакомого и родного. Какого-то знакомого, славного многими ратными подвигами, витязя из далеких дохристианских времен…