Сергей Самаров - Отчуждение: точка контакта Страница 9

– А вообще в природе кабаны такими бывают? – спросил майор.

– Я таких не встречал. И не слышал про таких.

– Ты охотник?

– Спасибо, я не голоден. – ответил я замысловато, но Медведь, вероятно, в силу своей фамилии, меня понял. Охоту и охотников я признавал, единственно, если человек с голода пухнет, и добывает себе и семье пропитание. Во всех других случаях охота казалась мне бессмысленным и жестоким убийством. Майор, похоже, придерживался того же мнения. Меня, как, наверное, и его тоже, обучали на курсах выживания ловить и есть змей, лягушек, ежей, и даже в сыром виде так, чтобы не отравиться, обучали ставить петли на зайцев, чтобы это могло прокормить бойца в трудные моменты жизни, например, где-то в тылу врага, в окружении. Но нас не учили убивать животных ради убийства, из глупого бахвального спортивного интереса, и любоваться плодами своего технического превосходства – оружия, то есть. Нелюбовь к охоте и охотникам мы испытывали, похоже, оба, как и большинство офицеров спецназа ГРУ. И я уважал за это майора Медведя.

– А вообще, ты много кабанов в своей жизни видел?

– Не много, но видел. Здесь, на Кавказе встречал многократно. К деду в отпуск ездил несколько раз – в Белоруссию, в деревню, там в лесу встречал. Здесь они светлые, блондинистые, в Белоруссии – брюнеты, почти черные.

– Какие самые крупные были?

– Килограммов под сто пятьдесят, как-то раз видел секача под двести килограммов.

– А этот? Сколько в нем, как думаешь?

– Шестьсот пятьдесят – семьсот. Крупнее маньчжурского. А тот – полтонны.

– Вот у меня и мысль возникла. А земное ли это создание?

На этот, по сути своей, гипотетический вопрос, отвечать было совсем не обязательно. Но я тоже попытался поразмышлять.

– То есть, товарищ майор, вы предполагаете, что пауки завезли сюда своих кабанов?

– Может и так статься. А, может, просто какое-то влияние на местную фауну оказано, и кабаны стали так расти.

– За три дня? За три дня так вырасти нереально. Тело может расти, но сердце за телом не успеет. Точно так же не успеют сосуды такое тело снабжать кровью. Произойдет то же самое, что происходит с «качками», сидящими на стероидах. Мышцы будут разрастаться в ущерб всему организму в целом. И организм сам по себе начнет дряхлеть.

– А кто сказал, что этот кабан был физически здоров? – не согласился Медведь. Ему, видимо, сильно нравилась собственная мысль. – У такого зверя могло быть и сердце надорвано, и сосуды никуда не годились.

– Может быть. Тем не менее, за три дня так вымахать – это не реально.

– Да что ты, Троица, уперся в эти три дня. Если существует база инопланетян, если существует рудник, про который говорят, то они здесь уже давно осели. И научились прикрываться от наших радаров. Это вполне реально. Наши средства РЭБ[6] прикрывают же любые передвижения войск и техники от американских спутников.

Против этого мне и возразить было нечего. А как возражать, если катастрофически не хватает информации о том, что здесь происходит сейчас и что происходило раньше. И я только плечами пожал.

– Возвращаемся. – предложил Медведь.

– Эй. – вдруг послышался слабый голос.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Первое, что я подумал, что внезапно ожил один из наших покойников. По крайней мере, голос мне показался страдающим и болезненным, едва слышным. Тем более, мы оба были в боевых шлемах, и уши наши были прижаты наушниками. Но я сам просматривал всю площадь в тепловизионный прицел. И он показал бы свечение тепла живого организма, если бы кто-то из покойников оказался просто раненым, но живым, а мы при осмотре не обратили на это внимания, посчитав его за мертвого.

– Эй. – зов повторился, и в этот раз майор Медведь показал свой звериный слух, среагировав правильно, и определив, откуда звук раздается. Он сразу вскинул автомат, и прильнул глазом к прицелу.

– Эй, не стреляй. – теперь, когда после междометия прозвучало и слово, явственно послышался кавказский акцент.

Но я-то догадался, что Медведь и не собирался стрелять, хотя и положил большой палец на предохранитель своего автомата. Он просто смотрел через тепловизионный прицел, определяя, кто перед ним.

Я сунул приклад своего автомата подмышку, готовый стрелять с пояса – голос звучал близко, и уже опустил предохранитель. Но майор тут же предупредил:

– Один человек, без оружия. Руки держит за головой.

– А на шее сзади граната. – предположил я.

– Думаешь, сразу голову ему вместе с шеей отстрелить? Я вообще-то могу.

– Я тоже готов. Но, может, спросим его вежливо, чего он хочет, зачем зовет?

– Эй, ты, – вежливо крикнул Медведь. – Какого тебе хрена надо? Говори, но сам не высовывайся. Могу и я тебя подстрелить, может и мой напарник, может и снайпер.

Ассонов услышал наши переговоры через систему внутренней связи, включил лазерный прицел, и навел красную точку прямо в глаз бандиту. Видимо, майор эту точку увидел, потому и сказал про снайпера. Сам бандит голову повернул, чтобы лазерный луч с глаза убрать.

– Я с предложением от эмира Арсамакова пришел. Эмир клянется, что хочет мирно поговорить. Сотрудничать хочет. Мамой клянется.

– Его мама умерла еще в начале года, – показал я, что хорошо изучил биографию эмира.

– Ее памятью. – поправил себя бандит.

– Что он хочет? – спросил майор.

– Поговорить хочет. Командира к себе в гости зовет.

– А вот хрен ему в пьяную задницу, – предельно спокойно, ни на децибел не повышая тон, продолжил я разговор в том же вежливом, почти ласковом тоне. – Хочет этот мудак поговорить, пусть сюда приходит. Один. И постоянно на прицеле у нас будет. Он уже пытался обмануть. Таким козлам мы не верим. Так и скажи, что я его козлом считаю и зову хоть в глаза, хоть за глаза. И оголтело верить ему не собираюсь ни при каких обстоятельствах. Если у него есть какие-то предложения, пусть подумает, как ему меня убедить. Пусть очень постарается подумать, иначе я его просто уничтожу.

Майор Медведь посмотрел на меня, и деловито кивнул, соглашаясь с тем, чтобы я в данных обстоятельствах взял на себя роль командира отряда. В самом деле, майор Медведь никогда не занимался плотно материалами на эмира Арсамакова, никогда против него не действовал, и не знает его манер. Это автоматически требовало конкретных действий от меня. И именно для этого во многом командующий уговаривал меня вернуться в Резервацию.

– Что скажешь? – спросил я собеседника. – Долго соображать будешь?

– Мне нужно пойти к эмиру, и передать ему, что ты сказал. Если он тебе поверит, он придет. Какая гарантия безопасности будет с твоей стороны?

Я мог бы дать слово офицера, но предпочел не делать этого. Я предпочел действовать с Арсамаковым только так, как он, в моем понимании, того заслужил.

– Я никакой гарантии давать не буду. Если он заинтересует меня своим предложением, я могу согласиться, могу не согласиться, но мне, возможно, нужно будет время, чтобы подумать. Если вообще не заинтересует, я просто пристрелю его, и этим все закончится. Твой эмир не такая уж большая величина, чтобы с ним считаться. Это не только мое мнение. Это мнение моего командования. Иди к эмиру. Сколько времени тебе понадобится?

– Около двух часов, – нетвердо сказал бандит.

– Даю тебе пять минут. Если через пять минут эмир не будет здесь, может вообще не приходить. Я найду его, и уничтожу.

Я говорил предельно жестко, безжалостно, и без всякого уважения к Арсамакову, что, как мне показалось, больше всего удивляет, и даже возмущает моего собеседника.

– Я засек время. Иди, торопись.

– Я не успею за это время дойти до Арсамакова.

– Тогда просто встань, перейди со склона на середину тропы, и сядь на камень. Видишь, камень справа от тебя. Это и есть твое место.

– Я не получу пулю в спину?

Он был не из безрассудно отважных людей. А чрезмерная осторожность уважения никогда не вызывает.

– Зачем нам твоя спина? Ты уже мог бы получить пулю в лоб или в глаз, куда смотрит своим прицелом снайпер. Время пошло.

Ему не требовалось далеко идти, понимал я. Я видел при свете звезд и «лунного света» своего тактического фонаря, как мой собеседник жестикулирует. И понимал, что эмир Арсамаков передо мной. При всей его подлости и желании всегда устроить противнику ловушку, личной храбрости хотя бы для этого эмиру хватало. Об этом говорили все разведдонесения и показания осведомителей – иногда рискнуть он себе позволял. Я подозревал, что у него не осталось людей, и потому он пришел сам и один. Не побоялся. Но эмир видел в этом свой единственный шанс.

Он выбрался со склона, и двинулся в сторону протоптанной тропы. Сел на камень, на который я указал. И стал ждать. Но я решил все же подстраховаться. Прижал микрофон ближе к рту, и прошептал: