Откуда я иду, или Сны в Красном городе - Станислав Борисович Малозёмов Страница 10

– Вы, попы, тунеядцы, бездельники как бичи, болт вам в рот. Ненавижу вас, угодников боженьки. Отдыхаешь! Пивком расслабляешься! С чего б ты устал? – зло и отчётливо прохрипел первый. – На вас, попах, пахать надо, а вы днями нудите всякую хрень, головы народу загаживаете молитвами, да брехнёй про рай и вонючим, бляха, ладаном.

– Вот нам, неверующим, начальник заходить в церковь не запрещает. Ему по хрену. Но мы, поп, сами сроду туда не пойдём, чтобы последние мозги вы из нас не вынули. Не то, чтобы мы безмозглые напрочь, но и не кандидаты наук. Голову поэтому от всякой хреноты бережем. На работе без мозгов в момент руку на пилораме отчекрыжишь. А вот вы какого лешего дурите народ и не извиняетесь? Причём сами что хотите, то и творите. – второй мужик сделал шаг вперед.

– Тебе, поп, боженька не велит в пивную ходить? Не велит! Это ж не святое место. Поганое. Тут блюют и матерятся. Но ты, падла, ходишь. А поп должен сутками молитвы читать да на коленях ползать перед иконами. То есть не работать, а только креститься да бормотать молитвы ваши тягомотные. А ты, сука, «Жигуль» жрёшь как после тяжелой физической работы, оскорбляешь этим и дуришь боженьку. Но он же святой. В него нельзя через плечо плевать.

– Я после работы – гражданское лицо, – улыбнулся Сухарев. – Хочу – бабу имею на столе в её кухне, хочу – пиво или водку пью. Могу Владимира Ильича читать. Ну, «Как нам реорганизовать рабкрин», например. Или на рыбалку могу поехать. Кто-то против, а?

– Рабкрин, сука! Ты чего тут балдеешь над нами? А, поп, долбанный твой лоб? – первый, главный, похоже, среди них, тоже подскочил вплотную. – Щас хлебальник тебе поганый порвём и хрен ты завтра бедолагам наивным псалмами головы мутить сможешь.

И он схватил Виктора за воротник лёгкой куртки. Размахнулся. После чего оторвался от земли, совершил недолгий полёт и упал довольно далеко от друзей да затих. Оставшиеся двое, видно, не поняли ничего и тоже кинулись наказывать попа, который бездельник и дармоед, но пьёт пиво как честный трудяга. Один из них даже кусок арматуры выдернул из-за пояса. Выступал Сухарев на ринге в полутяжелом весе, но за последний год поправился от снижения тренировочных нагрузок и весил слегка за сто килограммов.

Он сделал шаг вбок и двумя «крюками» слева и справа опустил ребят себе под ноги. Спортсмены от нокаута отходили обычно секунд за двадцать и, ковыляя, добирались до своего угла. Эти мужички не любили попов, но от этого спортивными не становились. Потому лежали мирно и дышали трудно. Просто не любили они церковников, поскольку бога нет, а эти козлы целыми днями молитвы читают, крестятся и дурят заблудшим головы. Бездельники хреновы.

В общем, постоял Сухарев над ними минут десять, покурил, потом собрал ребятишек в кучку, посадил на землю спинами к стене пивнушки, перекрестил их и пошел в гостиницу. На душе нехорошо было. Поступок-то в принципе натурально греховный. Господь велит любить всех как он сам. А Сухарев почему-то уже сколько лет пытается с любовью относится к наглецам и дуракам, но не может. И потому не быть ему большим сановитым протоиереем никогда. Сам Господь его в этот сан и не рукоположит. Утром он дождался настоятеля Автандила в ризнице и попросил.

– Прими покаяние моё, святой отец.

– Ты же мне говорил, что в Челябинске исповедовался и Господь отпустил тебе грехи через протоиерея Даниила.

– Я вчера сорвался. Нечаянно побил трёх работников лесопилки. В пивной. Вышел покурить после трёх кружек, а они оскорбили меня и церковь, да и религию вообще. И драться полезли первыми. Я оборонялся.

– Не пришиб никого? Ты же кандидат в мастера. Тяжелый вес. Не в рясу облачён был?

– Я что, нездоров на голову? – ухмыльнулся отец Илия. Вечером в свитере и куртке пошел пить пиво. В кепке. Господь не против пивка. Не грех это. А вот то, что я не сдержался и рукоприкладство совершил – плохо. Надо было уйти просто.

Автандил насупился – Оскорбили господа. Хоть и неверующие – негоже это. Любого человека оскорблять – от сатаны это. А хаять церковь, религию и Господа, не ведая ничего о вере и Создателе, – вообще глупость и хамство. Дурь в башке ещё можно принять мирно. Природа дала такой ум – сама глупца и охолонёт. А вот хамство требует наказания. Твоим кулаком Всевышний их наказал. То, что они атеисты – Господу безразлично.

Думаю, что тяжкого греха в поступке твоём нет, иерей. Покаяние твоё принимаю волею Господа нашего Иисуса и после него совет даю, как снять с души тяжесть. Вижу, что ты страдаешь даже от справедливого, но нелицеприятного деяния. Пойди поэтому в эту пивную. Это явно их второй дом. Там ты их точно найдешь. И извинись. Сгладь вину. Тогда станет тебе легче и душа успокоится.

Он покрыл склонённую голову Илии ладонью левой, а правой перекрестил его. – Пойди, омовение сделай в купели. Лицо омой и руки. Причастись после оного, – Автандил задумался. – Но епитимью я тебе, отец Илия, таки назначу. Ибо хоть и мал твой грех, но впредь и его не следует повторять. Не к лицу нам, Божьим пастырям, срам на церковь кликать. Негоже. Стало быть, поклоны упорные и многие всем святым и Матери Божьей назначаю на месяц ежедневно по пять раз каждому лику, да ещё молитву Ефрема Сирина возле лика Иоанна Крестителя указываю читать двадцать раз в день весь месяц от сего дня. Но в первый раз мне её прочти немедля.

– Господи и Владыка живота моего, дух праздности, уныния, любоначалия и празднословия не даждь ми. Дух же целомудрия, смиренномудрия, терпения и любве даруй ми, рабу Твоему. Ей, Господи, Царю, даруй ми зрети моя прегрешения и не осуждати брата моего, яко благословен еси во веки веков. Аминь.

Отчитал иерей молитву и поклонился Автандилу в пояс.

– Иди с Богом, – сказал настоятель. – Но не забудь перед побиенными тобой повиниться и прощения испросить.

– У меня ещё вопрос есть. Решаете его вы, отец Автандил, с Божьего позволения, – иерей подошел и внимательно поглядел в глаза настоятелю. – Вы знаете нашего трудника Цыбарева Георгия, какой после вынужденного запоя одумался и идёт к богу, живёт у нас на складе почитай месяц и работает прилежно с дьяками по хозяйству, готовится к крещению и далее к исповеди. Грешен он, но добр и чист душой и помыслами. На работу, откуда его уволили за дружбу с Бахусом, я помог ему вернуться.

А причина запоя – жена от него ушла с дочерью. И он, разум потеряв, дом свой сжег, пытался потом умереть и мучается всеми этими поступками. Жену возвратить я помогу при одобрении Господнем. Но некуда. Негде им будет жить. Может ли храм наш ссудить ему сумму на скромный дом? Он вернёт. На руднике в месяц более пятисот рублей зарабатывает. Наладить надобно жизнь споткнувшемуся. Он – хороший человек и вера его в Господа крепнет с каждым днём. Полезен Церкви такой прихожанин.

– Сколько надо? – спросил протоиерей. – Да только не рано ли бегом навстречу проблемам его бежать? Пусть ещё месяц- другой потрудится у нас чёрной работой, пусть смирение к нему через пот трудовой придёт. А в принципе – поможем. Божье это дело – заблудших на верный путь возвращать.

– Да сегодня и не нужны деньги, – отец Илия перекрестился. – Мы с ним для начала завтра поедем в Зарайск, с женой их попытаюсь воссоединить. Если примирю, да благословлю на новую жизнь – через месяц можно и строить начать. К новому году поставим. Будет им всем подарок. За семь тысяч рублей под ключ дом в сто пятьдесят квадратных метров можно поставить. Он всю зарплату будет отдавать каждый месяц. За одиннадцать месяцев рассчитается с долгом.

– Верю, – поднял глаза настоятель. – Тебе, Илия, верю. И спрос с тебя. Готов к такому раскладу?

– Да, – твердо сказал иерей. – Ручаюсь и ответ держу я.

– У нас пожертвований и даров денежных от неизвестных прихожан – сто сорок две тысячи. Я хотел рядом с храмом часовню поставить и лавку открыть. Иконы продавать, свечи, книги церковные, да кресты и цепочки, – Автандил поцеловал свой крест наперсный. – Но ради благого дела часовенку отстроим, а лавку откроем позже. Через год и откроем. Деньги возьмешь