Андрей Прусаков - Я – утопленник Страница 17

Интересно, почему иногородние, «лимита», так хорошо устраиваются, и вообще карьера у них, как правило, продвигается не в пример быстрее? – спрашивал я. Почему они, не такие начитанные, неинтеллигентные, но наглые и пробивные, всегда добиваются большего, чем местные, питерские? Я знал несколько живых примеров, из нашего же института или просто знакомых. Люди приезжали из ниоткуда, из деревень, быстро добивались успеха, делали карьеру, в неполные тридцать разъезжая на собственных джипах.

Костик сказал, что люди из глубинки, из какой-нибудь деревни или маленького городка больше нацелены на успех. У них мощнейший стимул: вперед, в столицу (или Питер, не суть важно)! Там деньги, там карьера, культура, все! А сами в отличие от нас не страдают переизбытком духовности, живут простыми, крестьянскими понятиями, которые умещаются в издревле известное правило: цель оправдывает средства. И они будут стоять на Тверской или Ириновском, подсиживать конкурентов, продавать товарищей, будут лизать начальству зад или перед, будут делать все, чтобы добиться цели. И ведь добьются! Потому что отступать им некуда. А у нас есть принципы, мы так не можем. У нас мама под боком и духовный закон внутри.

Я не согласился. Я сказал, что Михайло Ломоносов зад никому не лизал, что он сам, своим талантом… Костя очень смеялся и заявил, что готов спорить: на одного коренного питерца с блестящей карьерой найдется десяток, если не сотня, лимитчиков с карьерой ничуть не хуже. Я вынужденно согласился и, чтобы подсластить пилюлю, заметил, что слово «коренной» достаточно истрепалось. Кого считать коренным? Того, кто родился в Питере? Да если копнуть, никто из нас не коренной! Все сюда приезжали, и мои родители в том числе. Еще при Петре насильно заселяли эти места. Коренными на здешних болотах были медведи да чухонские племена, бесследно сгинувшие под пятой русских колонизаторов. Да мы такие же коренные, как белые и черные американцы, лишь триста лет живущие на отвоеванной у краснокожих земле!

Вдруг мне стало худо.

Я заметил: если не подпитываться водичкой, силы заканчиваются очень быстро. Бутылка с водой давно опустела, я увлекся спором и слишком поздно заметил, что ослабел. Кожа страшно зудела, тело отяжелело, я вяло слушал Костины аргументы и никак не мог сосредоточиться. Фонтан был так близко! Зачерпнуть бы бутылкой воды да попить – но что обо мне подумают? Я боролся со стеснительностью и был готов отдать концы в двух шагах от спасения, но не опозориться в глазах окружающих. Воспитание, будь оно…

Я взглянул на руки и испугался. Кожа темнеет и съеживается. Если то же происходит с лицом, стану похож на мумию из Эрмитажа. К черту всех! Это люди стесняются, а мертвецам все равно! Презрев нерешительность, я встал и, пошатываясь, побрел к фонтану.

– Ты куда? – крикнул вослед Костик.

– Сейчас, – пробормотал я. Все же не рассчитал сил. На подгибавшихся ногах я шагнул вперед и под изумленные крики зевак рухнул головой в бассейн. Хорошо! Помогая руками, втащил в воду и ноги.

– Эй, ты чего? Перегрелся? – Через пять секунд Костик схватил меня за рубашку, беспокойно оглядываясь вокруг. Однако, реакция у него… – Давай вылезай!

– Мне и здесь неплохо! – заявил я и расплылся в улыбке под падающей сверху струей. Вокруг хохотали, указывая на меня пальцами. Думают, пьяный. А мне плевать! Приятно избавляться от комплексов! В воде силы быстро возвращались ко мне.

– Блин, ты же не пил вроде, – стоя рядом, пробормотал Костя. – Во жжет!

– Не хочешь освежиться? – радостно предложил я.

– Да пошел ты!

Я засмеялся, выбрался из фонтана и сел на бортик. Ну вот, теперь я в порядке. И тут же другая, совсем не радостная мысль пришла в голову: а ведь я без воды уже не могу жить. Скоро и по суше ходить не смогу, потому что чешуей покроюсь или рыбий хвост вырастет… К черту эти мысли!

– Слушай, Костик, а ты с работой помочь не сможешь? Очень нужно, – попросил я. – Сам-то работаешь?

– Пристроился в одном месте, – признался он. – Но туда с улицы не берут. Сам еле пролез. Наплел, что согласен институт бросить, лишь бы у них работать. И купились же! Но это, сам понимаешь, до осени. А тебе… Я поспрашиваю и позвоню. Мобильный есть?

– У меня мобилка накрылась, – сказал я. Мне стало чертовски неловко, что я без конца у него прошу о чем-нибудь. – Когда с моста прыгнул. Кстати, у тебя нет телефона на время?

– Нет, сейчас нет.

– Блин, жаль.

– С мобилой я тоже что-нибудь придумаю, – обнадежил Костя. – У меня знакомый ремонтом промышляет, может, сумеет помочь. А ты свой неисправный притащи.

– Хорошо, – обрадовался я.

Все-таки хороший Костя парень! Верно говорят: друзья познаются в беде. Костя назвал адрес мастерской и дал номер телефона. Ручки не было, так что пришлось запоминать. Ничего, на телефоны у меня память тренированная.

– Слушай, Костя, – сказал я. – Как думаешь, загробный мир существует?

– Чего?

– Ну, жизнь после смерти есть?

– Ну, не знаю. Нет, наверное. Даже точно: нет.

– Почему ты так думаешь? А я вот думаю: есть.

– Я, пока сам не увижу, не поверю, – заявил Костя. – А всякие там разговоры… Эта тема такая… Не доказать и не опровергнуть. Узнаем в свое время.

Я молча кивнул. Не слишком приятно слышать, что ты не существуешь, когда вот он ты, не призрак и не дух. В реальности. Только мертвый.

– Ладно, мне пора, – сказал Костик, и мы простились.

Я прошелся по Невскому, разглядывая витрины и людей. Люди шли, толкались, шумели, кружили вокруг, как рой насекомых. Они казались мне чужими, даже не чужими – чуждыми. Я уникален, а они – безличные и безразличные мне букашки. Хотя у каждого своя история, своя жизнь и даже своя любовь. Но большую часть жизни они проводят в вынужденной дурацкой суете, и эта суета заслоняет им истинный смысл бытия. Я не знаю, в чем этот смысл, но уж точно не в зарабатывании денег и хождении по магазинам. Никто из них не думал, что жизнь может быть коротка, короче, чем они себе представляют. И что потом? И все. Десперадос, вспомнил я Костино словечко – отчаянные люди.

Многолюдье быстро надоело, и с Аничкова моста я свернул налево, в сторону цирка. Снова захотелось пить. Чтобы не тратить последние деньги, решил освежиться на халяву и по лесенке спустился к воде. Здесь никого не было. И хорошо. Сверкая игривой водичкой, Фонтанка живо плескалась у гранитного спуска. Я встал на колени и опустил руки в воду. Эх, благодать! Умылся, щедро поливая голову, но пить воду с плывущими по ней масляными пятнами было противно. Что с рекой делают, сволочи! Я выбрался обратно на набережную.

– Андрей!

Я оглянулся. Никого. Но голос как будто знакомый. Что за глюки? Не успел я сделать пару шагов, как снова услышал свое имя. Обернулся. Анфиса.

Совершенно голая, русалка стояла у ограждения и, улыбаясь, смотрела на меня. Я невольно огляделся. Все-таки голая женщина на набережной – явление нечастое, но никто из прохожих не обращал на нее внимания.

– Здравствуй, Андрюша, – сказала она.

А может, она тоже призрак? Как тот Ковров? Архип говорил: люди мертвецов видеть не могут, если те сами этого не захотят. Но я и не мертвец, и не живой, а вижу. Во всех подробностях.

Русалка подошла, остановившись в шаге. Как сложена! Какая шейка, какие плечи и грудь… Ноги гладкие, без единого изъяна. Мой взгляд, как магнитом, притягивал темный треугольник внизу плоского живота.

– Ты мне нравишься, Андрюша, – игриво призналась русалка. – Приходи вечером под этот мост, позабавимся.

Я неопределенно покачал головой. Нет, не надо мне забав. Хватит на мою голову.

– Может, я тебе не нравлюсь? – Она усмехнулась и провела рукой по груди, спускаясь к бедрам.

Она не могла не нравиться. Ее тело было совершенным. Нет, оно не напоминало изнуренных диетами, голенастых супермоделей. Это было гладкое, пропорциональное и мускулистое тело с высокой грудью и стройными ногами. И лицо ее, пусть не того типа, что мне нравились, все же привлекало. Может, неведомым знанием, светившимся в темных, гипнотизирующих глазах, а может, необычными, давно не встречающимися уже пропорциями высокого лба и идеального греческого носа. Если бы не ее неестественно темные губы и отталкивающе-синие соски на белой, словно писчая бумага, груди…

– Не понимаю, как тебя никто не видит?

Она усмехнулась и, что-то прошептав, провела вдоль тела рукой. Я не поверил глазам: на русалке в один миг появилось красное, как кровь, платье.

– Молодой человек, – она неожиданно встала на пути у прохожего, дородного мужчины в костюме и солнцезащитных очках, – вы не скажете, который час?

Тот поднял руку с часами:

– Без пяти три.

– Спасибо.

Вильнув бедрами, русалка отошла, остановившись напротив. Улыбка, с которой она проводила мужика, меня напугала. Я подумал почему-то: стоит ей пожелать – и очкарик в воду за ней сиганет! Но на меня эти чары не действуют.