Андрей Прусаков - Я – утопленник Страница 18

– Ну, придешь?

– С чего это? – произнес я. Вообще-то я приветствую эмансипацию. Ну, например, чтобы не ты девчонок клеил, а они тебя. Как в американских фильмах. Но от слов водяной красавицы веяло холодом. Не настоящим, а тем, который мог чувствовать только я. Я многое теперь мог чувствовать. Еще не разобрался во всей этой чертовщине и своих новых способностях. Но разберусь. Обязательно разберусь!

– Ты меня боишься? – Она засмеялась и снова провела рукой по телу, да так, что я забыл, где нахожусь. – Вижу, боишься. Да, ты же молодой еще, многого не знаешь. – Она смотрела откровенно похотливым взглядом, так, что мне стало не по себе. Меня никогда так не разглядывали. – Тогда я к тебе приду. Водопровод теперь у всех есть.

Она засмеялась и пошла прочь: обнаженное, белое, как снег, тело на фоне черного запыленного парапета. Свернула к воде и исчезла.

Я закрыл рот и пошел домой.

…Вечером позвонил Кастет и сказал, что телефон для меня нашелся. И пригласил зайти за ним. Я обрадовался. Вообще Кастет – это Костино прозвище. Кажется неоригинальным, но так его назвали после одного случая. Когда мы были на первом курсе, возле института нас подловила какая-то шпана. Денег хотели. Я думал, легко не отделаемся. Нас было меньше, а противник крепче и здоровее. Неожиданно Костя достал из кармана увесистый, сверкающий кастет, надел и многозначительно провел по скуле. Гопники стушевались и отступили. Так и появилось прозвище, но я всегда называю Костю по имени. Впрочем, не думаю, что он постоянно таскает с собой эту железку. Костик парень мирный и компанейский. Не представляю, чтобы он кастетом человека ударил.

В институте Костик считается личностью неординарной, что и привлекает к нему внимание. Зимой и летом носит кожаные штаны и кажущуюся неподъемной от нацепленных заклепок и шипов куртку. Картину дополняют длинные волосы и пронзительные, широко открытые серо-голубые глаза. Тем не менее женская половина института не обделяет Костика вниманием, вполне вероятно, не из-за цепей и брутальной кожи, а из-за живого и непосредственного характера. Костя даже матом мог выругаться элегантно и непосредственно, так, что никто этого не замечал. Он презирает дискотеки и концерты, где крутят попсню, что не мешает ему поражать нас музыкальной эрудицией. И мнение Кости о каком-нибудь исполнителе становится в нашем кругу определяющим. Даже зная его нелюбовь к попсне, его постоянно приглашают в клубы и на тусовки. Почему? Потому что с Костей весело! И пусть время металла прошло, Костя из тех, кто живет в своем времени и в своем мире, не обращая внимания на то, нравится это кому-то или нет. У меня такая позиция вызывает уважение.

Я представлял Костину квартиру бедламом с расклеенными на стенах плакатами хеви-метал-групп, с беспорядочно раскиданными вещами, сваленными в углах пустыми бутылками, цепями, крестами и обязательной гитарой. В действительности все оказалось проще. Гитара и плакаты присутствовали, но инструмент аккуратно стоял в углу, а плакаты были расклеены бережно и со вкусом. Из мебели в комнате находились секретер, диван и платяной шкаф, красивым готическим шрифтом исписанный названиями рок-групп. В остальном все чисто и даже мило. На огромной самодельной полке размещалась неслабая стереосистема с разнесенными динамиками. В углу стояло несколько высоких подставок для музыкальных дисков, штук на пятьдесят каждая. Ни одного свободного места в них не было. Меломан!

– Вот моя обитель, – сказал Костик, – вот мой дом родной.

Я улыбнулся. Мне здесь определенно нравилось, особенно тем, что мои опасения не подтвердились. Судя по комнате, с головой у Кости все в порядке. А говорили… Вот и слушай всяких после этого.

– Вот твой телефон, бери, пока не забыл. – Костик протянул мне старую нокиевскую трубу с рудиментарной антенной.

– Спасибо. – Я был искренне рад и такому аппарату. А что? Ездят же на раритетных машинах. Еще и гордятся. И я буду гордиться.

– Работает хорошо. Симка нужна? У меня есть лишняя.

– Давай, на всякий случай. Если моя не заработает, – сказал я.

Закончив с телефонными делами, мы уселись на диван, и только сейчас я заметил, что в комнате нет телевизора.

– Телевизор не смотришь?

– А что там смотреть? – удивился Костя. Я усмехнулся. И правда.

– Что делаешь вечером, ну, в смысле после института?

– Читаю, пишу немножко.

– Да ну? – удивился я. – Что пишешь-то?

– Песни.

– Споешь?

– Не сейчас, – мотнул головой Костя. – Еще не готово.

Я разглядывал плакаты. Некоторые лица я узнал, но большинство были незнакомы.

– Это «Manowar», – заметив мой взгляд, сказал Костя. – А это «Iron Maiden». Это «Скорпы», сам видишь. Ну, и так далее.

– А что больше нравится?

– «Manowar», – ответил Костя. – Я, когда их в первый раз услышал, сразу понял: это что-то особенное! И не разочаровался.

Я посмотрел на плакат: обычная метал-группа, кожаные штаны и цепи, стильные гитары и волосы до плеч. Кстати, музыканты как на подбор: плечистые и мускулистые. Мой отчим сказал бы: пахать на таких надо!

– Я преклоняюсь перед ними, – сказал Костя. Эта фраза в устах приятеля прозвучала совершенно неожиданно. Не припомню от Костика подобных слов. – Знаешь, почему?

– Почему?

– Все люди делятся на две категории, – серьезно заявил Костик. – Одни потребляют, другие производят. Я имею в виду духовное. Книги, музыку, стихи, учения. Те, кто производит, – уникальные люди, это каста, их надо на руках носить, потому что именно от них зависит, куда пойдет человечество. Я – потребитель, я не могу совершить открытие, написать книгу, по крайней мере пока. Я только потребляю. Но, слава богу, я могу отличить настоящее от дерьма. Правда, сейчас такое время, когда те, кто производит, думают не о том, к чему они ведут мир, а о собственном кармане. Таких я называю говноделами.

Я невольно усмехнулся: хорошее словцо.

– Сейчас, кстати, развелось говноделов, – Костя покачал головой, – до хрена.

– И как ты различаешь, говнодел перед тобой или нет? – Тема была любопытной.

– А очень просто. Чувствуется, когда человек верит в то, что пишет. По словам, по музыке чувствуется. Когда он стоит на своей идее, живет ею. Не пыль в глаза пускает: вот он грим нарисовал – и перед нами Демон, а остается им, когда грим стерт, понимаешь? И не сдается, если давят, если еще есть что сказать. Если фальши нет. Если есть что-то новое, интересное, понимаешь? Когда это не бизнес – а жизнь!

Костя произнес монолог на едином дыхании, с горящими глазами. Я понял, что он давно думает об этом, и кивнул. Люблю, когда люди говорят искренне, и думаю, все это любят. Только почему-то сами не спешат быть искренними.

– Ты идеализируешь, – ответил я, – таких людей о-очень мало. Которые идут до конца. Есть много прекрасных людей, которых жизнь сломала. Сначала творили, а потом вынуждены подстраиваться, выполнять дурацкую работу или чьи-то заказы. Такова реальность. Есть классики, которые писали на заказ. И музыку, и книги.

Костя покачал головой:

– Не уважаю. И уважать не буду никогда.

– Ты максималист, Костя. Я удивляюсь, как ты уживаешься со всеми, если так думаешь.

– Очень просто. Может, я и максималист, но никому своих идей не навязываю. Каждый волен выбирать. Я – за свободу.

Мы помолчали. Пользуясь паузой, я вызвался в туалет. Костя показал, куда идти. На самом деле в туалет я не хотел, я уже забыл, когда ходил туда в последний раз. Мое тело не выделяло ничего, даже пота, и, надо сказать, это было удобно. Правда, пить я стал втрое, а может, и вдесятеро больше, особенно если подолгу не прикасался к воде. Архип говорил, что скоро я вообще не смогу долго находиться на суше, но в это верить не хотелось. Посмотрим, придумаем что-нибудь.

Я постоял перед унитазом и спустил воду. Звук струящейся воды вызвал во мне голодный спазм, как запах еды у того, кто не ел дня три. Я выскочил из туалета и, зайдя в ванную, надолго присосался к крану. Никогда не думал, что обычная водопроводная вода когда-то станет вкуснее любимого тоника и вишневого компота, но стало именно так. Человеческий желудок не в состоянии вместить столько жидкости, но я пил и пил, пока не поймал себя на мысли, что даже не глотаю, а вода просто льется в горло. У обычного человека сработал бы рефлекс, у меня же его не было, потому что я давно не дышал. Рефлекс сработал не на уровне инстинкта, а в голове, и я испуганно отшатнулся от крана. Хватит, напился. А вообще любопытно: сколько я могу выпить? Думаю, в Книгу Гиннесса попал бы.

Вернувшись в комнату, увидел, что Костик сидит на диване и спокойно меня дожидается.

– Слушай, давно хотел спросить. Почему ты меня пригласил? Что-то я не слышал, что у тебя побывал кто-нибудь из наших.

– Потому что я не каждого приглашаю.

– Это я знаю.

– У тебя есть принципы, – сказал Костик. – Это я уважаю.